Адомайтис: никогда не думал, почему не было литовских дивизий СС

О жизни, кино, советском прошлом и ультранационализме…

В латвийском художественном театре "Дайлес" 2 мая состоялась рижская премьера спектакля "Чайка" — совместного российско–литовского проекта, посвященного 150–летию со дня рождения великого русского драматурга Антона Павловича Чехова. В постановке художественного руководителя вильнюсского Русского драмтеатра Йонаса Вайткуса заняты артисты петербургского театра "Балтийский дом" и знаменитая литовская пара — народный артист Литовской ССР Юозас Будрайтис и народный артист СССР Регимантас Адомайтис. Накануне спектакля еженедельник "Вести" встретился с Регимантасом Адомайтисом.

— Еще в советское время в "Дайлес" мы играли с Иваром Калниньшем пьесу нашего поэта и драматурга Юстинаса Марцинкявичюса "Миндаугас" (историческая драма о литовском короле Миндовге–Миндаугасе. — Авт.), — сказал, предваряя интервью Регимантас Адомайтис. — Ивар играл Миндаугаса молодого в первой части на латышском, а я — во второй части выходил и играл пожилого Миндаугаса на литовском. Вот встретил сейчас Мирдзу Мартинсоне в "Дайлес" — вспомнили прежние времена. Мы с ней играли и в "Миндаугасе", и в фильме "Мираж". И снимались в 2004 году в фильме "Рефреш" в Литве, где играли супругов. Интересно, что супругами нас сделал латышский режиссер Марис Мартинсонс, который живет в Литве и прекрасно говорит по–литовски…

"Сколько отпущено Богом…"

— Недавно ушла из жизни Людмила Гурченко, с которой вы играли два года назад в антрепризном спектакле братьев Пресняковых "Паб". Как вам работалось с Людмилой Марковной, которую все воспринимали как киноактрису, а не артистку театра?

— Трудно об этом говорить, потому что пьеса была сделана в гротесковом жанре. Роли — тоже из области гротеска. Так что какого–то психологического общения между партнерами там не было. Но Гурченко все равно замечательно играла, можно сказать, блистала, хотя ей тоже было уже за 70 в это время. У нее была огромная энергетика. Фейерверк, а не актриса!

— С уходом Гурченко закрылась еще одна из страниц в эпохе советского кино, в котором состоялись и вы…

— Да, в последнее время ушли Михаил Ульянов, Кирилл Лавров, Александр Абдулов, Олег Янковский, вот буквально днями — Михаил Казаков… Прекрасные замечательные актеры и партнеры. Это страшно огорчает, и ты понимаешь, что скоро и твой колокольчик уже зазвенит, мне ведь идет 75–й. Начинаешь задумываться… Но сколько отпущено Богом, столько и будет.

— Можно навскидку вспомнить известные картины, в которых вы снимались: "Никто не хотел умирать", "Король Лир", "Это сладкое слово "свобода", "Авария", "Кентавры", "Богач, бедняк", "Трест, который лопнул", "Мираж"… Что для вас значило советское кино?

— Для меня это все. Моя жизнь. Вот недавно по литовскому телевидению показывали руины старой киностудии. Жаль: такие кадры были, здания, павильоны… Все это сейчас оказалось не нужно, идет на снос. Но что поделаешь, времена меняются. И тем не менее кино в Литве снимается. Я сам был удивлен, когда узнал, что три–четыре фильма в год удается сделать. Как и в советское время.

"Советское — не значит плохое…"

— Сейчас в республиках Балтии считается моветоном даже упоминать о достижениях советского, так называемого "оккупационного" периода. Но ведь в Латвии и Литве снимались хорошие фильмы, которые смотрела вся страна. А Витаутас Жалакявичюс был культовым режиссером. Не кажется ли вам, что странное "кино" получается: все оплевывать…

— Все в кучу, конечно, сваливать нельзя. Политический строй — это одно, а жизнь — другое. Сама основа для спектаклей и сценариев для фильмов тогда предполагала внимание к человеку. Хотя иногда и искаженное, если речь шла о партийном деятеле.

— Зато сейчас диктат денег. Продюсер часто сам решает, про что будет кино и кто его будет снимать и даже как…

— Совершенно верно. Отсюда — секс и стрельба по всем каналам. И сплошные шоу. Наступило время зрелищ, о вкусе часто и не вспоминают. У Запада мы переняли не самое лучшее. Оттуда идет потоком этакий "киномакдоналдс", жвачка… Зрителя ловят на крючок очень низкими и недостойными приемами. Представление о моральных ценностях смещается. Нет фильма без пистолета, насилия, крови. Это ужас! Притом вырастает молодое актерское поколение, которое, к сожалению, кормят этой "пищей". Ну, неизбежно у них отложится искаженное понимание критериев в искусстве, в жизни. Поэтому и чеховская "Чайка" так злободневна: вещизм, эгоизм, неспособность любить…

— Когда вам жилось интереснее, легче: тогда или теперь?

— Как актеру легче жилось, конечно, раньше, потому что я и мои друзья были молоды. Несмотря на то что была цензура, но мы понимали, как ее обходить, потому что жили в этой среде. Но у нас были энергия, желание, вера в то, что мы делали.

— Вам звание народного артиста СССР присуждали за конкретную работу или к юбилею?

— Даже не знаю. Помню, мы снимали в 1986 году картину "Досье человека в "мерседесе". Такой своеобразный боевик. Съемки были на Куршской косе в Литве, и вот на площадку приносят как–то газету, в которой было сообщение о присвоении мне звания народного за подписью Громыко (Андрей Громыко, в 1985–1988 годах председатель Президиума Верховного Совета СССР. — Авт.). Я очень удивился. Это не было приурочено ни к какой дате. К тому же я был беспартийным. Так что до сих пор для меня тайна, за что удостоился такой чести (Регимантас немного лукавит — он был любим не только обычными людьми, но даже партийными деятелями. — Авт.)…

"Беду с Карачецовым воспринимаю, как свою…"

— Как часто вас приглашают на съемки в Россию? Из фильмов последнего времени на слуху "Мужчина для молодой женщины", "Московская сага", "Персона нон грата". А вот в этом году вышел сериал "Вкус граната"…

— В этом российском сериале я впервые в жизни предстаю в роли… арабского эмира. Правда, сейчас на съемки приглашают редко. Это и понятно. Я постарел. И моих героев — целенаправленных, волевых, которых я играл, уже не стало. А сейчас я могу стариков играть. Но стариков талантливых много и в России. Тем более поменялось режиссерское поколение. Те режиссеры, которые меня знали и видели, уже перестали снимать или ушли в мир иной. А молодые меня в основном не знают…

— С кем из российских коллег поддерживаете связь?

— Я дружил с Караченцовым. Мы сошлись на фильме "Трест, который лопнул". Общались, встречались. Это замечательный человек и актер. Как жаль, что с ним случилась такая беда. Это несчастье я воспринимаю, как свое личное. Его жена Люда столько усилий прилагает, чтобы вернуть его на сцену…

— Ваше участие в совместном проекте петербургского театра "Балтийский дом" и Русского драмтеатра Литвы — первый такой опыт? В пьесах Чехова вы уже играли?

— Да, и, между прочим, в Русском театре Вильнюса — Серебрякова в пьесе Чехова "Дядя Ваня". А в нынешнем своем персонаже — докторе Дорне из "Чайки" — я еще разбираюсь. Режиссер Вайткус не идет по наезженной дороге психологического реализма, в ключе которого были поставлены спектакли в том же МХАТе и в ряде других московских театров. Но вместе с тем Чехова мы не модернизируем. Все выдержано в лучших традициях системы Станиславского. Но, может быть, акценты расставлены по–иному, есть чуть гротесковые элементы.

"На пенсию прожить невозможно…"

— А в Малом театре Литвы ваш спектакль "Последняя луна" еще идет?

— Да.

— Спросил не случайно. Ведь вы там играете пожилого человека, которого сын собирается отправить в дом престарелых. Типичная, к сожалению, ситуация. В Латвии, например, изобретатель ремантадина, ученый с мировым именем Янис Полис оказался в таком же положении — в социальном доме. В конце марта его, обессилевшего от голода, увезли в реанимацию. При живом сыне и при жиреющих чиновниках. Там он и умер…

— Это меня, увы, уже не удивляет. Мы все оказались приблизительно в таком положении. На пенсию прожить невозможно. Если играешь в театре, тогда не выплачивают пенсию. Когда несколько лет назад такой закон в Литве был принят, я ушел из штата Национального театра. Сейчас, правда, играю в нескольких — на договорной основе. А от сериалов, в которые приглашают, в основном отказываюсь. Хотя это — возможность прибавить что–то к пенсии. Но, за редким исключением, в современном сериальном кино искусства как такового нет. Так что живу хоть и не впроголодь, но нехватка в средствах ощущается постоянно.

У пенсионеров в Литве пенсии срезали. Это ведь легче всего — отнять у стариков. Они не пойдут протестовать. За счет их и без того крошечных пенсий можно залатать дыры в бюджете. Зато премьер–министр, поддерживаемый президентом, громко заявляет, что жесткая позиция позволила выжить в кризис. Но выживать за счет стариков и детей — это, извините…

Мне, конечно, сыновья помогают. Особенно младший — автомеханик в сервисе. Он живет с нами и каждый второй месяц оплачивает коммунальные услуги. А средний сын — в Лондоне. В свое время окончил актерский факультет, пытается найти свое счастье в Англии. Там, чтобы прожить неделю, достаточно пару дней поработать на стройке…

— Молодежь в последние годы десятками тысяч уезжает из Литвы и Латвии в Англию и Ирландию…

— Вскоре молодежи в Литве не останется. Вот говорят, что собираются вернуть срезанную часть пенсий. Но откуда возьмут деньги? Откуда?! Молодежь убегает из Литвы, как с тонущего корабля. Старший мой, правда, в Литве. У него трое детей, финансово–экономическое образование. Получал степень магистра в Чикагском университете, окончил университет в Литве. У него, конечно, хорошая работа. Он может прокормить семью, оплатить дорогую съемную квартиру.

— А у вас самого квартира большая?

— Да. 122 метра.

— Это сколько же вам за отопление надо платить и за электричество?

— Зимой уходит вся моя пенсия. На хлеб (в буквальном смысле) зарабатываю игрой в театре.

Вирус ультранационализма

— В республиках Балтии официально и весьма скромно отмечают победу над фашизмом 8 мая. Почему, как вы думаете, в Литве, в отличие от Латвии с Эстонией, так и не удалось создать из местных жителей ни одной дивизии СС? Спрашиваю не случайно, ведь вы играли в театре и фашиста Франца, обезумевшего после своих преступлений и пытающегося тем не менее их как–то оправдать…

— Да–да, в спектакле Жан–Поля Сартра "Затворники Альтоны". До сих пор считаю это лучшей моей театральной ролью. Франц стал добровольным затворником в отцовском замке после того, как побывал на Восточном фронте. Он участвовал в расстрелах партизан, еще в каких–то злодеяниях. В спектакле об этом прямо не говорится. И вот совесть этого человека, столкнувшегося с ужасной реальностью, не может ему простить совершенного. И он мучается, разговаривая то ли с людьми, то ли… с крабами–мутантами из ХХХ века. Но все же ищет оправданий политике и действиям фашистов. Это значит, что он не может смириться с поражением Германии.

— Вот и в Латвии многие ветераны СС, видимо, не могут смириться со своим поражением, когда маршируют вместе с молодыми последышами по центру Риги. Такие Францы, которых, в отличие от вашего персонажа, никакая совесть не мучает…

— Может быть. Я себе прежде никогда не задавал вопроса, почему не было литовских дивизий СС. Думаю, что из–за того, из–за чего и я сейчас не могу воспринимать всякие фашистские, прямо говорю, проявления. Я, например, никогда не буду ставить одну нацию выше других. Ультранационализм мне чужд. Я этого не принимаю. Ни в какой стране. Ни в Литве, ни где–нибудь еще. Особенно страшно, когда в столь пострадавшей от нацизма России появляются вдруг молодчики в черном, которые кричат: "Россия — для русских". Они не понимают, к чему это может привести.

Этот вирус ультранационализма сидит, наверное, в любом государстве, в любом народе. После распада Советского Союза и социалистического строя он получил довольно благоприятную почву для прорастания…

Армянские валенки…

— Вы в жизни многого добились. Можете назвать себя счастливым человеком?

— Знаете, расскажу вам… об армянских валенках. У меня наилучшие воспоминания об Армении, хотя я там снимался в то время, когда все было ужасно, в 90–е. В магазин заходишь — пустые полки, на которых только соль с минералкой. Не было электричества, газа, воды. Чуть иногда капало из крана. Вечером подложишь миску, чтобы утром можно было помыться… А тут съемки затянулись, резко наступила зима — жуткий холод днем и ночью, никакого отопления. Но электричество давали некоторым госучреждениям, больницам и… киностудии, что говорит о многом!

В таких условиях я прожил несколько недель. Мы снимались в фильме режиссера Людмилы Саакянц в Талине (есть такой город в Армении), в полуразрушенной церкви. О еде заботились сами, на рынке покупали баклажаны, помидоры, перец, баранину. Коллективно завтракали вокруг костра и после съемок, вечером, тоже вместе готовили и ужинали. Все закидывали в котел и варили на костре. Отношения и настроение были прекрасными. Хотя по ночам, спасаясь от холода, я закутывался даже в занавески, которые стащил с окна. Простудился все равно. Тогда на студии мне нашли светлые добротные валенки — так я эти валенки не снимал ни днем, ни ночью.

Когда съемки закончились, полетел в Минск (самолета до Вильнюса не было). Сели вдали от аэропорта, а там — жуткая метель. Слава богу, я в валенках! Потом холодный автобус — до вокзала, оттуда — холодный же дизель до Вильнюса. В Вильнюсе тоже была минусовая температура, но я был в валенках! Приезжаю домой на троллейбусе, открываю дверь квартиры, а тут — светло, лампочки горят, тепло, вода из крана, и не только холодная, но и горячая. Я был оглушен счастьем. Так что все относительно…