География катастрофы. Голод 1932-1933 гг. в Казахстане
Мнение историка
Портал RUSSKIE.ORG публикует выступление директора Центра изучения постсоветского пространства, заместителя декана исторического факультета МГУ Алексея Викторовича Власова на международной конференции по теме "Историческая и политическая проблема массового голода в СССР 30-х годов".Уважаемые коллеги! Уважаемые организаторы.
Сейчас идет много споров о роли истории в современном обществе. Что такое история - наука или политика? Наверно, допустимы разные толкования.
Недопустимо одно - превращать науки в инструмент достижения собственных политических целей. Столь мощный ресурс в борьбе за общественное мнение рано или поздно обратится против тех, кто выпускает джина исторических фальсификаций из бутылки.
Особенно отчетливо эта тенденция проявляется на примере дискуссии вокруг истории Голода в СССР в 1932-33 гг. В настоящий момент эта тема прочно ассоциируется в медийном пространстве с Голодомором на Украине, но реальная география трагических событий начала 30-х годов неизмеримо шире. В масштабный социальный эксперимент были вовлечены все народы, проживавшие в социалистическом государстве. Вряд ли мы можем проводить черту по национальному принципу между теми, кто понес большие или, напротив, меньшие потери в эпоху великого перелома.
Особенно ярко это обстоятельство проявляется на примере Казахстана. Еще в начале 20-х годов советская власть проводит реформы, вернувшие казахам земли, изъятые для Сибирского, Уральского казачьих войск. Это - более 1 млн. десятин земли. В 1924 году завершилось "собирание" казахских земель в единое целое, в рамках КазАССР.
Но уже спустя несколько лет проявляется "механистическая" сущность нового курса - форсированной индустриализации и коллективизации. Советское руководство определяло конечную цель и две красные прямые линии - по срокам и методам реализации.
В республике коллективизация должна была в основном завершиться к 1932 г., однако местные власти во главе с Филиппом Голощекиным искусственно ускорили этот процесс, который сопровождался насильственным оседанием казахов и "раскулачиванием" зажиточных крестьян. Цифры говорят сами за себя - в 1928г. коллективизировано было 2 % всех хозяйств, к весне 1930 - 50%, а к осени 1931 - около 65 %.
Одновременно в рамках оседания создавались скотоводческие городки, в которые сгонялись аулы с большой территории. "Малый Октябрь" в ауле привел к тому, что скот, собранный в одно место, начал погибать от бескормицы. В рамках хлебозаготовительной кампании, в колхозах отбирали все запасы зерна, включая семенной фонд, на скотоводческие районы также накладывались обязательства сдавать зерно, и население было вынуждено для выполнения их менять скот на хлеб. В широких масштабах шла кампания по заготовке мяса и шерсти, приведшая к массовому забою скота - с абсолютно невыполнимыми контрольными цифрами.
Фактически Ф. Голощекин выступил инициатором сверхфорсированного оседания казахских скотоводческих хозяйств. Но не меньшая вина должна быть возложена и на местных партийных работников - русских, казахов, украинцев - национальная принадлежность в данном случае абсолютно неважна, поскольку очевидно, что логика беспрекословного исполнения высших партийных решений - универсальна. Верный соратник Голощекина - Измухан Курамысов заявлял: "Кочевье и полукочевье тянут нас назад", "оседание казахов есть дело самих казахов".
Уже весной 1930 года появились первые спецсводки о продовольственных проблемах в регионе. Однако рост напряженности был "списан" на происки байства. В Москве не задались закономерным вопросом: какие баи могли остаться после известной "чистки" 28-29 гг?
Созданная система, неважно - где, в Поволжье, на Украине, в Казахстане действовала строго по принципу про щепки и лес. Один раз запущенный механизм можно было остановить только сверху, но он обладал столь значительным иннерционным потенциалом, что некоторое время двигался и без постороннего вмешательства. По этому поводу Роберт Конвекст замечает: "В Казахстане с предельной наглядностью проявилась поразительная механистичность и поверхность партийного мышления". Результатом всех этих акций стал небывалый голод, поразивший все без исключения районы Казахстана.
Эти ошибки стали для жителей региона, не только казахов, поистине трагическими. Страшный итог - в течение 1931-ЗЗгг. умерли около от 1,5 до 2 млн. казахов и 200-250 тыс. казахстанцев других национальностей. Многие историки и демографы дают показатели в сторону уменьшения этой цифры, но помимо проблемы исторической достоверности, есть и проблема моральной ответственности в истории.
Даже по официальным данным количество скота в республике сократилось на 20 млн. голов, т.е. наполовину, а год спустя - еще на 10 млн. голов. При этом необходимо отметить, что смертность и уровень миграционной подвижности за этот период были высокими среди всех национальных групп Казахстана - русских, украинцев, уйгур, дунган, но максимальными они были среди казахов - кочевники традиционно не имели навыков земледельческого труда.
По уровню обобществления посевных площадей крестьянского сектора (97,8%) Казахстан вышел на первое место в стране, но, показательно - в июне 1933 года на пленуме Казрайкома были приведены данные о том, что если в конце 20-х годов в республике насчитывалось 36-40 млн голов всех видов скота, то в феврале 1933 года осталось не более 4 млн.
Только на рубеже 32-33 годов помощь из Центра пошла в полном объеме до 1.000.000 пудов зерна. Казахстанские беспризорники получили специально выделенную помощь из резервного фонда. Но многих людей было уже не спасти.
Как оценить причины этого "исторического апокалипсиса"?
Выдающийся казахский историк Нурбулат Масанов писал: "все это не дает оснований подозревать, что голод 1932-1933 гг. "специально задуманная" и организованная акция сталинского "красно-имперского режима". Такое восприятие до примитива упрощает природу проблемы, сужает ее понимание до категорий случайного, переводит ее объяснение в плоскость персонифицированных, абсолютизации субъективных личностно-волевых факторов".
Мне кажется, что этот определение данное создателем института Номадизма абсолютно точно отражает суть произошедшего. Эпоха "великого перелома" наглядно показала, что происходит, когда огромные возможности государственной машины используются по шаблону, заточенному под выполнение конкретной задачи. Жертвами неизбежно оказываются люди, миллионы людей - "винтики" в трактовке высшей власти.
Для "реформаторов", эти люди не имели национальности, а, зачастую, даже признаков принадлежности к определенной социальной группы. Попытки разделить жертвы по этническому принципу - иначе как пляской на костях безвиннных жертв назвать невозможно.