То, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой

Продвижение на восток для нас и есть продвижение на запад

У массы деятельных людей Латвии руки теперь заняты чемоданами. Почему они эмигрируют и как восстановить дееспособность страны — в интервью председателя совета холдинговой компании "Latvijas Novitātes Komplekss" (LNK) Александра МИЛОВА.

— Вы — успешный предприниматель. Видимо, можете себе позволить находиться над нашими властными, бюджетными страстями. Или нет?

— Мне кажется, что сегодня в государстве происходят события, которые не имели себе эквивалента. Вот мы говорим: после Дня независимости. Но — Латвия почти полностью утратила независимость. Меня, человека русской культуры, родившегося здесь, это, естественно, волнует.

— По каким факторам вы судите об этой потере?

— Начнем с того, что в основе демократического государства лежит парламент. В основе парламента — политические партии. Современные политические партии, с точки зрения политических наук, определяются, позиционируются главным образом по экономическим критериям. У нас все это смещено, у нас правые и левые определяются по национальному признаку. Но тем не менее, партии определяют экономику страны. В конечном итоге — по налогам. Но скажите пожалуйста, какой смысл сегодня имеет наш высший законодательный орган, когда у нас налоговую политику определяют, просто формируют иностранные эксперты? В чем смысл Сейма? Какой смысл голосования? Какой вообще смысл политических партий?

— Пользоваться властью.

— Это отдельная тема. По сути они больше не пользуются властью. Какой первейший признак независимости? Флаг, гимн — это атрибуты. Да, никто не может жить в обществе и быть свободным от общества, никто не является абсолютно самостоятельным. Это одна история. Но если Сейм не может без визы внешних экспертов рассматривать и утверждать бюджет, я утверждаю, что государство не является самостоятельным.

— Формально партии, депутатов никто не лишал свободного выбора.

— Я предлагаю понять глубже. В основе любой экономики лежит налоговая система. Если в конечном итоге налоговые решения принимают внешние эксперты, то тогда у политических партий нету больше программ. Понимаете?

— То, что партии власти суть марионетки, машины для голосования — понимаю. Но в их случае, по–моему, прав был один наш философ, когда сказал, что нельзя оккупировать того, кто не желает быть оккупированным.

— Что такое нормальная позиция партий? Социально ориентированные партии говорят, что они за повышение социальных налогов. Правые партии в нормальной экономической системе настаивают на снижении налогового бремени на крупный бизнес… А сегодня все разговоры партий теряют смысл, потому что внешний управляющий указывает величину налогов, которую надо установить. Какой тогда смысл моего голосования? Я голосую за эту партию, но я знаю, что она не может принять решение. Так как Сейм не волен принимать решения, принять бюджет без визы внешнего управляющего, политические партии не могут больше настаивать на принципах своих экономических программ. Ведь они также по сути будут отредактированы внешними управляющими…

Причем приезжают люди, которые называются — техническая комиссия. Некоторые, так сказать, бухгалтерские мужчины. И эти люди перечеркивают работу всей политической системы государства. Для чего тогда она нужна?

— Как имитация. Лишнее звено, пятое колесо…

— Лишнее звено. Но это факт. Медицинский факт. Я хочу верить, что эти мужчины, прилетающие сюда на три дня, хотят сделать как лучше. И я не являюсь сторонником конспирологических теорий. Но тем не менее я убежден, что внешние силы всегда преследуют собственный интерес. Как в бизнесе, так и во всем остальном. Нам ведь известно, что в свое время внешние силы по существу ликвидировали банковскую систему в нашем государстве.

— А каким боком это задевает вас лично? Насколько знаю, вы не ахти какой любитель политических споров.

— Да, я всегда избегал политических дискуссий и себя квалифицирую как политического беспризорника. Меня как предпринимателя интересует экономическая модель. Но она неразрывно связана с этим. А теперь я вижу грубое вмешательство в экономическую модель нашего государства.

— Больно уж она хороша для нас.

— Да, возможно, мы пришли к этому вмешательству за счет демонстрации полной собственной несостоятельности. Некомпетентности, алчности… Но — это тема для отдельного разговора.

— Ладно, но вы практик. А меня в нашей здешней ситуации поражает некая, скажем, странная немощь профессионалов. Их отрасль, будь то образование или еще что–то, подвергают уродливым реформам, а они лишь вяло комментируют это уродование их дела.

— Вот тут я позволю себе замечание. Обсуждение того, что произошло у нас в области экономики, организации народного хозяйства, уже вышло за рамки суждений экспертов, экономистов и предпринимателей, стало темой для обсуждения публицистов и даже сатириков. Это перешло в сферу общих рассуждений.

— Профессионалы самоустранились?

— Говоря о недавнем прошлом экономического курса, все его недостатки были уже настолько ясно и многократно сформулированы профессионалами, что теперь упражняются не профессионалы, а публицисты — кто остроумнее скажет по этому поводу. Когда нечто стало общим местом, его критиковать уже почти неприлично.

— Но ситуация–то в первую очередь обесценивает как раз профессионалов. Не так ли?

— Это еще слабо сказано. Но распространяться по поводу жирных лет, нашего псевдоразвития, того, что здесь происходило, нынче удел разве что юмористов. Ваш коллега Юрий Алексеев, вспомнив некую фразу из анекдота, по–моему, подвел под этим черту. Он сказал: то, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой. Точка.

— Поговорим о том, как и чем эту астму лечить.

— Мы понимаем, где находимся. С моей точки зрения, надо делать прямо противоположные вещи тому, что делается или не делается.

Первое. Единственным источником существования административного, бюрократического аппарата являются налоги, а налоги есть продукт жизнедеятельности бизнеса. Чиновники должны это понять. Если их теперь спросить, кто им платит зарплату, они скажут — государство. А деньги падают откуда–то с неба. Чиновнику зарплату платит предприниматель. В рыночной экономике бюджет формирует предприниматель. Сегодня у нас по факту очень правая, неолиберальная модель рыночной экономики. Но — при такой модели как бы полагается минимальное вмешательство государственных институций в экономику. Мы же имеем самый большой в мире административный аппарат. У нас либеральная модель экономики и бюрократическое государство. Это полное противоречие здравому смыслу.

Кроме того, у нас без конца твердят фразу о необходимости проведения аудита функции, или еще что–то такое умное, а при этом сколько было министерств, столько и есть.

— Теперь еще говорят, что уволены тысячи работников госаппарата…

— При этом нет сообщений о структурных переменах по существу. Что ряд этих механических манипуляции дал качеству и экономии в целом? Я недавно по пятому каналу слушал интервью господина Лембергса. Он сказал — без конца говорят о сокращении аппарата, но мы не видим ни одного освободившегося здания. Громадное количество государственных структур продолжают занимать помещения в дорогостоящих частных зданиях. Где же сокращения аппарата? Только разговоры о нем. У нас с легкостью пошли на сокращение зарплат учителей, медсестер, врачей. Пошли на самые непопулярные меры — уменьшение пенсий, уменьшение пособий… А за структурное сокращение толком так и не взялись. Репше заявил, что хочет на этой реформе сэкономить 44 миллиона, а надо на порядок больше — 400 миллионов. При этом дело не пострадает.

— Очевидно, коль скоро бюрократию никак не проймешь, то надо думать, что она имеет более существенные рычаги влияния на политическую власть, чем те же учителя или даже предприниматели.

— Я отойду чуть в сторону… Я считаю, что такое обращение с обществом возможно только потому, что у нас образовалось двухобщинное государство. Одна терпит, думая — смотрите, вот до чего вы доигрались. Другая думает — ну, раз мы доигрались, будем терпеть. Трудно представить себе другое общество, которое бы вытерпело такой социальный гнет. Только за счет разобщенного, двухобщинного государства власть может позволить себе своевольничать.

— Какая умная, дальнозоркая у нас получается власть.

— Да, в какой бы еще стране удалось удержать людей от социального взрыва при таких действиях власти и при таком административном аппарате? Его сокращение вызвало бы только восторг у публики. Но этого не делают, ничего не делается для стимулирования экономики, а все остальное делают. Что казалось — не может быть! Правительство месяцами сидит и занимается какими–то бухгалтерскими упражнениями вокруг бюджета — полпроцента туда, полпроцента сюда… А жить становится сложнее каждый день.

— Про всех так не скажешь.

— В Латвии главный природный ресурс, если можно так сказать, был человеческий потенциал. Люди высокоинтеллектуальные — от рабочих до врачей. Мы этот потенциал теряем. Он тает на глазах. Это катастрофа, это ведет к катастрофе. Мы теряем наше главное достоинство — человеческий потенциал. Ничего лучше у нас нет. Уезжают по разным подсчетам до 20 000 людей в месяц. Я был в аэропорту и видел молодых людей, уезжающих семьями. Причем — уезжают наиболее деятельные и предприимчивые. Образованные. Массовый отъезд врачей. Кто останется? Инвалиды, пенсионеры, социально неактивные люди. Социальный сектор некому будет кормить. Это ужасно.

— Но зато некоторые политически озабоченные (по–моему, собой) латыши бросили клич — вспомним, какими бравыми мы были двадцать лет назад…

— Вы коснулись хорошей темы. После 1991 года максимальное падение ВВП составило 25%. Сегодня оно составило уже около 20%. Но тогда это было падение при колоссальном позитивном потенциале народа. Кроме того, были объективные причины роста. Мы были на низком уровне потребностей. Потому те 25% процентов падения были как бы сжатая пружина для возможного, мощного движения вперед. Сегодня мы имеем 20% падения на колоссальной социальной апатии, на разочаровании в принципах, идеалах и — одновременно — избалованности. Это падение много опаснее того. Более негативно. Что очень усложняет ситуацию.

— По моему, тогдашняя "пружина", благодаря политике, скорее погасила, чем мобилизовала людской потенциал.

— По части отрицательного влияния политики на потенциал страны у меня есть несколько фактов из серии "Не может быть!". Вот один.

Вступление в Евросоюз вызывало много споров. Есть у ЕС недостатки, есть достоинства. Что мы сделали? Мы умудрились взять себе недостатки ЕС, а главные достоинства теряем. Одним из главных, бесспорных достоинств ЕС является возможность получения средств из структурных фондов. Денег бесплатных. Это много миллиардов евро. На сегодняшний день по разным оценкам мы получили менее 20% доступных нам евроденег. Менее 20%. А речь, если не ошибаюсь, идет о сумме в 8–9 миллиардов. Значит, мы не получили 8 миллиардов бесплатных денег и клянчим 7 миллиардов под проценты. Вы можете это объяснить?

Кроме того — около миллиарда из полученного кредита лежит в Госкассе на поддержание банковского сектора. Спрашивается, почему мы не открыли кредитную линию — надо будет, возьмем — а взяли деньги? Как это понимать?

Или вот, говорят, что снизили зарплату бюрократам. Но если вести правильный счет, то их зарплата существенно увеличилась. Потому, что сегодня им зарплату платят из кредитных денег. Добавьте к этим кредитным деньгам проценты и вы увидите, что они получают даже больше.

— Не подыхать же от такой мути. Все равно, бунтом ли, умом ли надо будет перейти к деланию, к развитию.

— Для того чтобы думать о развитии, государство должно иметь бизнес–план. Оно обязано было его иметь еще в 1991 году. По существу мы его не имеем до сих пор. Мы не определили приоритеты, стратегические направления, отрасли, наше место в мировой экономике… Отсюда… Роль рыночного государства состоит в том, чтобы не прямыми методами Госплана, а методами различных преференций давать направление движения тем или иным отраслям. Это не было сделано. Сегодня у нас бюджетных источников для развития фактически нет и не будет. Это всем понятно.

— Что у нас есть?

— У нас есть такой источник, как структурные фонды Евросоюза. И — внешние инвестиции. У нас госбюджет — менее пяти миллиардов. Пять–шесть инвестиционных проектов масштабом в полмиллиарда— миллиард латов соизмеримы с нашим бюджетом. Для нас теперь нет ничего важнее внешних инвестиций.

— Любых?

— Да, есть мнение, что инвестиции — это всегда хорошо. Я все–таки позволю себе разделить инвестиции на полезные и сомнительные. Или даже вредные. Например, инвестиции в торговые розничные сети. Если продовольственные торговые розничные сети переходят, да еще монопольно, в иностранные руки, то они угнетают сельское хозяйство, которое тут есть фактор национального самосознания. Такие инвестиции недопустимы. Второй пример. Банковский сектор — очень чувствительная область. И мы сегодня видим, что произошло после того, как шведские банки завладели финансовым рынком. Случайно, не случайно, по недомыслию…

— Какие же инвестиции нужны нам?

— Полезные инвестиции. Инвестиции в инфраструктуру, инвестиции в портовую структуру, в производство. Опять привожу пример, который нельзя объяснить с точки зрения здравого смысла. Был объявлен тендер в аэропорту на строительство аэровокзала. Фактически это супермаркет. Нашелся инвестор — турецкая фирма. Она была готова инвестировать в строительство 300 миллионов евро. Им отказали. Это они нам могли отказать. Но — они были согласны. Мы отказались от 300 миллионов. Кто может это объяснить?

— А кто сюда сейчас и откуда придет? С запада, востока, юга…

— А что, у нас мало таких направлений, по которым можно сформулировать привлекательные инвестиционные предложения? Стоило сделать предложение по тому же аэровокзалу, как было пять или шесть желающих. Сегодня, а лучше вчера, а еще лучше позавчера надо было создать рабочую группу из предпринимателей, политиков с целью определить и предложить мировому сообществу подобные проекты. Но вместо того чтобы сделать что–то позитивное, нам лучше сидеть и думать — к чему еще добавить налоги. Как в Средние века — налог на величину окна. Или вот — налог на газ. На соль…

— Но если вас, предпринимателя, воротит от того, что делает с налогами власть, откуда возьмется восторг у инвесторов?

— Да, мы сегодня делаем себя абсолютно непривлекательными. Мы увеличиваем налоги, вводим новые налоги и лишаемся оставшихся преимуществ. Причем каждому ясно, что увеличение налогов приведет только к сокращению их собираемости.

А теперь представьте ситуацию наоборот — снизили бы налоги до разрешенного в ЕС минимума. Да, получили бы кратковременное падение налогового бюджета. Мы бы это падение заткнули деньгами, которые сейчас берем в кредит. Но зато создали бы потенциал, площадку для дальнейшего развития. Мы хотим тут сделать эту площадку. Но чтобы на этой площадке обосновались предприниматели, мы должны сделать бизнес среду привлекательной, а мы ее каждый день ухудшаем.

Я говорю столь эмоционально потому, что тут мои дети, внуки. Сыновья вернулись из Америки после окончания университетов, чтобы работать в этой стране… Я просто потрясен тому, что здесь происходит. Это просто поразительно. У меня работают более тысячи человек. Я чувствую все это на своем бизнесе.

— Все–таки покажите хоть одну дорожку к месту, где деньги лежат.

— Я был в составе делегации Рижской думы, которая ездила в Москву. Я воодушевлен этой поездкой. И хочу высказать такую мысль, что продвижение на Восток это и есть для нас продвижение на Запад. У нас есть такой всеми признанный ресурс, как географическое положение. Нас позиционируют как мост. Но если мы являемся мостом в одну сторону без подъездных путей, то какой мы мост? Мы никому на Западе не нужны потому, что с этого моста нет выхода в другую сторону. Поэтому, если мы хотим продвинуться на Запад, нам надо продвинуться на Восток. Это абсолютно прагматическая задача.

— Ну, для решения этой прагматической задачи нужны конкретные рычаги. Многие из них были обломаны нашей любовью к политиканским позам. Тут нужен какой–то прорыв. Какой?

— Есть одно обстоятельство, важность которого, с моей точки зрения, еще недостаточно оценена. В итоге этих двух поездок руководства Риги в Москву удалось договориться, что 25–26 июля в Риге состоится съезд мэров городов Евросоюза и государств СНГ. При этом господин Лужков сказал, что он является президентом ассоциации мэров городов СНГ, в которую входит 80 мэров. Он также сказал, что обеспечит и даже финансирует приезд этой стороны. Если западные мэры городов узнают, что приедет 80 мэров городов с Востока, они все привалят сюда. Это с моей точки зрения событие фантастической важности.

И вот — сейчас формируется предложение на фоне этого провести международный бизнес–форум. Некоторые с юмором говорят — тоже мне Давос. А я считаю, что это не менее чем Давос. Если приедут 130–140 мэров городов, сколько же сот предпринимателей сюда приедет? Вот тогда мы функцию площадки для переговоров, функцию моста выполняем на сто процентов. Оживление здесь хорошо само по себе. Но мы на форуме заодно предложим несколько своих инвестиционных проектов. И что–то из них реализуется. Результат тогда будет не через 50 лет, а завтра. Эта идея, если ее правильно развить и если она осуществится, станет реальным шагом, прорывом в реализации идеи моста. И в политике и в экономике. Об этом уже договорились. Надо только суметь сделать.