Зеркало пандемии для российского общества

Пять выводов из травматического опыта 2020 года

Говорить, что пандемия и истерия вокруг неё (оказавшаяся куда значительнее, чем сама по себе болезнь) высветили многие изъяны государств, обществ, да и мира в целом, — значило бы повторять банальность. Но, несмотря на эту банальность — кажущуюся или подлинную — не так много мы наблюдаем попыток посмотреть в зеркало, любезно предоставленное нам природой (если, конечно, признать коронавирус исключительно природным явлением). Особенно по сравнению с количеством желающих заняться прорисовкой “образа будущего”, того самого “Brave New World”, ожидающего нас за порогом санитарных ограничений. Такое впечатление, что мы оставляем в прошлом какую-то постыдную реальность, скверность которой мы все осознавали, но, поскольку в ней жили — то и терпели. А теперь будто бы наступило время через неё просто перешагнуть и не отягощать движение вперёд дурными воспоминаниями.

Но ведь неосмысленное (“неотрефлексированное” — дурное слово; его семантическая оболочка сильно богаче внутреннего содержания, посему отринем его), непрочувствованное прошлое, не даст нам двигаться вперёд. Оно будет всегда хватать нас за ноги.

Нам, представителям русского общества, больше других, наверное, стоит поглядеть в наше зеркало. Ибо возвращение в докоронавирусное прошлое для нас, похоже, будет гораздо опаснее, чем для большинства других стран и обществ.

Первое.

Вглядевшись в зеркало, мы можем легко выяснить, что наша система государственной власти не адекватна ни задачам ускоренного развития, ни, тем более, задачам кризисного реагирования. Дело даже не в том, что для решения проблем, связанных с выплатами врачам, находящимся на передовом рубеже борьбы с пандемией, понадобилсь двукратный окрик Президента, что само по себе многое говорит об исполнительской дисциплине даже в высших эшелонах власти в стране. Проблема в том, что переставшая в конце 2019 года быть подковёрной борьба между различными кланами в  руководстве страны, из деликатности, вероятно, называемые “башнями”, не утихала ни на одну секунду, несмотря на то, что ситуация — вне зависимости от реального масштаба угрозы — политически была исключительно острой. Более того, несмотря на эту остроту, требовавшую консолидации воли и ресурса властной элиты, мы наблюдали попытки отдельных крупных игроков в элите использовать в своих целях политических радикалов (того же Навального) и маргиналов (шумный и пёстрый конгломерат “ковидоконспирологов”), не говоря уже о встраивании в свои действия внешних информационных манипуляций, как это случилось с вбросами относительно то ли занижения опасности эпидемии, то ли её завышения. То, что российская бюрократия показала свою неэффективность, — очевидно, и с этим предстоит что-то делать. Но способна ли эта политическая элита к консолидации в принципе, способна ли она отбросить противоречия в ситуации, когда речь пойдёт о выживании государства, а не о противостоянии ОРВИ? 

Второе.

Мы увидели, что все, или почти все, разговоры о социальной ответственности бизнеса, чем были так богаты докрымские “десятые” годы, оказались большим трёпом. Шокировавшая многих цифра — чуть больше 30% малого и среднего бизнеса сможет воспользоваться помощью правительства — говорит о том, что большая часть подобного бизнеса работает либо нелегально, либо настолько оптимизирует свои отношения с государством, что платить компенсацию просто не за что. И это в добавление к т.н. “неформальной занятости”, которой в России охвачены почти 16 миллионов человек (это на второй квартал 2019 года, — ни о каком карантине ещё и речи нет). Выяснилось, что наш “некрупный” бизнес очень недалеко ушёл — если вообще ушёл — от привычек “девяностых”. И уйдёт ли когда? В отличие от крупного бизнеса, плохо или хорошо, но приведённого к пониманию пагубности игр со “скважинной жидкостью” и её эквивалентами в других отраслях.

Отсюда вопрос: а что должно стать элементом нашей версии “смелого нового мира”: спасение этого “бизнеса” или же власть должна дать этим “атлантам” умереть, чтобы на их месте выросли новые, на более здоровой основе, причём здоровой не только в налоговом отношении, но и в политическом? Развивающимся не вокруг “гламуризации освоенных бюджетов” (проще говоря, элитного и премиального потребления), а вокруг “новой индустриализации”, которая представляется уже не просто неизбежной — неотвратимой. И это вопрос далеко не праздный, как в социальном (это всё-таки люди), так и в политическом (они же ещё и избиратели, а, как минимум, две “партии кулаков” сейчас активно коловращаются на политической арене), да и в экономическом планах. Похоже, что России нужны новые “атланты”, которые в гораздо большей степени способны ощущать себя частью страны и понимать свою ответственность перед страной, нежели “сломавшиеся” в пандемию. Но важно и то, кто будет говорить от их имени. 

Третье.

Мы видим в зеркале не просто абстрактную “потерянную молодежь”. Мы видим, фактически, полтора потерянных поколения: поколение конца 1990-х, одного из наиболее мрачных периодов отечественной истории, когда судьба страны и народа висела на волоске, а распад страны казался вполне реальным сценарием и серьёзно обсуждался на разных уровнях, и поколение “сытых нулевых”, когда эта угроза стала отступать. Молодежь у нас разная, но пандемия показала, что она заблудилась даже в уходящем мире, что уж говорить о мире будущего, только начинающем принимать очертания, больше напоминающие “цифровую социальную тайгу”, где “прокурором” может стать любой мелкий клерк, получивший доступ к личным данным человека. А то и вовсе — компьютерный алгоритм.

Молодежь, думая, что освоила технологии сегодняшнего мира, легко поддаётся внешнему влиянию, она амбициозна, но мозаично образована (увы, но термин “поколение ЕГЭ” не шутка). И надо попытаться социально спасти тех, кто готов к социальной и географической мобильности, вырывая из удушливого мирка постгламурной повседневности потребления этих “социальных кальянных”, где жизнь течёт приятно и бессмысленно. Да, спасём немногих, слишком немногих, но хотя бы кого-то. Но Россия не может позволить себе потерять ещё одно поколение. Поколение, рождённое в начале 2010-х, в самые ближайшие годы начнёт входить в период социального взросления. И ему вести нашу страну в будущее после 2050 года. Вот в этом направлении должны быть брошены все усилия. И здесь необходимы — да уже вчера нужны были! — и новые формы воспитания граждан, а не потребителей, и новая героика, и новая эстетика. Но вот их-то мы в зеркале пандемии и не увидели.    

Четвертое.

То, что в России нет партийной системы, а ограниченно дееспособной остаётся лишь одна партия — констатация, вполне достойная Капитана Очевидность. И что “новая оппозиция” запомнилась только потрясающей по креативности кампанией, призывавшей потребителей “рискнуть здоровьем” ради интересов предпринимателей, да невнятными выкриками на тему российского паспорта, как сертификата на право требовать от государства “оказания услуг’, тоже никого не удивило. Но вот то, что всё гражданское общество оказалось сведено к нескольким не слышащим друг друга интернет-тусовкам, способным объединиться по всё меньшему числу поводов, кажется, для многих оказалось неожиданностью. И если попытаться вспомнить, какая общественная организация оказалась наиболее активной в период карантина, то на память пугающе приходит только брат-близнец “Единой России” ОНФ. Хуже того, даже такой символ, как Победа, отмеченный в формате, не требовавшим больших усилий, если не считать нравственной готовности, не подвиг либеральные круги отмежеваться от “шуточек” юных “власовцев”. Увы, но Россия увидела в зеркале пандемии чрезвычайно низкий уровень социальной связности общества, степень его атомизации, не дающий шансов претендовать на роль одного из лидеров будущего мира. Ибо нет гражданского общества без социального развития, а здоровое социальное развитие есть продукт социально здоровой экономики, а не бюджетных “освоений”. Гражданское общество создают не шоумены и тусовщики, а внятно сформулированные и признанные обществом экономические интересы. 

Пятое.

Наше общество обнаружило, что остаётся чудовищно информационно уязвимым. Вопреки заявлениям о необходимости укрепления информационной безопасности, мы очень недалеко ушли от ситуации 2013-2015 годов, когда на просторах российского интернета резвились армии троллей и ботов. Но те, кто не в восторге от перспективы иметь Россию в качестве силы, с которой придётся либо сражаться (что страшно), либо договариваться (что обидно), продемонстрировали существенно более высокий технологический уровень манипуляций. Контент подкачал, да и контрагенты в российской политтусовке оказались на редкость бездарны, но это — дело наживное. Особенно, учитывая, с какой скоростью и в каком количестве наша власть умудрилась за время пандемии наплодить критиков и даже врагов из вполне лояльных почти сторонников. Вот, это ощущение уязвимости и непрочности нашего информационного мирка и следует, вероятно, считать одним из наиболее значимых ощущений, полученных российским обществом за последнее время. Но значит ли это, что мы должны забраться в “антицифровой бункер” и глядеть из него на мир через архаический перископ? И, если мы не готовы погружаться в архаику самоизоляции, то в чём наша модель безопасного цифрового пространства, а, вместе с ним, — и социально безопасного информационного общества? А ведь это становится для России критическим условием вхождения в число ведущих мировых игроков?  Поскольку до момента, когда будут определяться ключевые “правила игры” в постглобальном мире, нужно ещё дожить, а для этого требуется высокая степень защищённости от политических и социальных манипуляций с опорой на цифровые информационные технологии, ключи от управления которыми не в руках России.  

Означает ли то, что мы увидели в зеркале (даже если убрать нашу традиционную излишнюю политическую эмоциональность), что главное обнуление, случившееся с нами в 2020 году, — это не обнуление президентских сроков, а обнуление иллюзий “долгого застоя”, как средства вхождения в новый мир? Обнуление надежд на то, что удастся “пересидеть” вызовы внешнего мира, бесконечно откладывая очевидные решения? Но с этими иллюзиями обнулились и многие особенности не только государства, но и самой государственности, с которыми мы свыклись за последние годы. Например, тяжёлая застойность элит на фоне мельтешения их часто меняющейся обслуги. И вот этот вызов — вызов критичности осмысления и построения новой российской государственности, вероятно, и следует считать самым неприятным, что мы увидели в зеркале коронавируса.  

Стоит ли кричать, что король голый? Едва ли. По сравнению с большинством других стран российское общество проявило чудеса здравомыслия, что, впрочем, стоит отнести всё же в основном к наследию советского времени и “горьких 1990-х”. И нам есть на чём строить обновлённую государственность, начиная со здравого смысла народа и заканчивая памятью о той Большой Правде России — Великой Победе. Ведь её смысл — не только в борьбе за прошлое, а в её проекции в будущее. И вот что тревожит, так это то, что в “зеркале пандемии” мы увидели удивительно мало идей о будущем. А всё больше разговоры о возврате в прошлое — споры были только о том, в какое: в “святые девяностые”, в “сытые нулевые” (самый смешной вариант, показывающий, насколько коротка память у “интеллектуального класса”), в брежневскую идиллию или “суровые сталинские времена”. Мы слишком много говорили о прошлом и слишком мало о будущем. И это печально.  

Но, с другой стороны, “голым”, неготовым к испытаниям, непрочным оказалось не столько российское общество, сколько та система, куда Россию и российское общество пытались всеми силами встроить, система глобальных псевдообщечеловеских ценностей. Едва ли можно было рассчитывать, что нам удастся не пострадать под опадающими обломками того мира изящной фиктивности, для приличия называвшийся “цифровым постмодерном”, что выстраивался в последние лет 30, если не больше. Мы тоже были его частью, протестуя не против самого этого мира политической и экономической фиктивности, а против своего места в нём. 

Но теперь у нас есть шанс не быть похороненными под этими обломками.

Дмитрий Евстафьев

fitzroymag.com