Русское зарубежье и образ России: Третья волна и распад СССР

Часть 1: Русское зарубежье и образ России: от Курбского до Русской идеи

Часть 2: Русское зарубежье и образ России: от Гоголя до Революции

Часть 3: Русское зарубежье и образ России: Первая волна

Часть 4. Русское зарубежье и образ России: Вторая волна

Третья волна эмиграции из СССР, также как и вторая, проходила в условиях «холодной войны», что предопределило ее роль в формировании образа России за рубежом. При этом данная волна имела весьма существенную специфику, поскольку основной ее поток состоял из национальной еврейской эмиграции, лишь дополнявшейся незначительной по численности, но значимой с точки зрения пропагандистского эффекта второй составляющей – т.н. «диссидентской», впрочем, также имевшей свою, и достаточно значительную, еврейскую составляющую.

Собственно, начало третьей волны обычно связывают с началом массовой еврейской эмиграции из СССР в 1971 г., совпавшей с началом «диссидентского движения».

А.И. Солженицын указывает на «внутреннюю связь» между этими двумя явлениями. Цитируя одного еврейского автора, он пишет: «Для некоторых из них [евреев-интеллигентов] «национальное самосознание еврейства в СССР» есть особая форма произростания вбок… новая форма инакомыслия», - свой     нетерпеливый вырыв из страны они считали и отчаянной важной политической борьбой». С другой стороны, по словам Солженицына, «и немало диссидентов воспользовались одновременностью обоих движений, воспользовались эмиграцией как бегством с поля боя, для личного спасения» [1].

С точки зрения распространения русофобских взглядов и очернительства России Солженицын дает «третьей волне» уничтожающую характеристику: «Когда началась еврейская эмиграция – обличения России бесстеснённо и многожёлчно разлились на вольном Западе: среди выехавшей еврейской интеллигенции то была обильная струя, и столь шумно говорливая, что других голосов долго было и не расслышать» [2].

При этом сам А.И. Солженицын, является, пожалуй, центральной фигурой «третьей волны», отражающей все противоречия позиции «русского патриота» вне России.

Как известно, Солженицын вынужденно оказался за пределами СССР и резко негативно относился к эмиграции как «бегству с поля боя». Выступая как русский православный патриот, он одновременно стал главным обличителем Советского Союза и сокрушительным орудием Запада в «холодной войне» против СССР. И для Солженицына здесь не было противоречия, поскольку, по его мнению, «термины «русский» и «советский», «Россия» и «СССР» - не только не взаимосвязаны, не равнозначны, не однолинейны, но – непримиримо противоположны, полностью исключают друг друга…» [3].

Солженицын в своих произведениях создавал образ СССР как агрессивной тоталитарной империи, основанной на репрессивной системе ГУЛАГа, в которой все было противоположно русским интересам, и даже победа над фашизмом подвергалась разоблачению в связи с колоссальными, не оправданными, по мнению писателя, человеческими жертвами. Разрушительный пафос солженицынских произведений был в полной мере использован Западом в пропагандистской борьбе с Советским Союзом. Его же откровенно русофильские и православные взгляды остались непонятыми и ненужными ни на Западе, ни в диссидентской среде. Более того, именно разрушительный и обличительный пафос произведений Солженицына оказался востребован в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ века, когда, по выражению обладателя нобелевской премии «бетонная постройка» коммунизма рухнула, и Россия оказалась «расплющена» [4].

Распад СССР и его катастрофические последствия для России и русского народа заставил ряд патриотически мыслящих русских эмигрантов пересмотреть свою роль в «холодной войне» против СССР. «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию», - эта характеристика роли диссидентского движения, принадлежащая Александру Зиновьеву, наиболее четко отражает этот новый, но, увы, запоздалый взгляд.

Распад СССР сопровождался началом «четвертой волны» эмиграции, которую еще называют «колбасной», или «экономической», по причине того, что главным мотивом выезда за рубеж стало стремление улучшить свое материальное положение, уехать из «российского бардака» на «цивилизованный Запад». Отдельным потоком «четвертой волны» стала т.н. «утечка мозгов» - научная эмиграция из России, также руководствующаяся преимущественно экономическими соображениями [5]. В целом за одиннадцать лет - с 1990 по 2000 - из России выехало примерно 1,1 миллиона человек. Четвертая волна уже не была связана ни с какими высокими идеями и ценностями, образ России, который несли с собой эмигранты, был преимущественно негативный и ассоциировался с бедностью, нестабильностью, отсутствием культуры и пр. Все, что новые эмигранты не видели в России, они жаждали получить на Западе, рисовавшемся многим как справедливое общество широких возможностей. Реальность, как водится, оказалась совсем иной. И в западном общественном мнении основной образ «нового русского» стойко стал ассоциироваться с понятием «русская мафия».

Существенной характеристикой «четвертой волны» является также тот факт, что национальная идентичность ее представителей является крайне размытой. Преимущественно это – советские люди, ментальные установки которых отражают кризис позднего советского мировоззрения с его культом материализма и даже вещизма, оторванностью от национальных русских корней. Фактически, являясь продуктом победы Запада в «холодной войне» против СССР, представители «четвертой волны» изначально не были ориентированы на сохранение какой бы то ни было связи с Россией.

Однако сложности адаптации, развеивание «общечеловеческих» иллюзий, осознание реальности национальных отличий, постепенно ставит этих людей перед выбором – либо полная ассимиляция, либо формирование ориентирующихся на Россию новых русских сообществ за рубежом, со своей организационной структурой и объединяющей идеей. Важнейшей составляющей этой идеи, как мы убедились выше, является положительный образ России, придающий смысл существованию Русского зарубежья.

Роль русских за рубежом в формировании гуманитарного образа России представляется противоречивой. Во многом она определяется дихотомией «службы-предательства», заключающейся в том, что часто совершенно искренние порывы «служить России» в эмиграции оборачивались «службой» в интересах геополитических противников России. При этом существенным фактором, влияющим на выбор поведенческих моделей, является общий уровень культуры, степень глубины национального самосознания. Именно этим обусловлена реакция русских за рубежом на изначальные негативные образы России, характерные для Западного мира. Активизация русских национальных начал неизбежно приводила к улучшению образа России в зарубежье и даже к формированию нового положительного мессианского образа России. И наоборот – забвение русских начал, усиление западнической составляющей в русском мировоззрении, оборачивались вольной или невольной работой над формированием образа «варварской» России.

Между тем, конец ХХ века поставил перед Россией новую грандиозную проблему – в результате распада СССР за пределами Российской Федерации оказалось более 25 миллионов русских, в одночасье ставших одним из самых крупных разделенных народов в истории.

1.      Солженицын А.И. Двести лет вместе. Ч. II. М. 202. С. 495-496.

2.      Там же. С. 457.

3.      Солженицын А.И. Публицистика. В 3 т. Ярославль. 1995. Т. 1. С. 303.

4.      См.: Солженицын А.И. Россия в обвале. М. 1998.

5.      См: Егерев С.В. Новая российская научная диаспора: итоги 15 лет // Актуальные аспекты истории и современности русского зарубежья. М. 2007. С. 11-25.

Окончание следует…