История национал-коммунистической смуты

За 54 года жизни в Латвии (из 79 прожитых) мне довелось близко познакомиться со многими известными латышами (хотя молодое поколение латышей сегодня вряд ли их знает), которых не сломали повороты и зигзаги в их судьбе. Эти люди сумели достойно справиться с взлётами и падениями, выпавшими на их долю в советское время, не обозлились на жизнь, не скисли, и не впали в депрессию. Впечатлений и воспоминаний о таких людях хватит на десяток материалов.

В свете нынешних реалий откровенно русофобской политики правящего истеблишмента и 32 года непрекращающегося «плача Ярославны» о советской оккупации, в качестве контраргумента напомню подзабытую, а для кого-то – вообще не знакомую историю о том, как Никита Хрущев в сентябре-октябре 1959 года расправился с  националистической смутой в партийно-государственной верхушке Латвии.

Героем рассказа будет один из главных закапёрщиков смуты Вилис Карлович Круминьш, с которым я был достаточно близко знаком 15 лет – с 1975 по 1990 гг. Судьба свела нас по совместной общественной работе – мы оба входили в состав правлений рижского городского и республиканского Общества охраны природы и памятников Латвийской ССР. С первой встречи между нами установились достаточно доверительные отношения, несмотря на 25-летнюю разницу в возрасте и, буду откровенен в этом щепетильном вопросе, – принадлежностью к разным этносам. Мы много раз откровенно общались, поэтому излагаю из первоисточника, а не информацию ОБС.

Вилис Карлович участвовал в Великой Отечественной войне с первых до последних её дней. Воевал в составе 201-й латышской дивизии и 130-го латышского стрелкового корпуса. Участвовал в обороне Москвы в 1941-м, в освобождении Риги от немцев в октябре 1944 года, в блокаде Курляндской группировки немцев в мае 1945 года. Закончил войну в звании майора. Трижды был ранен. Во время войны дважды награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу», и в 1948 году – орденом Ленина.

В послевоенное время был вторым, затем первым секретарем ЦК ЛКСМ Латвии; первым секретарем Рижского горкома компартии; заместителем председателя Совета Министров ЛССР; с 1958 года – второй секретарь ЦК Компартии Латвии.

Во второй половине 50-х годов внутри латвийского руководства, кстати, целиком состоявшего из латышей, началась подковёрная борьба между более консервативно мыслящими и более демократическими, более националистическими и менее националистическими.

Второй секретарь республиканского ЦК Вилис Круминьш на одном из заседаний бюро ЦК КП Латвии открыто заявил:

Мне кажется неправильным, что на совещаниях, на крупных собраниях, на которых присутствует девяносто процентов разговаривающих на латышском языке, мы ведём работу, как правило, на русском языке. Плохо, что приезжие не знают латышского языка.

И напомнил, как ещё в 1953-м, после смерти Сталина, когда Берия хотел предоставить республикам больше самостоятельности, в Латвии некоторые национально настроенные секретари райкомов и горкомов партии выбрасывали машинки с русским шрифтом, снимали в кабинетах портреты вождей, и отказывались предоставлять квартиры нелатышам.

Позицию Вилиса Круминьша поддержал заместитель Председателя Совета Министров республики Эдуард Берклавс – подпольщик, сидел в тюрьме в буржуазной Латвии, боролся за установление советской власти в 1940-м, участник войны, в 1951-м окончил Высшую партийную школу и тоже сделал серьёзную карьеру на комсомольско-партийной работе в послевоенное время.

К слову, Э.Берклавс был очень решительным и волевым человеком, любил работать, был неплохой организатор, пользовался популярностью в республике, ему больше других аплодировали, когда он выступал. Говорили, что он самая подходящая фигура, чтобы возглавить компартию Латвии или стать главой правительства республики. Да и первый секретарь компартии Ян Калнберзин, правивший Латвией почти 20 лет, практически с того самого дня, как она стала советской в 1940 году, часто повторял, что он стар (1893 года рождения) и должны прийти молодые.

Вилис Круминьш и Эдуард Берклавс старались получить для республики как можно больше автономии, просили признать латышский язык государственным, ограничить приток новых жителей, которых переселяли в Латвию со всего Советского Союза.

Председатель Совмина ЛССР Вилис Лацис – да, тот самый народный писатель, автор «Сын рыбака» и других самобытных романов, лауреат двух Сталинских премий, – согласился со своими национал-партайгеноссе, заявив:  «К нам едут с разных мест, и не всегда положительный контингент. Едет паразитический элемент, которого у нас и без этого хватает».

Об этой крамоле и конфликте внутри латвийской партийной элиты тотчас же стало известно первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущёву из поступившей кляузной записки Арвида Пельше. Парадоксально, ведь в сталинское время его жена была репрессирована!

Н.Хрущев сделал мхатовскую паузу, решив лично разобраться с этим. Вскоре, 9 июня 1959 года, он привёз в Ригу, как «витрину» СССР, руководителя ГДР Вальтера Ульбрихта.

Однако в Риге при посещении гиганта радиоэлектроники союзного значения – завода ВЭФ – к Никите Сергеевичу с мольбами о помощи подошли (вернее, прорвались) несколько человек, лишённые квартир и работы по национальному признаку. Проводив В.Ульбрихта домой, Н.Хрущев немедленно созвал совещание руководящих партийных работников Латвии.

Поначалу он вёл себя достаточно миролюбиво, и, словно оправдывая латышскую элиту, заявил, что национальная политика пускает бациллы во всей Прибалтике:

Говорят, в Литве есть целые польские районы, но у руководства только литовцы. Русских никуда не выдвигают, только милиционерами. В милицию выдвигают русских, чтобы пнуть их после арестов – мол, видите, что русские делают. Я это говорю для большей активности, что у товарища Снечкуса не лучше дело, чем у латышей. И в Эстонии не лучше дело, чем у латышей. Надо подойти самокритично. Никакой трагедии нет. Всё будет перемелено, и все будут на месте, но надо правду сказать и поднять людей на борьбу против этого.

После чего Н.Хрущев заявил, что ему решительно не нравятся попытки власти республики ограничить въезд русских, желающих переселиться в Латвию.

Развернувшаяся после этого дискуссия резко изменила его настроение, особенно после того, как Э.Берклавс в буквальном смысле окрысился на Н.Хрущева. Вот фрагмент его выступления:   

Я в подполье был, смерти в глаза смотрел.

И с не меньшим пафосом продолжил:

Это как понимать – меня возьмут в больницу, так неужели простая русская медсестра будет мне ставить клизму?

Н.Хрущев ему в ответ: 

Если надо, то тебе без больницы клизму поставит русский командующий Прибалтийским военным округом!

Затем между ними последовала ещё не одна порция «любезностей».

После всего услышанного на заседании Н.Хрущев буквально взбесился. И наутро в аэропорту «Румбула», перед отлётом, он раздавал зуботочины партийному руководству. А Э.Берклавсу устроил настоящий разнос:

Если вы честный человек, товарищ Берклавс, то вам придётся это доказать, а если нет – мы вас сотрём...

После этого в Ригу прибыла комиссия из Москвы во главе с секретарем ЦК КПСС Нуритдином Мухитдиновым. А через месяц в Москве состоялся «разбор полётов» по итогам проверки.

Реакция Никиты Хрущева была жесткой.
Он потребовал отставки первого секретаря ЦК компартии Латвии Яна Калнберзина: «Товарищ Калнберзин, ты мне брат, но партия дороже всего». Спасая свою шкуру, Ян Калнберзин чуть ли не на коленях просил прощения, и свалил всю вину на Э.Берклавса и В.Круминьша, назвав их главными закапёрщиками смуты. А свою вину признал лишь в том, что, дескать, не смог вовремя пресечь антипартийную деятельность этих лиц.

После чего Н.Хрущев смягчённо сказал:

Мы считаем, что товарищ Калнберзин достоин нашей поддержки и должен сохранить своё положение в руководстве компартии и государства. Пусть латыши сами решат. Если меня за язык потянут, я бы сказал, что хорошо было бы назначить товарища Калнберзина председателем президиума Верховного Совета Латвийской ССР.

На этой «утешительной» должности Ян Калнберзин пробыл до 1970 года.

Вместо него первым секретарем избрали/сделали Арвида Пельше, твёрдокаменного коммуниста, главным достоинством которого была преданность Москве. Кстати, Арвид Пельше обожал кактусы, коллекционировал их и старательно за ними ухаживал…

Председателя Совета министров ЛССР Вилиса Лациса отправили на пенсию, так сказать, заниматься литературой. Но классик латышского соцреализма ничего больше не написал. После восстановления независимости Латвии он предан забвению. Молодое поколение так и вовсе ничего о нём не знает.

Сразу же после смены латвийского партийного бонзы в Латвии провели большую чистку руководства. Многие высокопоставленные партийные и советские чиновники были обвинены в проведении буржуазно-националистической политики и лишились своих постов.

«Штрафником номер один» оказался Эдуард Берклавс. Дерзостью при разговоре с Н.Хрущевым он перечеркнул свои былые заслуги подпольщика и участие в войне. В итоге Э.Берклавса выслали за пределы Латвии во Владимир – командовать местным кинопрокатом. Только в 1968-м ему разрешили вернуться в Латвию. Работал на скромной должности на Рижском электромашиностроительном заводе. Был тише воды и ниже травы, так как находился под надзором КГБ.

В конце 80-х, на излёте СССР, Эдуард Берклавс разбушевался похлеще Фантомаса – превратился в активного антисоветчика, стал одним из основателей Движения за национальную независимость Латвии, и инициатором большинства законодательных актов по дискриминации русскоязычного населения, в том числе лишения их гражданства. До смерти в преклонном 90-летнем возрасте ветеран борьбы за независимость оставался в большой политике, продолжая разрушать всё то, за что сам же боролся в период буржуазной Латвии, воевал на войне, и затем строил, будучи на ответственных партийно-хозяйственных должностях вплоть до 1959 года.

Герой нашего очерка Вилис Круминьш, благодаря своим военным заслугам и наградам, а также с учётом смиренного поведения при «разборе полетов» (один раскаявшийся грешник дороже 99 праведников), был признан не «националистом», а сочувствующим им. Его перевели на скромную должность директора музея охраны природы.

Случившееся его не сломило. Он не пал духом, а нашёл себя и состоялся на предложенной ему другой, куда более скромной должности. Под его руководством музей охраны природы значительно расширил экспозицию. На базе музея естественной истории был создан Всесоюзный методический центр по вопросам сохранения природы. Сюда приезжали специалисты со всего Союза для обмена опытом работы и на курсы повышения квалификации. А сам Вилис Карлович, помимо руководства музеем, активно занимался общественной работой по охране природы и защите (восстановлению) её исторических и архитектурных памятников. Возглавлял Ассоциацию латышских красных стрелков.

Во время Атмоды Вилис Карлович согласился стать членом совета созданного Народного фронта Латвии. Но особой активности там он не проявлял, выполнял роль «свадебного генерала».

Наша последняя встреча с Вилисом Карловичем случилась где-то осенью 1992 года уже после того, как более 750 тысяч русскоязычных жителей, приехавших в Латвию в советское время, скопом оставили без гражданства, лишили их всех политических прав, ввели запрет на многие профессии, и, откровенно говоря, превратили их в людей второго сорта.

Я тогда был очень расстроен, услышав накануне призывы Раймонда Паулса с трибуны Верховного совета ЛР выслать в Пыталово всех руководителей движения за равные права для всех жителей Латвии. И я откровенно спросил Вилиса Карловича:

Неужели вы со своими единомышленниками хотели устроить нечто подобное ещё в 1959 году? Действительно ли Латвию стали осознанно русифицировать после большой чистки, устроенной тогда Хрущевым?

И услышал от него совершенно иную оценку.

По его словам, тогда в высшем партийном и хозяйственном руководстве республики действительно шло обсуждение дальнейшего развития Латвийской ССР. Высказывались различные предложения, в том числе и достаточно радикальные. Но это было всего лишь обсуждение! Никаких «революционных» решений ни ЦК компартии, ни правительство не приняли. Да и не могли бы принять без согласования с ЦК КПСС.

Самым обидным, по мнению Вилиса Карловича, было то, что об этих обсуждениях/разговорах насексотил в Москву их же соратник латыш. А задача ЦК КПСС была соблюдать баланс, что Хрущёв, собственно, и сделал, когда снял и консерваторов, и сторонников перемен.

Но Никита Сергеевич говорил не о русификации, а о том, что каждая республика должна развиваться в соответствии со своими культурными традициями, а Центр не должен настаивать на том, что всё должно вестись только на русском языке. Наоборот, он, как интернационалист, говорил о том, что латышское производство, латышская культура должны быть на латышском языке.

И против такого подхода Вилис Карлович никогда не возражал. И далее сказал, что в государстве при любой серьёзной реформе должен соблюдаться определённый баланс. Если этого баланса нет, ничего путного не получится. И плачевные итоги затеянной Горбачевым перестройки – подтверждение тому.

Другая крайность, по которой пошли борцы за независимость Латвии – национализм, насаждение в массовое сознание коренных жителей, что латыши – уникальный народ и это, дескать, оправдывает лишение гражданства огромного числа русскоязычных, ущемление их в политических и экономических правах, и многие другие ограничения для инородцев.

Вилис Карлович Круминьш имел огромные основания, чтоб навек затаить обиду и злобу. Но он, в отличие от своего собрата по несчастью Эдуарда Берклавса, сумел разделить личную трагедию и реальную действительность. Он умер летом 2000 года в возрасте 81 года. До сих пор вспоминаю добрым словом этого высокопорядочного, интеллигентного и честного человека, сумевшего пред трудностями не склоняться, и неплохо в людях разбираться.

Imho Club

Подписывайтесь на RUSSKIE.ORG в Telegram!