Нация и мы

В России межэтнические конфликты становятся межнациональными

Советский федерализм был репрессивным, многослойным и асимметричным. Поэтому единой советской нации не получилось. Единая российская нация тоже не складывается, хотя нынешний российский федерализм скорее либеральный. Но он не просто асимметричный. Он какой-то кривобокий После событий на Манежной площади все стали говорить, что России нужна новая национальная политика. Сразу оговорюсь: в соответствии с принятым у нас словоупотреблением, под «национальной политикой» имеется в виду «политика в отношении национальностей, политика в области межэтнических отношений». Конечно, «национальная политика» звучит короче, но это неправильно: национальная политика — это на самом деле то же самое, что государственная политика. Политика государства как единого целого, как игрока на международной арене. В таком значении это словосочетание используют везде — в Америке, Европе, Китае и в прочих уголках света. Нация означает «народ-страну-государство». В результате политической, экономической и социальной модернизации вместо империй и династических союзов появились нации-государства (nation-states). Национальная политика, национальные задачи и, наконец, национальные интересы — то же самое. Проще всего сказать, что в России опять всё напутали с терминами. И далее начать разговор о межэтнических отношениях. О конфликтах между этническими (этнокультурными, этнорелигиозными) группами. Но не всё так просто. Дело не только в терминологической путанице. Никакая путаница не бывает случайной. Всему виной постимперская судьба России-СССР. Если говорить совсем уж коротко, то коммунисты победили потому, что согласились на независимость бывших «национальных окраин». А вот белые как раз потому и проиграли, что их лозунгом, целью и главной политической ценностью была «единая Россия» (извините, вот такое совпадение). Единая и, главное, неделимая. Большевики же легко разделили Российскую империю на множество независимых государств, а потом ловко собрали их в Советский Союз. Таким образом, на территории бывшей Российской империи возникло довольно много наций, то есть народов, которые обладали собственной государственностью. Государственность эта была мнимой, фальшивой, декоративной. Никакого реального суверенитета у союзных (а тем более у автономных) республик не было. Но фальшивая государственность содействовала только одному — подлинному росту национального самосознания и ещё более реальному укреплению национальных элит в союзных республиках и автономиях. Что в конечном итоге и привело к распаду СССР. Распад Советской империи был трёхсторонним. Экономический крах социализма, политическая и управленческая импотенция компартии — и почти готовые нации-государства, которым оставалось только провозгласить свою независимость. Поэтому распад СССР был так быстр и аккуратен — в точности по границам союзных республик. Примерно такие же «почти нации, как бы государства» сложились и в Российской Федерации. Они возникли задолго до распада СССР, в виде так называемых автономных республик. Конечно, их государственность была ещё более фиктивной и декоративной, чем у союзных республик. Но она, однако же, была. С распадом СССР она только укрепилась. Национальное самосознание стало более выраженным, а национальные элиты стали значительно сильнее, чем в советскую эпоху. Поэтому в России межэтнические конфликты становятся межнациональными. То есть конфликтуют не просто люди (группы людей) с различной идентичностью, а «почти нации», то есть группы людей, которые отождествляют себя с территорией и институтами суверенитета. «Почти» — потому что эти институты не совсем настоящие. А нация — это политический организм. Надеюсь, никто на меня не обидится. К примеру, французская нация есть согражданство людей разного этнического происхождения. Официально французами являются и собственно французы, и арабы, и чернокожие выходцы из Африки, и русские, и немцы, и поляки, и кто только хотите с французским паспортом. Поэтому конфликты между арабами и европейцами являются в точном смысле межэтническими. Конфликтами этносов внутри одной нации. Примерно так же обстоят дела в других европейских странах и в Америке. В США конфликты чёрной и белой общины — это не межнациональный конфликт. Поскольку ни у белых, ни у чёрных нет собственных (пусть даже декоративных и половинчатых) институтов суверенитета. Совсем иная ситуация в России. Межэтнические конфликты в принципе неизбежны. Закон Барта выполняется с непреложностью закона Архимеда. Вот он: этнические группы могут мирно сосуществовать неопределённо долгое время, если они эксплуатируют разные ресурсы. Ключевое слово — «разные». В одних и тех же джунглях или речных поймах могут мирно сосуществовать этносы-охотники и этносы-земледельцы, скотоводы и рыболовы. Конфликт начинается в неурожайный год: голодный земледелец идёт в лес на охоту, а там уже другие люди с луками и стрелами — охотничьи угодья не резиновые. В одном и том же средневековом городе могут мирно трудиться торговцы или ремесленники, принадлежащие к другой расе, другому этносу, исповедующие другую религию. Они занимают свои социальные ниши. Эксплуатируют собственный ресурс. Вся эта дружба народов заканчивается, как только надо делить ресурсы. А делить ресурсы приходится тогда, когда на место первобытной или средневековой пестроты приходит демократическое однообразие индустриальной модернизации. Вот тут-то и получается, что все ресурсы данной страны — материальные и нематериальные — становятся как бы общими. Не в смысле «отнять и поделить», а в смысле принципиальной общедоступности. Рушится сложная система этнической дискриминации, которая отчасти была основана на сложившихся социальных нишах, отчасти создавала и укрепляла эти ниши. Заборы сломаны, ура! Каждый может работать на любой фабрике и в любой конторе, заниматься любым бизнесом, поступать в любую школу и университет, голосовать за любую партию. Полное равенство возможностей. Но «этносы» — то есть группы людей с устойчивой и воспроизводимой коллективной идентичностью — остались, никуда не делись. Остались и обращённые вовне признаки этой идентичности — от бытовых навыков до внешнего облика, включая язык и религию. Немедленно возникает ощущение, что «они» занимают «наше» место. Лезут туда, куда им не положено лезть, где их испокон веку не было. Одним словом, понаехали. В России на рубеже 1990-х начался (и ещё далеко не закончился) масштабный передел ресурсов — экономических, политических, социальных. Рост межэтнических конфликтов в такой ситуации неизбежен. В России ситуация усугубляется из-за кричащей асимметрии нашей федерации (которая наследует принципам советского федерализма). На минутку вспомним так называемую ленинскую (на самом деле сталинскую) национальную политику: народы-братья и республики-сёстры в дружной семье СССР. На деле в Советском Союзе была весьма жёсткая этническая дискриминация. Все народы были разделены на шесть категорий. Народы «союзно-республиканские», то есть имевшие свою союзную республику в составе СССР: от азербайджанцев до эстонцев (всего 14). Народы «автономно-республиканские», у которых была АССР, — башкиры, татары, якуты (всего 20 республик, 22 народа, так как Кабардино-Балкария и Чечено-Ингушетия были «двойными»). Далее народы «автономно-областные» — 8 этносов в 7 автономиях («двойная» Карачаево-Черкесия) и «автономно-окружные» — 9 этносов в 7 округах («двойные» Долгано-Ненецкий и Ханты-Мансийский). Таким образом, 53 народа было распределено по четырём категориям. Было также не менее 20 внестатусных народов, у которых не было «своих» территорий и институтов пусть декоративной, но всё-таки государственности. Такова была ситуация на момент распада СССР. Но в течение всей советской истории эта структура менялась. Карелия из автономной республики превращалась в союзную и обратно. Казахстан и Киргизстан были автономиями в составе РСФСР, потом стали союзными республиками. Были ликвидированы Крымско-Татарская и Немецкая автономии. Достаточно крупный — более полутора миллионов человек — немецкий этнос был лишён статуса, в то время как немногочисленный карельский (менее ста тысяч человек) почти одновременно получил повышение статуса, но вскоре был перемещён на ступеньку ниже. Пирамида статусов строилась исходя из сиюминутной политической целесообразности. Говорить здесь о какой-то справедливости или исторической обоснованности нельзя. Был кнут в виде запретительных квот. Например, в Советской Белоруссии на так называемые идеологические факультеты вузов можно было принимать по одному еврею раз в два года. А вот граждан с паспортной национальностью «поляк» принимать было нельзя вообще, никогда, ни при каких обстоятельствах. Но был и пряник в виде поощрительных квот. Для представителей малочисленных народов резервировались места в вузах. Постоянно присуждались почётные звания и премии, вручались ордена, создавались национальные театры и фольклорные ансамбли, выращивались «классики национальной литературы», проводились декады литературы и искусства такой-то республики — советские старожилы прекрасно помнят эти микрофестивали. Шёл бесконечный поиск баланса, выстраивалось сиюминутное шаткое равновесие: если в «двойной» автономии представителя одного народа награждали орденом, то представитель другого народа тут же становился народным артистом. Чтоб без обид! Доходило до абсурда. В 1973 году декан филфака Киевского университета рассказывал мне, как в учебнике украинского языка цензорам из ЦК партии не понравилась картинка: нарисована комната украинского колхозника, а на стене висит портрет Шевченко. «Уберите, это украинский национализм». Картинку переделали, нарисовали Пушкина. «Уберите, это великорусский шовинизм». Чей же портрет вешать?! «Давайте Джамбула, чтоб была дружба народов». Венчал же эту пирамиду русский народ, который был, так сказать, сверхстатусным. РСФСР не была республикой русских, она была именно Российской Федерацией, и русские не имели «своего» национально-территориального образования и собственных институтов суверенитета. Главенствующая роль русского народа не имела законодательного оформления. Были некие, так сказать, административные обычаи: например, вторые секретари союзно-республиканских ЦК, обкомов и райкомов в прочих национальных автономиях были, как правило, русскими. В сфере управления всячески поощрялся переход на русский язык. Рассказывали, что Щербицкий, назначенный первым секретарём ЦК КПУ вместо обвинённого в национализме Шелеста, на первом же пленуме сказал: «Речь у нас пойдёт о серьёзных вещах, поэтому я буду говорить по-русски». Может быть, это антиукраинский анекдот 1970-х годов. Но в любом случае тенденция прослеживается. Жизнь, однако, требует формальных процедур. В наше время вряд ли возможно управлять межнациональными отношениями с помощью секретных квот, негласных инструкций и раздачи орденов. Ордена мало кого интересуют, а все административные тайны немедленно попадают в интернет. Советский федерализм был репрессивным, многослойным и асимметричным. Поэтому все разговоры о «советском народе» так и остались разговорами. Нации не получилось. Единая российская нация не складывается и сейчас. Хотя нынешний российский федерализм трудно назвать репрессивным. Он скорее либеральный. Но он не просто асимметричный. Он какой-то кривобокий. Особенно если учесть рост этнорелигиозного самосознания многих российских народов. Судите сами: в России есть территории, которые как бы принадлежат титульным народам (это касается не всех, но многих российских автономий). Имена этих народов читаются в названии субъектов Федерации. Это их родина, их дом. В собственном доме они устанавливают свои порядки; наверное, это естественно. Вместе с тем в России есть территории как бы общие, ничьи. На которые не распространяется принцип национальной идентичности, принцип «у нас так принято, таковы наши традиции, такова наша религия, наши повседневные привычки». Хорошо это? Не уверен. Получается, что у нас в России есть территории национальные и территории федеральные. Находясь на национальных территориях, нужно иметь в виду идентичность титульного народа, учитывать его традиции и культуру. Это элементарно, это правильно. Вопрос: а какую идентичность, какие традиции и какую культуру нужно учитывать, находясь на федеральных территориях? Ведь в России нет народа под названием «федералы». Есть русские, их почти 80 процентов населения. Есть и другие народы, которые не попали в сетку российских автономий. Не менее пяти процентов населения России — представители народов, имеющих национальную государственность за пределами нашей страны. Мне кажется, что наш кривобокий федерализм — это дополнительный источник конфликтов, причина бесконечных национальных размежеваний. Рано или поздно придётся менять структуру Российской Федерации. Есть два способа. Либо делать наконец единое современное государство, нацию сограждан, либо же создавать реальную федерацию народов. В первом случае надо будет сделать все субъекты Федерации равноправными «федеральными землями» (областями, краями, губерниями, генерал-губернаторствами). Во втором случае — на месте нынешних краёв и областей создать несколько русских республик в составе РФ (Европейскую, Уральскую, Сибирскую, Дальневосточную). Какой проект лучше? Оба хуже. Оба натолкнутся на сопротивление элит и непонимание широких избирательских масс. Впрочем, есть и третий проект, самый трудный — потому что самый простой. Обеспечить верховенство конституции и законов. Гарантировать приоритет прав человека. Сделать так, чтобы не было никакой дискриминации по этническому или религиозному признаку. Реально, на деле, никогда и нигде. Но вместе с тем — никаких этнорелигиозных льгот и поблажек. Это труднее всего. Порадеть соплеменнику или прищучить чужака — глубочайшее свойство человеческой натуры. Обеспечить реальное равноправие граждан — это потребует куда большей политической воли и может вызвать куда большее недовольство, чем самая радикальная перекройка Федерации. Но ещё опаснее — надеяться, что всё вдруг как-то само рассосётся. Не рассосётся.