«Россию можно уничтожить, но нельзя поставить на колени»

Почему имена героев, которые сорвали блицкриг в начале войны, сегодня практически не вспоминаются?

С перестроечных времен тяжелые поражения Красной Армии в начале войны неизменно остаются в качестве «десертного блюда» антисоветской и антироссийской пропаганды. Подавая его на «стол», псевдолибералы и их западные кураторы с плохо скрываемым удовлетворением напоминают нам о многочисленных ошибках сталинского руководства и советских военачальников, которые обернулись утратой многих тысяч единиц техники и главное - миллионными людскими потерями. Наиболее ретивые фальсификаторы нашей истории идут дальше, уверяя граждан России в том, что летом 1941-го года их деды и прадеды чуть ли не поголовно сдавались в плен, не желая защищать «прогнивший сталинский режим».

Однако сторонники «концепции поголовного бегства красноармейцев и триумфального шествия вермахта» предусмотрительно «забывают» ответить на главный вопрос: почему же тщательно разработанный план «Барбаросса» не был реализован, а СССР выстоял? Если вину за свое поражение под Москвой битые гитлеровские генералы объясняли ошибками «бесноватого фюрера» и свирепостью пресловутого «генерала Мороза», то провал плана молниеносной войны такими аргументами объяснять было бы смешно. Так в чем причина срыва блицкрига?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо от «теории» перейти к фактам. Благо документов и воспоминаний о том, что происходило в начале войны, опубликовано много. Взятые в совокупности они опровергают то «черно-белое кино», которое настойчиво крутят гражданам РФ псевдолибералы.

Как это было?

В первые часы войны враг нанес по территории нашей Родины удар чудовищной силы, оправиться от которого удалось далеко не всем. По целому ряду направлений немцы стремительно наступали, захватывая города и села. Первые недели войны отмечены серией тяжелых поражений и возникновением «котлов», в которых оказывались тысячи красноармейцев. Далеко не все офицеры, советские и партийные работники в этот трудный час оказались на высоте положения. Терялись люди, чья личная храбрость не вызывала сомнений. Одним из них был прошедший Испанию Герой Советского Союза генерал-майор Сергей Черных. После первого налета вражеской авиации, когда еще можно было спасти уцелевшие самолеты, он, командир 9-й смешанной авиадивизии, никаких мер для этого не принял.

Попав в экстремальную ситуацию, человек, какую бы должность он ни занимал, демонстрирует свое истинное лицо. Отчет начальника Управления политпропаганды Юго-Западного фронта от 6 июля 1941 г. констатировал, что «в отдельных районах партийные и советские организации проявляют исключительную растерянность и панику. Отдельные руководители районов уехали вместе со своими семьями задолго до эвакуации районов.

Руководящие работники Гродненского, Новоград-Волынского, Коростенского, Тарнопольского районов в панике бежали задолго до отхода наших частей, причем, вместо того чтобы вывести государственные материальные ценности, вывозили имеющимся в их распоряжении транспортом личные вещи. В Коростенском районе оставлен архив райкома ВКП(б) и разные дела районных организаций в незакрытых комнатах».

Повторяю, сегодня нет никаких проблем, чтобы ознакомиться с документами, отразившими разные аспекты трагедии лета 1941 года. Однако даже созданная с их помощью подробная картина неудач, хаоса и поражений не дает ответа на вопрос о причинах срыва блицкрига. Не дают внятного ответа на этот вопрос и псевдолибералы – завсегдатаи телеэфира и многих СМИ.

Затрещавший блицкриг

Очевидно, что победы в крупномасштабных войнах, в которых задействованы миллионы, не достигаются усилиями отдельных героев. Срыв блицкрига оказался возможным именно потому, что таких героев в Красной Армии оказалось много. Они не бежали, а сражались буквально до последнего патрона или снаряда. Одним героям удалось задержать врага на несколько минут, другим – на несколько часов, третьим – на несколько дней. Вклад каждого был сродни капле, падающей в общую чашу. В конце концов, число таких капель превысило критическую массу, и блицкриг был сорван.

Первыми ответили на массированный удар врага пограничники и летчики. Давно не является секретом тот факт, что тысячи советских самолетов были уничтожены вражеской авиацией и артиллерией в первые дни войны, так и не сумев подняться в воздух. Это – одна из самых печальных страниц войны. Однако картина начала Великой Отечественной будет неполной, а, следовательно, искаженной, если не вспомнить о том, что не истек еще и первый час (!) войны, а несколько советских летчиков уже совершили воздушные тараны.

В первом томе 12-титомного фундаментального труда «Великая Отечественная война 1941 – 1945 годов» читаем: «Первый воздушный таран в Великой Отечественной войне (недалеко от г. Дубно, где в 1914 г. впервые в мире применил таран русский летчик Петр Нестеров) совершили практически одновременно летчики Д. В. Кокарев, Л. Г. Бутелин и И. И. Иванов. Время их подвига различается незначительно. В 4 часа 15 минут Д. В. Кокарев тараном сбил вражеский самолет. Наручные часы командира авиазвена 46-го истребительного авиационного полка старшего лейтенанта И. И. Иванова, остановившиеся от удара о землю, показывали 4 часа 25 минут. В первый же день войны около двадцати летчиков таранили вражеские самолеты».

И это было только начало.

Не ударили в грязь лицом в начале войны пограничники и бойцы приграничных укрепленных районов. Они удерживали свои позиции от нескольких часов до нескольких суток. Иван Баграмян, встретивший войну в должности начальника оперативного отдела штаба Киевского Особого военного округа, вспоминал:

«На дот, в котором сражался гарнизон младшего лейтенанта Чаплина, фашисты обрушили сотни бетонобойных снарядов. Бойцы оглохли от грохота. Почти все были изранены осколками бетона, отлетавшими от стен. Дым и пыль не давали дышать. Иногда дот надолго замолкал. Но, стоило гитлеровцам подняться в атаку, маленькая крепость оживала и косила врага метким огнем. Фашистам удалось захватить железнодорожный мост через реку Сан. Но воспользоваться им они не могли: мост находился под прицелом пулеметов советского дота. И так продолжалось целую неделю, пока у храбрецов не кончились боеприпасы. Только тогда фашистским снайперам удалось подтащить к доту взрывчатку. Лейтенант Чаплин и его подчиненные погибли, не покинув своего поста.

И таких гарнизонов в укрепленных районах было множество… Героическая борьба пограничников и бойцов приграничных укрепленных районов имела огромное значение. Уже здесь, на первых километрах советской земли, дал трещину тщательно разработанный гитлеровским командованием план блицкрига».

Наметившуюся трещину в плане блицкрига увеличили солдаты и офицеры, попавшие в окружение. Опять-таки, оказавшиеся в экстремальной ситуации люди вели себя по-разному. Великий русский мыслитель Александр Зиновьев вспоминал: «Я сам в июле оказался в окружении, куда попали остатки самых разных воинских частей. Вооружены мы были плохо. Достаточно сказать, что из некоторых винтовок, в том числе моей, и стрелять-то было нельзя! Разве что в штыковую атаку идти. Располагая минометом, мы не могли из него стрелять, так как имевшиеся мины к нему не подходили. Части бойцов положение показалось безвыходным, и они сдались. Другие же решили с боями прорываться. Некоторым, включая меня, удалось выйти из окружения… Самым страшным для меня были растерянность, паника и хаос в первые недели войны. Бойцы бросали оружие, даже когда можно было сопротивляться, и сдавались в плен. Командиры срывали знаки отличия, уничтожали документы. Кроме того, возникли проблемы с боеприпасами, едой, ночлегом. Когда в течение нескольких дней боец ничего не ел, степень его деморализации возрастала. Некоторые сдавались немцам только потому, что хотели есть. Все это сильно угнетало.

Однако такое состояние моментально пропадало, как только находился волевой и инициативный командир, который восстанавливал советскую ячейку. И когда потом политрук говорил, что для выполнения задания нужны добровольцы, два шага вперед делали все. Хотя в строю могло не быть вообще ни одного коммуниста! А в нем вполне могли быть и те солдаты, кто еще вчера в панике бежал от немцев».

Наиболее прозорливые немецкие генералы и офицеры быстро поняли, что ход войны складывается не совсем так, как планировалось, и совсем не так, как это было в Польше и во Франции. Через неделю боев в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Франца Гальдера появилась такая запись: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т.п. в плен сдаются немногие».

А вот описание расстрела семерых офицеров Красной Армии под Владимиром-Волынским: «Раненые, жутко избитые, они стояли, поддерживая друг друга. Унтер пытался завязать им глаза, но они срывали черные повязки. Тогда им было приказано повернуться лицом к стене, но опять ничего не вышло. Офицер крикнул солдатам: «На колени их!»  Но, цепляясь за стену, они поднимались опять и опять. И тогда присутствовавший генерал почти крикнул в лицо унтеру: «Я хотел бы, чтобы так встретили смерть наши солдаты». Возможно, в тот момент генерал впервые усомнился в том, что войну с русскими Германия выиграет…

О чем молчат псевдолибералы

О таких фактах не прочтешь в работах Виктора Суворова (Резуна), Бориса Соколова и Марка Солонина. О них не услышишь от «телеисториков» вроде Николая Сванидзе, Леонида Млечина, Юрия Пивоварова и Андрея Зубова. Под редакцией последнего несколько лет назад вышла поистине удивительная книга – «История России. ХХ век. 1939 – 2007». В ней профессор МГИМО(У) и 42(!) его соавтора отказались от названия «Великая Отечественная война». Оказывается, то была «советско-нацистская война». Противоборствующие стороны на страницах зубовского учебника представлены так: «Немецкий солдат был хозяйственным крестьянином, фермером и горожанином – активным, хорошо образованным и инициативным. Безликая масса красноармейцев состояла из забитых и замученных беспросветной жизнью пассивных колхозников».

То, как в действительности сражались «забитые и замученные беспросветной жизнью пассивные колхозники», отражено в воспоминаниях уцелевших участников событий. Вот рассказ о том, как в июле 1941-го 90 новобранцев вступили в свой первый бой под г. Новозыбковом Брянской области. Едва успевшие принять присягу красноармейцы были вооружены гранатами и бутылками с горючей смесью. На всю роту имелось 22 винтовки – одна на четверых! Бойцами командовал Петр Черкасов, проучившийся в военном училище всего полтора года и только 5 мая 1941 года получивший звание младшего лейтенанта. Поднять в атаку необстрелянных бойцов молодому командиру удалось с третьего раза, чередуя мат с криками: «За Родину! За Сталина!» Черкасов вспоминал:

«В эту первую (и последнюю) в моей жизни рукопашную мне пришлось померяться силами с немецким офицером. Он бежал в первой шеренге и стрелял из автомата. Когда мы с ним сблизились, у него закончились патроны. Отбросив автомат, он выхватил из кобуры пистолет. У меня в винтовке патронов тоже не осталось… Я бросился на него, выбил из рук пистолет, и мы повалились на землю… Только теперь я вспомнил о своем пистолете.  Пока хрипящий офицер пытался удушить меня своими жилистыми руками, я сумел вынуть пистолет из кобуры, снять предохранитель и несколько раз выстрелить. Немец сразу же обмяк, и я не без труда выбрался из-под него.

Теперь я смог, наконец, увидеть, что происходит вокруг. Шла отчаянная, но молчаливая и какая-то сосредоточенная драка. Красноармейцы бились кто чем – штыком, ножом, прикладом, голыми руками… Кое-кому удалось даже бросать гранаты в направлении приближающейся к нам второй цепочки немцев, заставляя их падать на землю. Это давало нам спасительное время для того, чтобы управиться с первой шеренгой автоматчиков. Среди мелькавших фигур я увидел политрука. Винтовку он потерял, но в драке не уступал красноармейцам. Сколько времени продолжалась схватка, я не помню. Думаю несколько минут, но в сознании они растянулись на час, не меньше. В какой-то момент, словно по команде, немцы бросились бежать…

В бою мы потеряли 9 красноармейцев. Раненых осталось 11 человек. Мы их сразу же отправили в медпункт, где первую помощь им оказал наш военврач Горелик. Фашисты оставили на поле боя 15 трупов и 20 раненых. Последних мы тоже отправили к Горелику».

17 июля у деревни Сокольничи под Кричевом Могилевской области двадцатилетний старший сержант Николай Сиротинин опроверг пословицу, что один в поле – не воин. Оставшись у артиллерийского орудия в одиночку, он принялся обстреливать колонну танков и грузовиков с пехотой, прикрывая собой отход нашей пехоты через реку Сож. Чтобы закупорить проезд по дороге, Сиротинин стрелял по машинам в голове и в хвосте колонны. Стрелял он часто и метко – до тех пор, пока не кончились снаряды. Осколок мины оборвал жизнь русского артиллериста. Найдя у искореженной пушки единственный труп, немцы были так потрясены, что на время забыли постулаты расовой теории. Враги торжественно придали тело героя земле, дав троекратный ружейный салют. А затем в соседнем лесу гитлеровцы придали земле 57 солдат и офицеров, уничтоженных Сиротининым.

Книги советских и российских историков, рассказывающих о массовом героизме советского народа в годы войны, вызывают скептические ухмылки псевдолибералов. Но факт остается фактом: в первые же дни войны десятки тысяч людей подали заявления с просьбой направить их на фронт. Советский народ был готов к долгой борьбе до полной победы. Об этом хорошо написал недавно скончавшийся историк Анатолий Уткин:

«Красная Армия, в отличие, скажем, от французской, не была деморализована первыми потрясающими успехами немцев. Сопротивление продолжали даже разбитые батальоны. Импровизация, разумеется, не всегда означала разумное руководство, но Москва продолжала искать ключи к собственной системе руководства армией, к упорядоченному характеру действий. Сотни тысяч гражданских лиц безропотно вышли на изнурительные фортификационные работы не потому, что их гнала туда репрессивная система, а потому, что было нечто, чего не нужно было объяснять. Траншеи, рвы, блиндажи чаще всего не были использованы, фронт быстро катился на восток, но жертвенное чувство к своей стране не могло уничтожить ничто. Это чувство практически не зависело от имени тех, кто подписывал высокие приказы, кто на жестоких ошибках учился воевать с лучшей армией мира. Это чувство было бездонным. Уже летом 1941 года стало ясно, что Россию можно уничтожить, но нельзя поставить на колени».

У миллионов советских людей было «жертвенное чувство к своей стране», которого днем с огнем не сыскать у псевдолибералов, исповедующих «ценности потребления».

Защищая Родину, красноармейцы не думали о славе. Крайне печально, что до сих пор о подвигах солдат и офицеров, совершенных летом 1941 года, известно немного. Далеко не все имена героев начала войны получили известность и увековечены в названиях улиц и площадей.

Проявив стойкость и массовый героизм, наши деды и прадеды предотвратили молниеносный разгром страны, одержав первую, самую тяжелую и важную победу в войне. Без этой победы не было бы ни разгрома немцев под Москвой и Сталинградом, ни триумфа на Курской дуге и в операции «Багратион». Не была бы освобождена Европа и взят Берлин.

6 июля 1941 года Александр Твардовский отправил с фронта жене Марии Илларионовне письмо, в котором содержались пророческие слова: «Очень радует одно: наши не боятся немца, презирают его и при малейших условиях необходимой организованности бьют его, как сидорову козу. Не унывай, раздумывая о нашем отходе. Он будет, может быть, даже большим, чем ты представляешь, но это путь к победе».

Твардовский оказался прав: первый шаг к Великой Победе был сделан летом 1941 года.

Олег НАЗАРОВ, доктор исторических наук

 Впервые опубликовано: Газета «Патриоты России». 14 июня 2013