В России началась Масленица
"Бог простит! И я прощаю!"
В Церкви все продуманно, все неслучайно. Посмотрите, в субботу, предшествующую Масленице, в храмах поминали усопших, причем не только своих родных и близких, мы поминали всех "усопших во благочестии и правой вере" - от Адама до наших дней. А особенно тех, кто погиб смертью внезапной, не получив церковного отпевания. Молясь за них, отдавая свой долг им, мы включались в общую историю человечества, становились сопричастными к миллионам тех, кто жил до нас.
Воскресная служба была посвящена Страшному суду, она напоминала нам о том, что и мы смертны, и мы предстанем перед Судом Божьим, призывала к духовному трезвлению (т. е. внимательности к своим мыслям и поступкам). Церковь именно напоминала нам о грядущем Страшном суде, а не пугала им: говоря о "муках вечных", об "огне вечном", она одновременно давала четкий критерий того, как надо жить, чтобы унаследовать Царствие Божье. Ничего сверхъестественного, никаких сверхчеловеческих усилий - просто будь человеком: накорми голодного, напои жаждущего, приюти бездомного, протяни руку отверженному, облегчи участь больного, навести заключенного - будь милосердным!
И вот, после воскресного призыва: "Возлюби ближнего!", наступает неделя, когда нам дается такая возможность. Пост, и особенно Великий пост, - это период сосредоточенности: мы собираем все свои мысли и чувства, обращая их к Богу, отказываясь от развлечений, отсекая лишнее, часто минимизируя свои отношения с другими людьми, и это понятно - духовное напряжение поста не оставляет места праздности. Но пост наступит только через неделю. А сейчас нам дано специальное время для того, чтобы мы могли проявить себя как "человеки" среди людей: кормили, поили, призывали под свой кров, сострадали, делились всем без сожаленья и сами благодарно разделяли чужое.
Дело ведь не в том, что на масленицу мы не едим мясо, зато едим много блинов, ходим по гостям и зовем на угощенье к себе. Дело в другом: Церковь, очень тактично, побуждает нас к любви и щедрости, дает время на то, чтобы мы ощутили радость от своей щедрости, ликование от того, что любим! Так воспитывается человек. Так пестуется душа народа. И уж точно неслучайно то, что Масленица заканчивается Прощеным воскресеньем. Сблизившись, обновив отношения, ощутив свою общность с родными, близкими и даже самыми дальними - причем общность не только на бытовом уровне, но и в иной плоскости бытия, мы не можем не почувствовать, что не всегда бываем правы, что кроме нашего требовательного "Я", есть еще другие люди. И есть Бог, Который видит все, даже сердце человеческое. Поэтому так логично, что последний день Масленицы становится днем, когда мы обращаемся к нашим ближним со словами: "Простите меня!", и слышим в ответ: "Бог простит! И я прощаю!" Вот это призывание в свидетели Бога, вот эта вертикаль в отношениях между людьми, и свидетельствует о том, что радость, широта и щедрость Масленицы имеет под собой не бытовую основу - надмирную. Мы просим прощения, мы сами прощаем и это нам дает силу вступить в Великий пост.
Масленицу часто и "со вкусом" описывали русские классики: блины " черные" гречишные - для простых, из белой крупчатки для бар, блины с припеком, блины с двойным припеком, блины с подпеком (поди, догадайся, что это?), блины молочные, легкие, блинцы с яичками.... А к блинам: "Рыбы рыбы... Икорницы в хрустале, во льду, сиги в петрушке, красная семга, лососина, белорыбица-жемчужница, с зелеными глазками огурца, глыбы паюсной, глыбы сыру, хрящ осетровый в уксусе, фарфоровые вазы со сметаной, в которой торчком ложки, розовые масленки с золотистым кипящим маслом на камфорках, графинчики, бутылки..." (Иван Шмелев "Лето Господне").
В дни Масленицы, также как на Святки и в Пасху, слабели имущественные, сословные и должностные различия, к столу приглашали нищих и убогих. Блины посылали в больницы, приюты, тюрьмы, остроги.
"Оттепели все чаще, снег маслится. С солнечной стороны висят стеклянною бахромою сосульки, плавятся-звякают о льдышки. Прыгаешь на одном коньке, и чувствуется, как мягко режет, словно по толстой коже. Прощай, зима! Это и по галкам видно, как они кружат "свадьбой", и цокающий их гомон куда-то манит. Болтаешь коньком на лавочке и долго следишь за черной их кашей в небе. Куда-то скрылись. И вот проступают звезды. Ветерок сыроватый, мягкий, пахнет печеным хлебом, вкусным дымком березовым, блинами. Капает в темноте, - масленица идет. Давно на окне в столовой поставлен огромный ящик: посадили лучок, "к блинам"; зеленые его перышки - большие, приятно гладить. Мальчишка от мучника кому-то провез муку. Нам уже привезли: мешок голубой крупчатки и четыре мешка "людской". Привезли и сухих дров, березовых. "Еловые стрекают, - сказал мне ездок Михаила, - "галочка" не припек. Уж и поедим мы с тобой блинков!"…
Теперь потускнели праздники, и люди как будто охладели. А тогда... все и все были со мною связаны, и я был со всеми связан, от нищего старичка на кухне, зашедшего на "убогий блин", до незнакомой тройки, умчавшейся в темноту со звоном. И Бог на небе, за звездами, с лаской глядел на всех, масленица, гуляйте! В этом широком слове и теперь еще для меня жива яркая радость, перед грустью... - перед постом?" Иван Шмелев "Лето Господне", 1927-1948гг.