Чем путч в российской столице подсобил "песенной революции" в Латвии

А насчет ОМОНа он сказал: "Решим! Но мягко"

Писатель, депутат Верховного Совета ЛP и шестого Сейма Владлен Дозорцев рассказывает о драматических событиях августа 1991 года и размышляет о временах нынешних.
 
— Двадцать лет как в России путч провалился. Но тогда в Латвии ничего опасного вроде и не ждали. Единственным сигналом было выступление Илмара Бишерса на президиуме ВС в июне 1991 года.

— Бишерс повторил лишь то, что сообщил в своей записке мэр Москвы Гавриил Попов послу США Джеку Метлоку. Понятно, почему он пошел именно в посольство США. Попов опасался, что Ельцин будет выключен из процесса. Ведь Ельцин тогда находился в Америке, и, кроме американских дипломатических каналов, другие каналы сообщения были ненадежны.

— Но волна пошла шире. Бейкер в своей книге "Дипломатия политики" рассказывает, что Попов написал Метлоку: "Готовится переворот против Горбачева". Метлок сообщил об этом госсекретарю США Бейкеру, Бейкер дал знать Бушу–старшему, Буш — Ельцину. Информировали министра иностранных дел СССР Бессмертных, тот информировал Горбачева. А Горбачев сказал, что все это фантастика. И Балтию это не встревожило.

— Бейкер предупреждал в Берлине и Латвию, и Литву, и Эстонию о возможном путче в июле. В Лондоне, мол, проходит G–8, Горбачев поедет туда, и в это время… Так полагала Америка. А Горбачев–таки поехал. Не поверил.

Единственный, кто в Латвии знал обо всем, это командующий Прибалтийским округом генерал Федор Кузьмин. Потому что чрезвычайное положение вводилось силами округа с четырех утра девятнадцатого августа.

— Талавс Юндзис говорит, что ВС к подобному событию не готовился и готов не был.

— Абсолютно. Полное благодушие. Никаких предчувствий.

— И все–таки вы назвали путч липовым. Разве это было так несерьезно? ГКЧП как–никак состоял из людей, по сумме влияния и должностей определяющих власть тогдашнего СССР.

— Посудите сами: фактический лидер страны уже Ельцин. А Ельцин не изолирован, половина командующих округами не поддержали путч. Все было сшито на белую нитку. 19 августа, в первый день путча, Анатолий Горбунов звонил в Москву по поводу легитимности документов. Я спросил у Горбунова, говорил ли он с Борисом Пуго? Говорил. Что ответил Пуго? Ответил буквально: "Анатолий! Тут — полный швах". Это говорил министр внутренних дел СССР!

— Но страшно хоть было?

— До того были более острые времена. Например, 15 мая 1990 года, когда после принятия декларации курсанты штурмовали парламент. Или во время январских событий, когда несколько депутатов не выдержали и их пришлось отвезти на Аптечную. А в августе такого не было. Путч быстро лопнул. Это потом выяснилось, что милиция позаботилась о себе. Алоиза Вазниса опять не оказалось на месте, кто–то возил в лес деньги первого батальона Юриса Вецтиранса, кто–то сам сидел в лесу. Исчезли все, кроме начальника угро Риги Виктора Бугая.

— Насколько объемными, зная систему, могли быть репрессии?

— К тому времени уже рухнул героический миф о том, что у Горбунова на руках список людей, которых закатают в асфальт. Что он якобы после января получил такой список на сто человек от людей Гончаренко, Антьюфеева, прокурора Даукшиса. А никакого списка не было. Чушь полная. Я думаю, пострадали бы первые–вторые лица правительства, Сейма, силовиков.

— Какова, по–вашему, роль Горбачева в этом? Сторонники путча (В.Болдин, О.Бакланов, А.Лукъянов) утверждали, что, считаясь с возможной необходимостью введения чрезвычайного положения, нечто подобное ГКЧП имелось в виду уже с начала 1990 года. Кроме прочего нарастало соперничество Ельцина и Горбачева. 18 августа часть путчистов ездила к Горбачеву в Форос, и якобы (со слов В.Болдина) он им сказал: "Шут с вами, делайте, как хотите".

— Для меня тут две проблемы. Одна из них — направлен ли был путч против Горбачева или нет. Вторая — знал ли об этом Горбачев. Вазнис в своей книге пишет, что Горбачев знал и якобы держался такой модели: получится — все в порядке, не получится — я тут ни при чем.

Мы же знаем, что называлось причиной отставки Горбачева. Было заявлено, что он не способен выполнять свои полномочия по состоянию здоровья. Теперь скажите мне: если бы все удалось, что бы выигрывал Горбачев? Вернулся бы он к работе как внезапно выздоровевший? Кому он был бы нужен? А если бы не удалось — тем более. Горбачеву ничего не светило в любом случае. Так и вышло. Путч был направлен против Горбачева. Стопроцентно.

— В конце августа газеты Латвии писали, что западные страны осудили путч. Но во время путча пресс–релизы сообщали, что США, Франция, Англия высказывали лишь озабоченность и надежду, что СССР сохранит свою внешнюю политику и будет блюсти международные соглашения.

— А как, по–вашему, им надо было поступать? Я расскажу эпизод встречи Леннарта Мери с Бейкером по этой теме. Мери в Берлине задает вопрос Бейкеру: "В случае, если будет путч, вы нам поможете?" Бейкер говорит: "Конечно, конечно…" Но когда Мери захотел обсудить с ним подробности, Бейкер сказал: "Вы меня неправильно поняли. Вам лично — да. А так — нет".

Их действительно интересовало, изменится или нет внешняя политика этой огромной страны. Во–вторых, будет кто–то контролировать ядерное оружие или нет. Им, честно говоря, было наплевать на Прибалтику. Они больше всего боялись, что прибалтийские события могут снести Горбачева. И любое государство пришло бы в ужас, представив, что на такой территории, как СССР, возможна гражданская война. Западу было не до нас. Западу было до Горбачева. Было же такое, когда Горбачев на международном совещании, где присутствовали также министры иностранных дел Балтийских стран, заявил: "Или они или я!" И министров–прибалтов выставили за дверь. В июне Ельцин искал поддержки в Вашингтоне. Буш–старший его не принял, чтобы не раздражать Горбачева. Лишь разминулись в кабинете Сноукрофта. Еще в августе Буш во время визита в Киев уговаривал за куриным супом Украину не поднимать вопроса о выходе из СССР.

— Вы встречались с Ельциным с глазу на глаз 12 января 1991 года и сразу после путча, в составе делегации, которая отправилась к нему за документом о признании независимости Латвии. Как проходила встреча?

— Я примерно знал, что ей предшествовало. Янис Юрканс был за границей. Он звонил Янису Петерсу и говорил, что было бы здорово, если бы Россия была первой в числе признавших. Дальше Петерс разговаривал с Андреем Козыревым, и сам Юрканс тоже говорил с Козыревым. И Ельцин понимал, что это очень удобный случай, который нельзя упустить. К тому времени только Исландия заявила о рассмотрении вопроса о признании. Только обещала.

Встреча у Ельцина была очень смешная. Во–первых, он был весь на парах только что победившего путч. Говорил — вот, только что снял бронежилет. И рассказывал о случившемся, как в простой компании иногда рассказывают… Этому — бац! Этому — бац!…

Потом он спросил: "Какие проблемы?" Мы попросили его оперативно решить две вещи. Убрать Кузьмина и убрать ОМОН. Я был поражен, как все сиюминутно решается. Телефонными звонками. Все было сделано при нас. Он позвонил в Питер и потребовал командующего округом. Говорил с ним примерно в таком тоне: "Послушай, у меня тут сидит Горбунов с делегацией. Завтра утром он поездом будет в Риге. Скажи Миронову (зам. командующего. — В.А.) пусть берет военный борт, летит в Ригу, перенимает округ и встретит Горбунова в ранге командующего. Все понял?!" Вот так.

А насчет ОМОНа он сказал: "Решим! Но мягко". Отряд будет разоружен и переведен в Россию и там расформирован.

Остальные проблемы решались еще проще: никаких разборок. Что на вашей территории, то ваше, что на нашей — то наше. Оставьте мне только мой санаторий. Как вы знаете, его оставили.

— Многие говорят, что путч обернулся для Латвии благом. Ибо, следуя эволюционным путем, окончательная независимость была бы достигнута бог весть когда.

— Я тоже об этом думаю. Крови большой не было. Оказалось, что независимость можно восстановить бескровным путем. В этом смысле путч помог. А если бы не было августовского путча, то, мне кажется, что какая–то попытка реставрации Союза еще была бы.

Конечно слишком много мифов об этом времени. Например, что НФЛ инспирирован КГБ. Или что НФЛ обещал нулевой вариант гражданства. И слишком много героев. А я видел этих героев сам каждый день.

— Я же задал свой вопрос, намекая на наше пристрастие — жить прошлым. На то, что четкого государственного контура будущего у нас до сих пор нет.

— Лично я копаюсь в прошлом, как шахматист в уже сыгранных партиях. Ну как бы анализирую ходы. Они были лучшие? Худшие? Были ли другие ходы? Что упущено?

Если бы я, например, анализировал ходы Ельцина в дни путча, то мог бы сказать, что он сыграл оптимально, но упустил две важные вещи: запретить КПСС и снести Мавзолей. Сейчас в России это сделать уже немыслимо — будет чудовищная драка. А 21 августа 1991 года никто бы не возразил.

Если бы я анализировал ходы Горбунова в те же дни, то отметил бы, что он мог сделать не лучший ход в ответ на угрозу командующего Прибалтийским военным округом генерала Кузьмина арестовать спикера, если парламент выведет людей на улицы и баррикады. Горбунову советовали такое. Но он обратился к народу с подтверждением легитимности власти Верховного Совета и рекомендовал ненасильственное сопротивление путчистам на местах. Крови не случилось.

Жить только прошлым, конечно, нельзя. Но извлекать уроки можно А вдруг пригодятся. Какие уроки?

Например, что государственная независимость — не девичья невинность и терять ее нельзя. Ибо отвоевывается она не всегда без большой крови. В 90–х Латвии просто повезло. Без горбачевской гласности была бы невозможна третья Атмода, а без ельцинской демократической России мы бы не восстановили независимость.

Например, что во времена даже самых справедливых песенных революций бывает масса несправедливостей. Что национальное — имманентно природе человека, но нельзя из национального делать религию. Но мы не извлекаем уроков из прошлого — мы купаемся в мантрах прошлого.

— А была ли тогда разница в восприятии Атмоды латышами и здешними русскими?

— Конечно, она воспринималась по–разному. Если для русских это было как бы продолжением экономической, общественной демократизации, которая началась в СССР, то для латышей это еще была и борьба за национальное возрождение. И она возрастала. Русские были напуганы пафосом, темпами, которые исходили от ДННЛ. Национальное всегда пугает и редко бывает деликатным. "Они" и "мы" — это появилось уже в 1989–м. Не на улице, не на рабочих местах, а в прессе, на митингах, в законах — о миграции, языке, гражданстве. К сожалению, общество больно этим и сейчас.

— Кто повинен в том, что две части общества чуют под собой чуть ли не разную страну?

— Виноватых так много, что легче ответить на вопрос, кто не виноват. Но все же объяснить, что произошло, можно, если согласиться, что латышскую и нелатышскую общественность по–настоящему разделяет только одно — то, как была решена в начале 90–х проблема гражданства. Фактор языка я все–таки не считаю яблоком раздора — им спекулируют только радикалы обеих общин или малообразованные чванливые люди. Как бы ни подпевали им то министр культуры, то нацболы, бытовой опыт последних десятилетий говорит, что нелатыши стабильно осваивают государственный язык, а латыши достаточно деликатно воспринимают этот процесс и в трудных случаях до сих пор переходят на русский. Гражданство — вот больная рана.

— Слукавил ли НФЛ перед русскоязычными или нет?

— Конечно, слукавил. Надо быть честным и говорить об этом прямо. Но обман совсем в не том, в чем упрекают НФЛ. Типовой упрек — латыши обещали нулевой вариант гражданства. На самом деле ни в одном официальном документе НФЛ обещания нулевого варианта не было.

На сегодняшний день существуют три документа, которые как–то регламентируют позицию Народного фронта по гражданству. Это вторая программа, где было сказано следующее: всем гражданам этого государства предоставляется равное право управления этим государством, и все имеют право на гражданство. А право можно реализовать двумя путями: регистрационным, то есть нулевым, или натурализационным. Второй документ — декларация от 4 мая 1990 года, где сказано примерно то же самое и ничего больше.

Третий акт, который должен был каким–то образом регламентировать эти вопросы, — двусторонний договор Латвии и России. Он подписывался в чрезвычайных условиях, сразу после кровопролития в Вильнюсе, 13 января 1991 года в Таллине, куда Ельцин добирался окружными путями, а Горбунов поехал отсюда. Я не могу сказать, как там возник регистрационный (нулевой) вариант гражданства. Скоре всего это была позиция Ельцина, принятая Горбуновым, понимавшим, что нужно срочно встать на защиту демократической России, чтобы смягчить удар центра по Риге. И в январе удар был смягчен. Этот документ тут же был ратифицирован парламентом Латвии, но не был ратифицирован парламентом России. То есть не стал обязательным государственным документом, на который можно ссылаться. Такова официальная часть.

Теперь — неофициальная, которая, как всегда, и дает понимание сути. На кухне фронта и в коридорах новой власти идея гражданства откровенно дрейфовала от понимания формальной необходимости этой процедуры к тому, что обществоведение называет инструментом позитивной дискриминации, который бы позволил как–то компенсировать потери латышского народа в чудовищных депортациях, в тотальной утрате собственности, в опасном искажении демографии. Идея, конечно, не афишировалась, но продвигалась людьми ДННЛ, переламывая даже сбалансированных лидеров НФЛ — вполне милых советских людей — Эндзиньша, Боярса, Апситиса, Годманиса, Бишерса… К осени 1991 года на них уже не действовали такие аргументы, как: "Можно не давать новых прав, но нельзя отнимать старые" или "Ну тогда давайте так честно и скажем почти половине народа: вам придется потерпеть ради второй половины".

Какое–то время после путча они уверяли таких депутатов, как я, что проблема будет решена одним законодательным актом, устраивающим всех, но 15 октября тихо проголосовали за восстановление института гражданства для бывших и их потомков. А закон о натурализации замариновали на несколько лет. За это время с гражданством связали все — образование партий, госслужбу, оружие, недвижимость, сертификаты. То есть трети населения открыли возможность стать гражданами тогда, когда весь пирог был поделен. Кроме того, открыли возможность нищенскую — с "окнами". Только шестым Сеймом "окна" были сняты.

Этот порох — быстро воспламеняемый и горит до сих пор. Вспоминая январские события, вспоминая дни путча, я могу сказать, что, если бы проблема гражданства была решена по литовскому варианту, одновременно с декларацией от 4 мая, то мы бы выходили на эти смертельно острые события совершенно с другой консолидацией государства.

— Каковы основные причины нынешнего недовольства общества, отдельных его групп?

— Уже 20 лет Латвии ничего не угрожает извне, кроме курса евро и какой–нибудь евродирективы с указанием выращивать квадратные помидоры. У Латвии есть только внутренние проблемы, порождающие нарастающее недовольство.

Если составить горячую десятку проблем, касающихся всех поголовно, то начать ее следует с социального отчаяния, нужд выживания. Люди с ужасом смотрят на цены, люди боятся заболеть, люди отказывают детям в образовании. Люди бегут из страны.

Когда мы начинали переход к рынку, мы видели нечто вроде шведского социализма, который перегоняет сверхнавар в сильные социальные программы. Понимали, что этого нельзя достичь сразу. Говорили о десяти–двенадцати годах. Прошло двадцать лет.

На этом фоне внутренние политические проблемы выглядят десертом. Хотя у нелатышей — у 40% населения — есть своя горячая десятка проблем, которая начинается с негражданства, с поражения в правах. Если быть совсем честным, то это — национальная проблема. Конца тут не видно. Уходит со сцены одна национально–радикальная группа — тут же вырастает другая. Даже безобидное право неграждан — принимать участие в муниципальных выборах — раздражает национальную политическую элиту. На двадцать первом году восстановления независимости! Чем плох пример Эстонии, где это право есть? Двадцать лет прошло. И до сих пор никакого пакта Монклоа. Хоть один министр–нелатыш за это время появился? Даже обычная логика управления государства говорит, что лучше разделить ответственность с другой группой. Пусть она нюхает то же самое дерьмо, пусть отвечает перед народом наравне с латышами.

Все годы пугали Ригой, где много нелатышей. Ну вот пришла на четыре года в Ратушу русская метла. И что, жизнь остановилась?

Я не знаю, где в этих десятках стояли бы проблемы омерзения общества от коррупции, от межпартийного дележа, от непрофессионализма и дороговизны госаппарата, от его чванства и неповоротливости. Но стояли бы. Между властью и населением — пропасть. И если не ненависть, то стыд.

— Во что это недовольство может вылиться?

— Ни во что. Только что мы, чтобы выпустить пар, были отвлечены референдумом по разгону Сейма. Мы будем отвлечены внеочередными выборами, чтобы увидеть в новом Сейме тех же раков с ломтиком экс–президента Затлерса, который был ангажирован в зоопарке олигархом Шкеле, затем четыре года мылился на борьбу с олигархом Шлесерсом, потом закончил свое президентство анафемой олигархическому парламенту, в результате чего президентом стал человек олигарха Лембергса. Это не анекдот?

— Что мы будем иметь осенью, когда сосчитаем цыплят?

— Сейм распущен — в любом государстве в парламент не плюет только ленивый. На это и рассчитывал Затлерс, решив отомстить парламенту, когда понял, что тот его не переизберет.

Мой прогноз по выборам: активность будет низкая, но пройдут все списки партий, которые сейчас в Сейме. Кроме оранжевых и группы Шлесерса. Плюс список нового Зигериста на ту же букву: как показывает опыт почти всех предыдущих выборов, новые обещалкины всегда проходят. Но в отличие от Зигериста, "Саймниекса" и прочих латвийских путей Партия реформ Затлерса (для русского избирателя — сокращенно ПРЕЗ) получит не более десяти мест. Центр почти удержит свои позиции. На несколько мандатов прибавят радикалы и зеленые крестьяне — за них голосуют всегда, когда не за кого голосовать. Стоило ли ради этого тратить миллионы на референдум, на разгон Сейма, на внеочередные выборы?