Экскрементальная литература

Что же представляет собой творчество Владимира Сорокина

Каждому из нас доводилось посещать общественные туалеты. Часто они, мягко говоря, оставляют желать лучшего – нестерпимый запах, стены исписаны и изрисованы всякой мерзостью, и хочется поскорее вон. Однако, представьте себе, я знал одного чудака, которому нравилось ходить по этим заведениям, переписывать надписи, а то и перерисовывать туалетную настенную живопись. Во всех отношениях этот юноша был не вполне здоров. Я уверен, что если он еще жив, то с наслаждением читает и перечитывает таких авторов, как Войнович, Лимонов, Пелевин, Сорокин и всякую прочую нечистоту, стремящуюся переполнить собственной мерзостью наш и без того перепачканный мир.

Поскольку я сам литератор и к тому же преподаю в Литературном институте, мне тоже приходилось читать это. И всякий раз после прочтения книг перечисленных авторов у меня долго не проходило чувство, будто я съел тухлятину – тошнило, в животе что-то ворочалось, а главное – так и тянуло осмотреть себя, не испачкан ли костюм, не нужно ли лишний раз вымыть с мылом руки. В последний раз со мной случилось такое совсем недавно, когда я прочел "Голубое сало" Владимира Сорокина.

Друзья удивлялись: "Зачем ты читаешь эту пакость?" Но в этом году вокруг Сорокина подняли такую шумиху, что я предвидел разговор со своими студентами и должен был к нему подготовиться. К тому же, несколько раз меня спрашивали: "Как ты считаешь, "Идущие вместе" не нарочно сделали ему рекламу или они с ним заодно?"

Эффект акций молодежного движения "Идущие вместе" и впрямь оказался неслыханно полезным для Сорокина. Невольно вспоминается ироничное замечание Анны Андреевны Ахматовой по поводу суда над поэтом Бродским: "Гляньте, какую карьеру делают нашему рыжему!" Если бы Бродскому не дали страдануть, едва ли бы о нем знали в мире так, чтобы наградить Нобелевской премией. Точно так же получилось и сегодня с "травлей" Сорокина. Его книжка "Голубое сало" выпущена дополнительным – уже шестым! – тиражом в 50 тысяч экземпляров и, несмотря на плохонькое полиграфическое качество издания, стоит 100 рублей. Недавно на ВДНХ прошла очередная книжная выставка-ярмарка, и все ее посетители имели возможность увидеть на ней огромный рекламный щит, свисающий с потолка и изображающий собою во много раз увеличенный экземпляр "Голубого сала". Это называется – травля. Вообразите себе такую картинку: 1975 год, Красная площадь, идет первомайская демонстрация, мимо мавзолея проносят портреты Ленина, Брежнева и Солженицына... Нет, очень трудно представить такое.

Я не знаю, в каких отношениях Сорокин находится с движением "Идущие вместе". Скорее всего, ребята и впрямь были возмущены его текстами и наивно полагали, что, выразив свое возмущение, они всколыхнут общественное мнение против писателя-мерзописца, что, привлеченный к суду, дерьмолюбец будет разоблачен как автор самой отвратительной порнографии и приговорен к лишению свободы или к штрафу по соответствующей статье. Они не понимают, что сегодня состояние нашей культуры таково, что чем ты гадостнее, тем ты более любезен... чуть было не написалось – "народу". Нет, не народу, а сброду, животному стаду, интересы которого обслуживают нынешние руководители отечественного ведомства культуры.

Сорокин – общепризнанный анфан террибль. И поэтому его читают, им интересуются, его переиздают у нас и за границей. У нас – потому что "идет травля" и потому что в России любят страдающих уродцев. За границей он особенно выгоден: "Посмотрите, до какого скотского состояния и разложения дошли в России!" Его охотно переводят не только в Америке и Европе, но и в "дружественном" Китае, чтобы не только европейцы и американцы, но и китайцы знали: раз у нас в чести такие писатели, значит, мы и сами такие, а таких – не жалко будет и уничтожить, дай только наступят сроки.

Когда я стал читать "Голубое сало", я уже знал, что напишу статью, и один мой приятель сердито сказал: "Что, решил включиться в травлю?" Нет, я не из породы гончих псов. Это, во-первых. А во-вторых, никакой травли, повторяю, нет, и если я и включусь, то все равно получится, что не в травлю, а невольно – в рекламную кампанию, которую организовали по всей стране этому человеку...

Стоп. Написал "человеку" и задумался – а точно ли, что мы имеем дело с человеком? Известно, что некто с вполне приличным, красивым русским именем Владимир Георгиевич Сорокин родился в 1955 году. Получается, что ему через три года уже пятьдесят лет исполнится. В Древнем Риме мужчина мог лишь дважды отметить юбилей, ибо юбилеем назывались только две даты – 50 и 100 лет. До ста доживали единицы, и получалось, что юбилей мужчина мог отметить один раз в жизни. Сей возраст считался возрастом высшей зрелости, за ним начиналась дорога в почтенную старость.

Сорокина я впервые увидел на экранах телевизора в этом году и решил, что ему лет 25-28, ну никак не больше тридцати. Этакий розовый юноша, отрастивший себе бородку, чтобы выглядеть постарше. Тем сильнее было мое удивление, когда я узнал, что он чуть ли не принадлежит к поколению Приговых и Ерофеевых. Потом недоумение сменилось неверием, особенно возросшим, когда я стал, наконец, читать сорокинскую прозу. Такое по глупости можно писать лет в пятнадцать, самое большее – в двадцать, но никак не великовозрастному болвану, готовящемуся отметить свое пятидесятилетие!

Загадка Сорокина достигла уровня тайны, которую мне захотелось разгадать. Итак, я стал читать "Голубое сало".

Действие начинается в некоем не совсем далеком будущем, в середине нашего столетия. Некий расплывчатый мир, в котором, конечно же, стерлись все границы, смешались языки и нации, и главный герой, бывший русский, разговаривает на некоей смеси русского с англо-китайским наречием, причем, китайских понятий гораздо больше, чем англо-американских, столь любезных для наших либералов. Это поначалу напомнило мне сочинения некоего Ван-Зайчика, питерского писателя, менее известного в стране, но весьма популярного в литературных элитных тусовках. Но у Ван-Зайчика нет сквернословия, и сравнение с ним стало быстро таять.

Итак, мир будущего. И люди, конечно же, занимаются чем? Клонированием. Клонируют писателей. Писательские клоны строчат свои сочинения, но если оригиналы страдали комплексом сдерживания своих душевных мерзостей, то клоны раскрепощены полностью. Сорокин приводит тексты писателей-клонов. Надо отдать должное, это, пожалуй, единственное по-настоящему талантливое место в книге. Но ведь и в общественном туалете можно встретить любопытные надписи. Мне, помнится, однажды попался такой диалог, написанный на стене кабинки: "Сталин был прав" – "Твой Сталин – дурак и козел" – "Ты сам дурак и козел. Подумай об этом".

Сейчас в моде имитаторы. На вершине успеха всепроникающий Максим Галкин. Получаются пародии и у Сорокина. Первый клон – Достоевский. Отлично спародировано. Еще лучше – Ахматова. Настоящий шедевр имитации – Платонов. Здесь – истинный дайджест из "Ювенильного моря", "Котлована" и "Чевенгура". Ей-Богу, не лукавлю – я был в восторге. Клон Чехова похуже. Клон Набокова еще слабее, но он уже полностью раскрепощен – здесь появляются рвотные массы, человеческие органы и потроха, сцены соитий и родов с последующим умертвлением ребенка... Клон Пастернака без стеснения пишет стихотворение, в котором слово "звезда" навязчиво заменяется бранным словом, которое с ним рифмуется. Клон Льва Толстого тоже "отморозок" и "ошпарок", он описывает банно-эротические удовольствия, но имитация под Льва Николаевича получилась наименее удачно.

Цель создания этих клонов заключается в том, что в момент творчества в них накапливается некое голубое сало, которое можно выгодно сбывать. Правда, никто не знает о его предназначении.

И тут я вдруг понял, что близок к разрешению тайны Сорокина. Это не он! Не тот Владимир Георгиевич, который родился в 1955 году. Это его моложавый клон! Вот откуда такое великолепное знание психологии клонов. Вот откуда эта раскрепощенность или, как теперь говорят – отвязанность и беспредел. Перед нами не псих и не сволочь, а просто – клон, несчастное существо, жертва современной науки.

И чем дальше я читал, тем больше убеждался в этом, ибо трудно представить себе нормального человека, который бы так богато сдабривал свое сочинение мерзостями. После сцены уничтожения клонов и извлечения из их тел голубого сала началось такое, что трудно пересказать, не прибегая к непечатным выражениям. Назвать это порнографией было бы слишком мягко. Некогда существовало понятие "искусство ради искусства". Сорокин – это мерзость ради мерзости.

В связи с появлением его книг в обществе развернулись споры о матерщине. Мол, в Америке давно уже разрешили материться – и ничего.

Ничего? Да ничего хорошего! Американцы в своей отвязанности дошли до того, что заслужили ненависть всего человечества. Люди забыли о том, что табуирование скверных выражений до сих пор являлось защитой границ нравственности вообще. Я не верю, что человек, спокойно сквернословящий с матерью, женой и детьми, в душе вполне здоров. Это – пагуба. Это – начало гибели. Да, в быту мы используем матерные выражения, иногда бравируем этим, но в узком кругу, не перед детьми и женщинами, и уж тем более не стремимся выплеснуть мат в постоянный обиход. Священник, ругающийся матом, может быть лишен сана. Известно, что Толстой и Бунин в жизни были матерщинниками, но где мат в их произведениях? Сорокин скажет, что тогда общество было не готово. Сейчас оно, конечно, готово. Сейчас падение нравов достигло почти самой нижней черты.

Раньше к искусству выдвигалось главное требование - оно должно было быть возвышенным, чтобы возвышать душу. Сейчас главное требование к искусству – скандал. Если говорят: "Скандальный спектакль" – значит, хороший. "Скандальная книга" – надо срочно прочесть. "Скандальная картина"или "скандальный фильм" – беги и смотри! Что же дальше? Лидер государства мочится на колесо самолета – это "скандально известный политик", его помнят, о его здоровье печется весь мир. Другой "скандально любимый" предавался оральному сексу в Овальном кабинете Белого дома в столице Америки. И его оправдали, его и по сей день поминают добрым словом. Завтра, чтобы тебя полюбили и наградили почетным званием скандального, надо будет совершать естественные отправления в Георгиевском зале Кремля или обслуживать любовников в Сенате США публично, под прицелами телекамер.

Торжество культуры низких смыслов есть предпоследняя стадия перед апокалипсисом. Прославление подонков, марающих страницы своих произведений фекалиями и всем, что отвращает, есть путь человечества к самоубийству.

Бесстыжий клон, под именем Владимира Сорокина издающий свои сочинения, не боится ничьего суда, потому что сегодня человеческий суд пред ним бессилен, а Божий... – ведь у Бога нет клона, который бы призвал клонов к ответу.

Во второй половине "Голубого сала" появляются персонажи из истории только что ушедшего в прошлое ХХ столетия. И что они только ни вытворяют! Все постоянно сношаются – мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, Сталин с Хрущевым, Гитлер с дочерью Сталина, сыновья Сталина со своими любовниками и любовницами. Не гомосексуалистов нет. Нормальных людей нет. Все уроды. Все – клоны. Сталин ко всему прочему еще и наркоман.

В какой-то момент становится даже смешно. К Сталину и Гитлеру автор явно испытывает ненависть, но не отвращение. Это любовь-ненависть гея к здоровому и крепкому мужику, который отверг его приставания – "Ах ты самец противный! Ну, ты у меня получишь!"

Что бы ни описывалось в "Голубом сале", все постоянно крутится возле срамных мест человека. Зад и экскременты – любимая тема. Должно быть, клон Сорокина долго мучался недержанием, а может быть, и теперь в памперсах ходит. Но это явно больше всего занимает его мысль и творческую фантазию. О любви Сорокина к фекалиям уже давно писано критиками. Помнится, уже на заре перестройки стало появляться много бредовой литературы. Прочтешь такое и недоумеваешь, а умный дядя тебе тотчас и объяснит с важным видом: "Экспериментальная проза. Экспериментальная поэзия". Теперь эксперименты зашли так далеко, что пора направлению, созданному Пелевиным с его "оранусами" и Сорокину с его дерьмописаниями дать вполне заслуженное и точное определение – "экскрементальная литература". Думаю, они и сами не обидятся, а лишь порадуются, что их метод получил наименование. Были реалисты, футуристы, имажинисты, импрессионисты, экспрессионисты, а вот теперь появились экскременталисты.

Представьте себе: вот вы году этак в 2020 листаете солидную энциклопедию на букву "Э" – "эксгибиционизм", "эксгумация", "экскаватор" – и вдруг наталкиваетесь: "экскрементализм", и читаете с важным видом написанную статью о нынешнем наимоднейшем писателе Сорокине как о зачинателе столь важного направления в литературе, которое впоследствии распространилось на всю человеческую культуру. Да так, что сейчас трудно даже представить себе любой обеденный стол, чтоб посредине него вместо вазы с цветами не лежало... хм... как бы это мне, недостаточно еще продвинутому, объяснить... ну да вы сами догадались.

Но вернемся еще ненадолго к тексту "Голубого сала". Если вначале, как я отметил, можно было выделить несколько талантливо написанных имитаций под прозу русских писателей, то к концу книги клон писателя Сорокина совсем перестал себя утруждать. Понеслась такая свистопляска, что ее впору было бы экранизировать какому-нибудь юмористическому коллективу типа "Маски-шоу". Сталин и Гитлер получают из будущего посылку с голубым салом, и тут начинается стрельба и мочилово по полной программе. Все всех убивают, тела валятся грудами. Голубое сало растапливают, полученной жидкостью наполняют шприцы, в предсмертных конвульсиях Гитлер успевает предупредить Сталина, чтобы тот не вкалывал топленое голубое сало себе в мозг, но поздно – шприц уже сделал свое дело, и мозг Сталина начинает раздуваться, расползается по всему земному шару, потом расширяется до пределов Солнечной системы, поглощает собой само солнце, но затем медленно превращается в черную дыру, сокращается в размерах и переходит в некое новое состояние – Сталин № неизвестно какой. То есть, если в начале – белиберда с надеждой хоть на какой-то смысл, то в конце – белиберда белибердиссимус!

Бедный читатель, одураченный телепропагандой и заплативший свои кровные сто деревянных, идет в ближайший филиал молодежного движения "идущие вместе" и, идя с ними вместе, рвет и жжет отклонированные многочисленными тиражами книги основателя экскрементальной литературы. И бедного читателя еще при этом показывают по телевизору и вещают голосом Парфенова, Швыдкого или Млечина: "Гляньте – дикарь! Вспомните, как жгли книги гитлеровцы! Вот с чего всё начинается!"

А издательство "Ad marginem" снова запускает станок и печатает дополнительный тираж "Голубого сала" – ведь купят.

Кстати, об издательстве, охотно издающем экскрементальную литературу. Латинское выражение "Ad marginem" можно перевести так: "с обочины", "из кювета", а в данном случае точнее всего подходит – "из сточной канавы". Здесь издается Лимонов (еще один пострадант), здесь издан роман "Змеесос" Егорки Радова, здесь же, кстати говоря, издан роман Александра Проханова "Господин Гексоген" – произведение, в котором тоже хватает мерзостей. Увы, этот далеко не лучший прохановский роман, который единогласно был отвергнут "Нашим современником", мигом стал популярен в маргинальной и либеральной среде, его полюбили Немцов и Хакамада. Лицо Проханова, доселе запрещенное, стало мелькать на экране телевизора, а сам роман был удостоен сомнительной премии "Русский национальный бестселлер". Сомнительной – потому что слово "бестселлер" означает "лучше всего продающийся". Детективы, бандитские книжки, порнушка, сборники анекдотов и кроссвордов – всё это в полном смысле бестселлеры. Но при чем тут литература?

Если бы мне предложили напечататься в издательстве "Ad marginem" и выдвинули на соискание премии "Русский национальный бестселлер", я бы испугался и с тревогой подумал: "Дорогой мой, ты что-то не то пишешь! Подумай об этом!" Но Проханов, говорят, так сдружился с "Ad marginem", что намерен выступать общественным защитником на сорокинском суде, где будут травить его собрата по издательству.

Осквернение русских традиций остается популярным, и издательство "Ad marginem" в этом деле заметно преуспевает. Я – не ленинец, но увидев обложку книги Проханова с гниющим лицом Ленина, я испытал чувство гадливости. Но у Проханова хотя бы в романе есть описание гниющего Ленина. А в "Голубом сале" нет ни слова про замечательного русского актера Михаила Жарова. Почему же на обложке этой дряни изображено лицо Жарова с ярко-голубыми зрачками? Просто ради глумления. Русские любят Жарова, помнят его прекрасные роли, так – нате же вам!

Говорят, что Сорокин – матерый враг России. Это не так. Он ненавидит не только Россию, ненависть из него изливается на все человечество, она, как мозг Сталина в "Голубом сале", охватывает и поглощает собой всех людей, все, что создано Богом. Это – ненависть клона, искусственного существа, ко всему настоящему, неискусственному.

Одна из наиболее тошнотворных сцен в книге – когда здание Большого театра целиком заполняется содержимым канализации и герои книги с наслаждением плавают там. Говорят, что художника нужно судить по его собственным законам. Если бы Сорокин был художником, его следовало бы...

Дофантазируйте дальше сами.