Интеграция истории: может ли состояться Союзное государство без общего образа прошлого

Портал RUSSKIE.ORG публикует доклад ведущего научного сотрудника РИСИ Олега Борисовича Неменского на совместном заседании Ливадийского клуба и Экспертного клуба Союзного государства, состоявшегося в Ялте 10 декабря 2021 г. 

Существует неизменное правило политической интеграции, которое просто невозможно обойти: любой интеграционный проект должен быть основан на своей особой идентичности. Без этого формируемые структуры остаются пустыми и не могут быть долговечными.

Идентичность – это всегда форма прочтения истории. Так же как личность человека стирается при утере памяти о своей судьбе, так и идентичность общества основана на памяти о совместном прошлом, на определённом представлении об истории. Казалось бы, у российско-белорусской интеграции есть очевидные идентитарные основы, у нас исторически общее самосознание – наши предки столетиями считали себя русскими. Мы, как сказано в недавней статье В.В. Путина – один народ, и это относится не только к русским и украинцам, но и к белорусам в не меньшей степени.

Однако уже много лет осуществляется мощная работа по подрыву этих основ нашей интеграции, по переписыванию истории и противопоставлению белорусов и россиян друг другу. Закладываются представления об извечной вражде между нами во всех столетиях. Те, кто это делает, стремятся к тому, что уже осуществлено на Украине, когда сама враждебность к русским становится частью национальной идентичности.

Возьмём к примеру изданную недавно Академией наук Республики Беларусь пятитомную «Историю белорусской государственности», а конкретно первый её том. Это ‒ максимально официальный синтез белорусской истории. Он представляет собой не столько научный труд, сколько открыто политический текст, сознательно воздействующий на процессы формирования национального самосознания граждан страны. «Исследования истории народа и его государственности имеют идеологический аспект», – заявляют сами авторы во «Введении» (с. 4). Авторы призывают делать то, что делают, по их мнению, польские и литовские исследователи: «используя имеющийся материал, стараются изложить исторические события с точки зрения интересов своего государства, своего этноса» (с. 49). Такой с позволения сказать «научный» подход заявляется авторами данного академического издания как своего рода основной принцип добропорядочного белорусского историка. В сопровождающей издание пятитомника статье по исторической политике авторы заявляют о соответствии их научных исследований государственной идеологии» (в журнале «Беларуская думка», 2019, № 8). Всё это должно быть направлено на достижение главной цели – создания «необходимого образа прошлого белорусов и их соседей, который станет мощным фактором консолидации общества», ‒ заявляют они.

Написание официального текста, формулирующего основные принципы государственной идеологии, более того, открыто заявляющего не научные, а идеологические принципы – задача в первую очередь политическая, более из сферы исторической политики, чем науки. Поэтому главные идеи такого труда также должны оцениваться с точки зрения их соответствия государственным интересам. И тут важно понять, как авторы выполняют этот «госзаказ» и насколько он ориентирован на развитие интеграционных процессов с Россией.

Формулируя концептуальные основы своего подхода к отечественной истории, авторы «Истории белорусской государственности» критикуют старую русскую историографию, обвиняя её в том, что она вся была основана на теории «официальной народности»: «С точки зрения этой идеологии для России исторически справедливым было “возвращение” в лоно империи всех “руских” или православных территорий ВКЛ и Речи Посполитой». Однако основное острие критики направлено всё же на советскую историографию, которая обвиняется в отрицании «наличия основательных традиций государственности у белорусов в XIII–XVIII вв.» (с. 53). Авторы с сокрушением пишут, что «до 1990-х гг. белорусские историки фактически пользовались схемой образования Великого Княжества Литовского (признавая её или не признавая), предложенной из Москвы» (с. 49). Понятно, что такой подход уже вызывает сомнение в интеграционной ориентации предложенного синтеза.

В качестве историографической альтернативы авторы «Истории белорусской государственности» предлагают линию описания Великого княжества заданную польскими историками Виленского университета первой трети XIX в. «Первой профессиональной работой по истории образования ВКЛ» авторами признаётся книга одного из крупнейших польских историков того времени Й. Лелевеля, который «создал первый научный синтез объединённой и взаимозависимой истории Литвы и Руси, первый обобщающий обзор “литовско-русской” государственности» (с. 46). Таким образом, авторы учебника подчёркнуто отворачиваются от идейных особенностей старой русской и советской историографий, предпочитая им польскую.

В своём описании истории авторы отрицают общие с русскими исторические корни белорусов. Белорусская государственность наследует Полоцкому княжеству, которое не входило в состав Древней Руси и имеет совсем иную историю генезиса государственности. Зато как исторически белорусская описывается государственность Великого княжества Литовского. При этом они утверждают, что она сохранила этот характер и свой суверенитет даже в результате уний с Польшей.

Взаимоотношения с Польшей в истории описываются как неконфликтные и даже весьма полезные для белорусской государственности. Правда, иногда делаются оговорки вроде: «Однако не стоит идеализировать отношения между Великим Княжеством и Польшей» (с. 329), «Государственный союз с Королевством Польским … конечно, не был безоблачным» (с. 340), что в целом общего впечатления не меняет, а, скорее, только подчёркивает.

При описании всей внутренней и внешнеполитической истории неизменно делается акцент на задачах по защите от Москвы, а также на нескончаемых бедах, приносимых российскими вторжениями и политическими действиями. Указывается, что инициатором войн между двумя великими княжествами всегда была именно Москва (с. 342). Чувственно описывается, как в начале XVI в. «Смоленщина и современные белорусские земли … мужественно защищались» от России, причём «оборона осуществлялась силами не только государства, но и самих местных жителей» (с. 342). При этом главной целью ВКЛ признаётся «объединение (полное подчинение) земель Северо-Восточной Руси под своим началом», ради чего предпринималась «экспансия в восточном направлении» (с. 348). Судя по всему, эта экспансия не носила агрессивного характера.

Негативная роль России является фоновой темой книги и прослеживается авторами на протяжении всей истории. 

Такое описание московского фактора ярко контрастирует с весьма позитивными характеристиками белорусско-польских отношений и в целом государственности Речи Посполитой. Очевидна поставленная перед авторами задача описать историю этой «исторической формы белорусской государственности» как довольно мирную, внутренне неконфликтную, основные проблемы которой исходили извне – от Москвы. В книге вообще ничего не сказано о запретах православия, о жестоких фактах борьбы властей и униатов с Православной церковью. Зато говорится, что «терпимость, особенно в религиозной сфере, утверждалась одной из составляющих политической доктрины общества XVI ‒ середины XVII в.» (с. 412). Относительно первой половины ‒ середины XVI в. с этим ещё можно было бы отчасти согласиться (по крайней мере применительно к светским властям), однако распространять это утверждение на эпоху Контрреформации и запрета православия мягко говоря странно. По всем данным это была эпоха крайней религиозной нетерпимости и насилия, вылившаяся в по сути религиозные войны времён Хмельниччины.

На фоне этого особенно ярко выглядят описания того огромного вреда, которое нанесло православию и белорусской культуре присоединение в 1686 г. Киевской митрополии Московскому патриархату. После этого события «московские власти начали заявлять, что они имеют право вмешиваться во внутренние дела Речи Посполитой для защиты прав православных» (с. 415), что якобы привело к существенному укреплению позиций униатской церкви, и именно благодаря этому она стала к началу XVIII в. самой массовой конфессией в Белоруссии (с. 426).  Кроме того, политика России по поддержке православных способствовала радикальному ущемлению православной шляхты и мещан в политических правах и привела к упадку белорусской культуры (с. 427). То есть всё это происходила не из-за запрета Православия в Речи Посполитой, а из-за политики Москвы.

Зловредная роль Москвы ярко иллюстрируется и событиями XVIII в. Вновь катастрофическими были последствия агрессии Петра I. «Период мирного развития и хозяйственного возрождения после войн второй половины XVII в. был прерван Северной войной 1700‒1721 гг. … Белорусские города и деревни оказались вновь опустошёнными и разрушенными. … Беларусь снова утратила третью часть своего населения», а белорусский этнос вновь оказался «на грани исчезновения» (с. 441).

Во всём тексте учебника нет ни одного случая позитивной оценки влияния Москвы или положительных последствий каких-либо её политических действий. Напротив, какие бы шаги она ни предпринимала – воевала бы за приграничные области или патронировала православному населению – в любом случае результаты этих действий оказываются совершенно катастрофическими для белорусов. Несомненно, что такое однобокое и откровенно предвзятое описание российско-белорусских отношений имеет чисто идеологическое содержание и направлено на формирование у читателей стойкой неприязни к России. Любая же общность с Россией и русскими отрицается полностью – в любых столетиях и любых аспектах.

Ещё один очень важный аспект, напрямую задающий формы современной идентичности, касается определения авторами учебника цивилизационной природы Белоруссии. Точнее, в уходе от такого определения: белорусский народ представляется живущим на «цивилизационном разломе» (с. 4). Авторы ещё во Введении отказываются от того, чтобы приписывать белорусской культуре свойства какой-то определённой цивилизации. «Духовно-культурные ценности белорусского народа» (с. 3), на взгляд авторов, формируются фактом «размещения Великого Княжества Литовского на стыке западной и восточной цивилизаций» (с. 312) с «сочетанием западного и восточного начал» (с. 408) в белорусской культуре. Собственного цивилизационного лица у Белоруссии, таким образом, не существует – она определяется как регион культурного пограничья. Таким образом, белорусы не признаются частью той же цивилизации, что и русские в России, хотя и частью Запада также пока не объявляются. Понятно, что уход от самоопределения в области цивилизационной идентичности является на деле шагом к её смене – отказ от осознания себя частью православного цивилизационного сообщества при задаче необходимости утверждения единства нации неизбежно предполагает следующий шаг – признание белорусов частью западной цивилизации.

В сопровождающей выход пятитомника статье, кратко представляющей его содержание для читателей основного издания при Администрации Президента РБ журнала «Беларуская думка», сформулирован ряд тезисов, против которых выступают авторы. Речь идёт о «приёмах искажения исторического прошлого белорусского народа», нагнетающих «противостояния в общественном сознании». Среди длинного списка таких приёмов в числе прочих перечислены следующие: «отрицание общих корней белорусов, русских, украинцев»; «использование фактов и событий войн между ВКЛ и Московским государством, а также между Речью Посполитой и Россией для противопоставления белорусов и русских»; «трактовка истории Речи Посполитой в исключительно положительном свете с пропольских позиций с акцентированием цивилизаторской миссии поляков», «трактовка разделов Речи Посполитой как трагедии утраты государственности белорусов».

Такие взгляды объявляются неприемлемыми, так как противоречат основной задаче учебника – консолидации белорусского общества. Однако этот список вызывает большие вопросы. Всё то описание истории, которое на деле представлено в издании, как раз напрямую воспроизводит все эти трактовки, а вовсе никак не опровергает их.

Авторы «Истории белорусской государственности» выступают против теории «единой колыбели трёх восточнославянских народов» ‒ древнерусской народности, отрицают и совместное прошлое с русскими и украинцами в одном Древнерусском государстве. Они открыто заявляют себя продолжателями тех трактовок истории, которые были заданы польскими историками XIX в., посвящая при этом немало места жёсткой критике старой российской и советской историографий. Всю историю отношений с Россией они описывают как однозначно враждебную, и в основном сводят её к агрессивным действиям Москвы, неизменно приводящим к катастрофическим последствиям для белорусов. Акцент неизменно ставится на задачах по отстаиванию суверенитета и всесторонней защите Белоруссии от Москвы. Всё отличие представленной версии белорусской истории от разработанной радикально-националистическими историками состоит только в том, что белорусы не объявляются частью именно западной цивилизации и не считаются славянизированными балтами. Во всём остальном – открытое тождество. Авторы сознательно следуют всем тем принципам, которые сами же обозначили как «приёмы искажения исторического прошлого».

Как так получилось, что содержание книги прямо противоположно заявленным авторами в статье для Администрации Президента идейным принципам? Вполне вероятно, что идеологическому запросу «сверху» соответствует как раз то, что написано в этой статье – большинство государственных чиновников будут судить об издании именно по ней, а не по тексту самого пятитомника.

Интеграционные процессы между нашими государствами пока что проводятся только в экономической сфере и упускают всё то, что происходит в самих основах, задающих возможность нашей общности в будущем. 

Важнейшее значение для успеха всего проекта имеет разработка и проведение совместной государственной исторической политики и формирование единого самосознания, нашей интегральной идентичности. Вряд ли для этого стоит писать что-то подобное указанной книге, только противоположного содержания – открытая идеологическая предвзятость и сознательное подчинение всего описания прошлого государственным интересам (нередко ещё и превратно понятым) слишком далеко от собственно научной деятельности и наверняка не может привлечь действительно серьёзных исследователей. Однако само наше прошлое при гораздо менее предвзятом к нему подходе даёт немало оснований для более позитивного взгляда на историю наших взаимоотношений – как в прошлом, так и в будущем.