Крест в Русском селе

Точка на карте

С автором памятника русским воинам, погибшим в первой мировой войне, Борисом Борисовичем Цитовичем мы встретились в Русском Селе.

Борис мой старый друг. Когда-то, сразу после окончания театрально-художественного института, он вместе с женой Валей приехал в крохотную деревеньку Забродье неподалёку от Русского Села и поселился в ней. Учили детей рисованию, сделали народный православный театр... Но памятники, вот как этот Крест, всё же главное для них дело.

– Знаешь, сколько солдат русской армии во время первой мировой войны полегло здесь? 125 тысяч... Мы, белорусы, ещё не всех с Великой Отечественной схоронили, а тут георгиевские... Русь лежит, понимаешь?!

Мы стоим на солнце. Цитович, волнуясь, рассказывает, как раскопали первый полевой госпиталь, как обнаружили останки неизвестных солдат вон в том лесу...

Борис Цитович, разумеется, не один вёл эти раскопки. Помогал спецбатальон Министерства обороны республики, созданный именно для этих целей. Совсем недавно найден был в земле Георгиевский крест. Почистили его – увидели номер. Значит, можно узнать имя и фамилию бойца... Обратились в архивы, но ответа из Минска не было. Написали в Подольск – тоже ничего. Надо писать в центральный архив Вооружённых Сил.

Однажды мы приехали сюда вместе с Ольгой Александровной Колосовой, старшим научным сотрудником Вилейского историко-краеведческого музея.

Ещё жива свидетельница той войны. Она помнит, что рядом с местом, где сейчас памятник, была церковь. А вот в этом перелеске были окопы и госпитальные землянки... Помнит и то, что уже после Великой Отечественной на месте церкви вырыли карьер...

Мы с Цитовичем идём дальше в лес.
– Осторожно! – хватает он меня за руку. – Вот вход в землянку...

Ничего не вижу, кроме ягод брусники и позолоченных солнцем иголок сосны.
Поворачиваю голову: чуть в стороне четырёхугольная, очень ровная яма. Госпитальная землянка...

Два месяца фронтом в этих местах командовал Деникин.

– Близ Мазурских озёр полегла почти вся вторая армия, а у нашего Русского Села погибал её второй состав, – говорит Цитович. – 28-я и 29-я пехотные дивизии тоже здесь разбиты, на единственной вытекающей из озера Нарочь речке Нарочанке... Там было столько потерь, что генерал от инфантерии Самсонов застрелился на привале.

В местном хозяйстве под названием «Нарочанские зори» есть комитет по историко-культурному наследию. Очень помог председатель Геннадий Мечиславович Кучко. Без его разрешения памятник не поставили. Нам многие помогали: дорожники из Вилейки, рабочие, которые даже линию электропередач перенесли за лесок, чтобы памятнику простор дать...

Ну а отливали Крест в Забродье. Это было непростое дело. Сперва Цитович слепил его из пластилина. Потом с сыном Даниилом, тоже скульптором, прямо в доме сделали форму памятника. Форму пришлось распилить: нельзя было из хаты вынести... Вытащили на улицу, поставили в опалубку...

Когда я была у Цитовичей, в огороде лежал ещё один Крест. В него был вмурован образ Спаса Нерукотворного, сверху – икона Георгия Победоносца.

Мы подошли к обелиску, сложенному пирамидкой из камней. Зажгли четыре свечи.

– Иерусалимские свечи, – сказал Борис, – их от Благодатного огня зажигал оператор из Москвы, который снимал здесь фильм.

– А вот это камень стыда, – показал Цитович. – Покаянный... Его положил Пит Кампф. Отец его воевал во второй мировой войне, а Пит пацифист. На древнегерманском языке Пит написал на камне стихи о покаянии всех немцев за обе войны. Посадил маленькие розмарины рядом... Деревня когда-то была тут неподалёку: Камень Спас. Сюда приходил Архиепископ Виленский, впоследствии Патриарх Всея Руси Тихон... Теперь нет этой деревни. Но святое дело осталось...