Латвия — "белая ворона" в Европе

"На русских костях"...

"Языковая патология" - так можно назвать ситуацию, сложившуюся в Латвии, — считает доцент Балтийской международной академии, правовед Константин Матвеев.

— По тому, как государство относится к языкам нацменьшинств, Латвия — "белая ворона" в Европе, говорит правовед. — В большинстве стран Европейского союза — Словакии, Австрии, Италии, Испании, Дании, Швеции, Бельгии, Финляндии, а также Норвегии (хотя она и не член ЕС) — государство проявляет уважение к языкам национальных меньшинств и региональным языкам, если они существуют хотя бы на части территории страны. В Бельгии, например, немецкоговорящие бельгийцы давно добились признания немецкого языка официальным в регионе Эйпен–Мальмеди, хотя их удельный вес в структуре населения страны крайне мал. Есть только одна страна, которая, как и балтийские государства, является исключением из общего европейского правила. Это Франция.

Игнорирование, а по сути и подавление во Франции каталонского языка в Руссильоне, баскского языка в Гаскони, бретонского языка в Бретани, диалектов немецкого языка в Эльзасе, корсиканского языка на Корсике добром для Франции не кончится. К примеру, Корсика уже хочет провозгласить свою независимость. Вопрос только, когда это произойдет.

Не случайно международные эксперты, которые специализируются в деликатной сфере межэтнических отношений, давно между собой договорились на французский опыт не ссылаться — как на деструктивный и разрушительный. Так же деструктивен и латвийский подход к регламентации языковых проблем между общинами. Он не позволит Латвии стать сильной и стабильной.

За последние 15–20 лет я общался с колоссальным количеством студентов. Буквально тысячи молодых людей прошли через мои лекции. Мне часто приходилось гасить их ярость, когда в 90–е годы они видели таблички на улицах родного города с замазанными масляной краской русскими названиями. Эта буря негативных эмоций проецируется на отношение к государству.

У нас много говорят о консолидации латвийского общества и воспитании патриотизма. Но о каком патриотизме может идти речь, если люди на своей родине постоянно ощущают негативное отношение к своему родному языку? Те, кто называет себя латышскими патриотами, должны осознать: если какой–то внешний враг придет на латвийскую землю, чего они так опасаются, батальоны, сформированные из русских латвийцев, должны стоять насмерть за Латвию на ее границах. А если этого не произойдет, то государства просто не будет.

Я глубоко убежден, что противники придания русскому языку официального статуса прямо или косвенно, сознательно или неосознанно являются врагами латвийского государства.

Напомню историю: еще в 60–е годы XIX столетия латыши в Риге составляли незаметное меньшинство. По официальной статистике, их тогда было меньше, чем русских рижан. Большая часть сегодняшних рижских латышей — это потомки экономических мигрантов из провинции, гастарбайтеров сравнительно недавней эпохи — конца XIX и самого начала XX столетия. Они приходили на территорию, которая до этого никогда не была этнически латышской. Со временем латышский язык занял в Риге достойное место. Но русский–то от этого не стал иностранным!

Здание, где работают комиссии сейма, находится на месте средневекового православного кладбища. Можно сказать, что парламент Латвии в самом прямом смысле слова стоит на русских костях.

В создании правовой системы Первой республики русские, евреи и латвийские немцы сыграли виднейшую роль. Гражданский закон 1937 года, по которому мы и сегодня живем, писали профессора Василий Синайский и Владимир Буковский. Уголовный закон независимой Латвии в 30–е годы разрабатывался и писался на русском языке и лишь потом переводился на латышский.

Выступления депутатов сейма, по его регламенту, в эпоху первой независимости могли осуществляться, в частности, и на русском языке. До установления режима диктатуры в 1934 году языки национальных меньшинств, включая русский, могли официально использоваться в работе самоуправлений.
Один из двух людей, подписавших латвийскую конституцию Сатверсме при ее создании, носил очень распространенную "латышскую" фамилию Иванов.

Наконец, даже красивый латвийский национальный флаг имеет явное древнеславянское происхождение.

Я не вижу никаких логических доводов, чтобы не объявить русский язык официальным. Как и польский, и латгальский. И почему бы статусом официального не наделить наконец реликтовый ливский язык, по крайней мере на территории, где проживает этот коренной народ? Думаю, географический указатель с надписью на ливском где–нибудь в Мазирбе было бы очень приятно прочитать местным ливам. Вот это был бы путь в Европу! Ведь в Европе давно поняли: только уважение государства к языкам нацменьшинств может обеспечить прочную социально–политическую стабильность страны.

И если уж мы вошли в Еропу, зачем нам двигаться в противоположном с ней направлении?

— А сами–то вы, Константин, подписались за русский язык?

— Не подписался, потому что не являюсь гражданином Латвии. Наш род с середины XVIII века жил на территории Латвии. Это документировано, а по семейной легенде — мои предки поселились здесь еще в XVI веке. В 1915 году, когда фронт Первой мировой подошел к Риге, началась массовая эвакуация предприятий и населения города. Рига тогда опустела наполовину. В числе эвакуированных был мой отец и другие родственники. Вернулся он на родину после войны, но этот перерыв в три десятка лет перевесил несколько столетий жизни нашего рода в Латвии. По этой причине я не был удостоен гражданства ЛР.

— А почему не пошли натурализоваться?

— Этот вопрос мне часто адресуют мои латышские коллеги. Я им предлагаю: поставьте себя на мое место. Представьте, что вас, чьи предки жили на этой земле столетиями, в один прекрасный день лишили права называться гражданином этой страны и так же поступили со многими вашими друзьями и товарищами. Без вашего участия были приняты важнейшие законы, а потом вам сказали: ну а теперь можно — идите сдавать экзамены, доказывайте лояльность. Вы бы пошли? Не все, но многие латышские коллеги отвечают: мы бы на баррикады пошли, а не натурализоваться!