Миражи Четвертого Рима

Часть 4. Великое произрастает из малого

От редакции. Портал RUSSKIE.ORG продолжает публикацию эссе Сергея Анатольевича Сокурова о совместной истории русского и украинского народов и о попытках искажения исторических фактов, извращения исторической памяти, которые в последнее время все чаще предпринимаются со стороны украинских националистов. VII. Великое произрастает из малого Москалям мало было присвоить чужое имя - Русь, искалечив его переделками типа «Россия», «русский» (с двумя «с»!). Эти «грабiжники»-варвары обозвали ограбленных малороссами, а их историческую наддержаву («колиску европейськоi цiвiлiзацii») Малой Россией, Малороссией. Прежде чем становиться в позу оскорбленного, следует посмотреть, как там, у других народов, насчет малого и великого (в смысле большого). Греки, например, у себя различали малую (центральную) часть страны и большую - позднейшие приобретения. Так, собственно Эллада, - Малая Греция, колонизированное побережье Аппенинского полуострова - Великая Греция. Мы знаем Малую Азию, где тысячелетиями вершились великие дела не только большой Азии, но и всего Старого Света; Малую Польшу. Аналогично Малая Русь - центр, колыбель русского народа, начало всех его начал. В статье «Русское и великорусское» Н. Ульянов пишет: «Пока татары не разрушили Киевского государства, вся его территория значилась в Константинополе под словом «Русь» или «Россиа». Но вот разоренное татарами государство начало становиться легкой добычей чужеземных государей... Раньше всех была захвачена Галиция. Тогда в Константинополе установилась практика именовать эту территорию Малой Русью или Малой Россией. Термин этот... сочинен не русскими. В политическом смысле стал он употребляться впервые не в московских, а в украинских пределах. В XIV веке галицкий князь Юрий II именовал себя «князем всей Малой Руси» (dux totius Rutenia minorum). Сам Киев, пока его не захватили литовцы, относился к «Великой» Руси, но с 1362 года становится «Малой Русью». Таким образом, «Великая Россия» относилась ко всем северо-восточным землям, не попавшим под власть иноверных государей... На итальянской карте 1436 года вся северо-восточная Русь обозначена как «Imperio Rosi Magno». В Москве этот термин впервые появился более чем через сто лет. Народ же вплоть до XX века там и здесь именовал себя русским (русьскi люди), а в Галиции до 50-х годов жило в сознании местных жителей самоназвание р у с и н. Даже униатскую церковь они называли русской церковью. Знаменитый венский славист академик Ягич в начале века писал следующее: «В Галиции, Буковине и Прикарпатской Руси эта терминология («Украина», «украинец» и т. д.), а равно все украинское движение является чуждым растением, извне занесенным продуктом подражания». М. Грушевский вынужден признать на страницах своего главного труда: «Край этот... в давние времена назывался Русь, а люди - русины; так до сих пор называют себя наши люди в Галичине и Прикарпатской Руси - русины, руснаки». Потребовались десятилетия приглушения и уничтожения на местах всего самобытного ради гибельного для общемировой культуры слияния наций и народностей, чтобы нашла массового потребителя «очевидная ложь о тысячелетней истории Украинского государства, созданного древнейшим украинским народом» (Свободное слово Карпатской Руси, № 7-8, 1971). Им в период тотального обнищания, падения общего культурного уровня и нравов, длительной регламентации всей общественной жизни, а затем в условиях неожиданно обретенной «свободы», смахивающей на обыкновенную анархию, стали все оскорбленные системой и разочарованные в ней: замороченное простонародье и люмпен-интеллигенция. Найти виновника всех бед, «исконного» врага оказалось просто. Русский, москаль! А с ним виноваты и вся история Московии, ее культура, могучий (а значит, «iмперський») русский язык. Убрать его как можно быстрее из государственных учреждений из украинских школ, из библиотек! Наступление на русскую общеобразовательную школу в Поднепровье, Нововроссии, Крыму, Галиции, ликвидация русских культурных учреждений, вопреки всем декларациям, изгнание со сцен русского репертуара, официальные отказы в поддержке того, что удается сохранить энтузиастам, игнорирование воли и чаяний русского якобы меньшинства, но на самом деле большинства, — вот призрак Четвертого Рима. Запретители русского языка в украинской школе дают миру немыслимый пример невежества. Ведь целый народ пытаются лишить уже освоенного знания, который ведет в мир науки, литературы и искусства; тот мир, который мы, восточные славяне, создавали общими усилиями. VIII. Вместе и врозь Уже ко времени распада Киевского государства при наличии в огромной стране областных говоров и диалектов был выработан общерусский письменный язык, на котором создавались историография, поэзия, беллетристика, велось делопроизводство; на нем изъяснялись священнослужители, знать, дружинники, купечество, потомственные грамотные горожане. На этот язык в значительной степени повлияла церковная литература, завозимая из Болгарии; он постоянно обогащался греческими, латинскими, иранскими, арабскими и тюркскими словами, переиначиваемыми на славянский лад. Чтобы представить себе, как звучала эта речь, прочитайте вслух договор Олега с греками, начальные летописи, «Русскую правду», «Слово», другие литературные произведения киевской эпохи, в частности послания митрополита Иллариона. Чуткое ухо улавливает в этой умолкнувшей речи сходство с современным белорусским языком, северорусскими диалектами, с языком Ломоносова или Карамзина, но никак не с украинской мовой. В. Ключевский утверждает, что киевлянину, новгородцу и жителю Суздаля Х-ХII веков понятней всего была бы речь насельников некоторых глухих углов Псковщины конца XIX столетия. Эволюционируя, общерусский язык грамотного люда киевской эпохи удержался до реформ Петра I в двух близких вариантах: малоросском и великоросском. На первом, теплом и цветистом, испытавшем на себе сильное польское и латинское влияние, писали и говорили ученые монахи Е. Славинецкий и А. Сатановский, И. Вишенский, Иван Федоров во львовский период своей деятельности. Сухой приказный язык Москвы демонстрировал неисчислимые потенциальные возможности в устах князя Курбского и его грозного оппонента. Сближение этих родственных речевых ветвей, стихийно начатое московско-львовским первопечатником, усилилось с приглашением царем Алексеем Михайловичем киевских ученых монахов к исправлению церковных книг, что вылилось в глубокую языковую реформу - в упорядочение письменности. Главную роль сыграл в ней белорус Симеон Полоцкий - поэт, драматург, ученый и богослов, организатор кремлевской типографии. С 1618 года дети из киевских, московских и минских семей учатся по единой грамматике полоцкого архиепископа М. Смотрицкого. «Для развития русской литературной речи, - пишет профессор Яворский. - малоросс Сковорода сделал не меньше великоросса Ломоносова». За ними следуют поэты - Богданович, Капнист, Гнедич, вписавшие вместе с Державиным, Херасковым, Карамзиным новую страницу в русскую литературу. И так вплоть до Пушкина и Гоголя. В итоге получился, по словам Проспера Мериме, «самый богатый из языков Европы. Он создан для выражения наитончайших оттенков. Одаренный удивительной силой и сжатостью, которая соединяется с ясностью, он сочетает в одном слове несколько мыслей, которые в другом языке потребовали бы целой фразы». И великую литературу, написанную на этом языке, давний предшественник нынешних львовских чиновников от образования, некто Вартовый, назвал «шматом гнилой колбасы» и потребовал полной изоляции Украины от русской культуры: «Каждый, кто принесет хоть чуточку омоскаления в наш народ (словом из уст или книжкой), наносит ему вред, так как отвращает от национальной почвы». Пример того, как можно, не тратя усилий на взлет, попытаться стать «выше всех на десять голов». Одновременно с процессом создания общерусского письменного и разговорного литературного языка медленно эволюционировали в сложных взаимосвязях между собой и с общей литературной речью, все более расходясь с ней, областные диалекты народных языков Великороссии, Белой Руси и Украины. Отдельными писателями издавна делались попытки создания «письменств» на основе простонародной речи того или иного региона.Еще в XI веке новгородский епископ Лука Жидята говорил и писал языком, понятным жителям посадов и сел этого региона. Из южных последователей епископа известен киев-ский монах Оксенич-Старушевич, живший 600 лет спустя. Л. Успенский в «Слове о словах» (МГ, 1960) приводит ответ деревенского подростка из псковской глубинки на вопрос «где твои родители»: «Да батька уже помешался, так ён на будворице орёт, а матка тая шум с избы паше». На русском литературном это значит: «Отец закончил вторую вспашку поля и теперь поднимет огород возле избы, а мать – та выметыет сор из дому».Без переводчика здесь не обойтись. Представим себе, что на Псковщине зародилось бы лет сто назад сепаратистское движение и одним из столпов местной самостийности был бы объявлен местный диалект. Тогда на сегодняшний день мы имели бы ещё один литературный язык, столь ещё более отличный от общерусского, чем мова, чаще всего понятная русскому человеку без перевода. Именно на Украине, где бунтарская казацкая традиция питала сепаратистские настроения при забвении или искажении духовных ценностей Киевской Руси, простонародная мова стала благодатной почвой для создания малороссийского литературного языка. Появились блестящие его архитекторы — Котляревский с «Энеидой», Квитка-Основьяненко, Тарас Шевченко, Гулак-Артемовский, Марко Вовчок. Сначала литературные курьезы. Потом экзотика. Но путь был проложен. Наиболее дальновидных просветителей украинского народа смущали лихорадочные темпы сочинительства новых слов и оборотов, непонятных простому народу, превращения малоросской литературы в «мужицкую», как заметил Костомаров. И сегодня украинская литература, занявшая, благодаря целой плеяде талантливых писателей, достойное место в ряду литератур народов мира, грешит языковой искусственностью, замеченной даже у таких мастеров, как П. Загребельный. Немного можно назвать судьбоносных событий в жизни Государства Российского, которые совершались бы без участия Малороссии, украинцев. Свидетельства тому в истории политической, искусств, литературы, науки. Русская историография с достоинством фиксирует все, что создано в многонациональной державе нерусским гением. Самостийники же пытаются писать сугубо самостийную историю. Получается книга с вырванными листами. А на оставшихся - подтертые и вымаранные строки, позднейшие сомнительные вставки. Последователи Грушевского обходят темы добровольного патриотического, более того, верноподданного участия украинцев в государственном и культурном строительстве общего дома. До того как Петр Великий «прорубил окно» в Европу, Украина долгое время была для Москвы «открытой форточкой» на Запад, в просвещенные страны. Свежие западные ветры, поднятые Возрождением и Реформацией, культурный и промышленный прогресс, в плодах которого так нуждалась Россия, несли в глазах могучих сил старины страшный грех «латинства». С другой стороны, в просвещенной московской среде крепло убеждение, что преодолеть последствия Смуты и польской интервенции, сбросить путы изоляционизма, наложенные ревнителями «истинной веры» и соавторами идеи «Третьего Рима», можно только с помощью «латинского» Запада. Бдительность московских консерваторов ослаблялась лишь тем, что ручейки латинской культуры и прикладной науки текли через родственную православную Украину-Малороссию. IX. «Увесь народ с охотой тое учинил» Точнее, ручейки «латинской» культуры текли через Западную Русь, ибо в ту эпоху и в польско-литовской, и в московской Руси различий между украинцами и белорусами не делалось, а вклад последних в общерусское просвещение был равновелик тому вкладу, который внесли малороссы. Вспомним хотя бы Ф.Скорину, С. Полоцкого, М. Смотрицкого. Но поскольку на Украине, как нигде в православном мире, высоко были поставлены книгопечатанье и школьное дело, а Могилянская академия была чуть ли не единственным поставщиком просветителей в те края, где писали кириллицей и читали на кириллице, европейская культура вливалась в Россию в «украинской редакции». (Трубецкой Н. С. К украинской проблеме. Евразийский временник. Кн. 5. Париж, 1927). Царь и высшее духовенство принимали ее как наименьшее и необходимое еретическое и латинопольское зло. Кульминацией евро-украинского культурного влияния на допетровскую Россию стала реформа Никона - «исправление» богослужебных книг. В остальных областях культуры больших изменений не произошло, хотя в 1687 году в Москве по образцу Могилянской была основана Славяно-греко-латинская академия. Однако обе академии к концу века стали схоластической западней для ума, жаждущего европейской образованности. Вспомним Ломоносова. Иначе и быть не могло. Культура Малороссии в век Михаила и Алексея Романовых превосходила великорусскую. Тем не менее, надо трезво смотреть на первую, на ее место в Европе. Украина являлась королевским захолустьем. Статус даже Киева и Львова выше провинциального не поднимался. Польша в свою очередь была задворками романо-германской Европы. Больше чем церковно-приходского образования Киев Москве дать не мог. Нации, «поднятой на дыбы» «железной рукой» Петра, требовались учителя из Амстердама, Лондона и Вены, чтобы влиться в общеевропейскую семью. Такие учителя нашлись не только для великороссов. Не менее нуждались в них и сами украинцы, уже исчерпавшие и польскую, и свою, ополяченную, школы. Только в новую школу к новым учителям теперь приходилось ездить не в Краков и Варшаву, а в Санкт-Петербург и Москву, позднее - в Казань и Одессу, в Киев и Харьков, даже в Сибирь. Туда потянулись лучшие умы со всех концов империи, безотносительно, какого они происхождения. Но там господствовала великорусская деловая и разговорная речь, которая под влиянием литературного церковнославянского языка и старорусско-польского жаргона высших классов Малой и Белой Руси стала литературным и разговорно-деловым языком всех образованных людей империи. Русификация в этом процессе до второй половины XIX века играла ничтожную роль. Чем же Россия соблазнила Украину, сделав ее союзницей, а затем и верной наперсницей своих глобальных устремлений, ту Украину, которая до Богдана Хмельницкого уже вкусила европейской цивилизованности и накопила силы для освобождения от власти Речи Посполитой? Если говорить о простом народе, то еще сто лет тому назад, до распространения грамотности и через нее идей украинского сепаратизма, обладающего прелестью новизны, ни селянин, ни ремесленник, ни мещанин не осознавали себя представителями самостоятельной украинской нации. Все считали и называли себя русскими (русьскими, русинами, руснаками). Объединяли язык (речь, мова), сильнее этого - православная вера. Даже греко-католическая конфессия была р у с ь с к а. Столетиями общим врагом был не поляк, татарин или швед, а католик, басурманин, лютеранин. В этом русском православном мире в сознании простого человека, не лукавого и не лжемудрствующего, защитить родную церковь, право на дедовские обычаи могла только независимая Москва, чья гордыня и жестокость вызывали уважение. В допетровские времена малоимущим бесправным селянам и горожанам в кровавой и огненной атмосфере феодальных раздоров и войн с соседями, опустошительных набегов татар тяжелая рука Москвы казалась отцовской: накажет, но и убережет. В общественном сознании царь стоял неизмеримо выше короля, зависимого от многомятежного хотения шляхты; хана и султана - властелинов земного ада. Централизация тогда еще не превратилась в свою противоположность. Она была прогрессивной, ибо обеспечивала народу стабильность существования. Москва же по сравнению с Парижем, Лондоном, Мадридом, столицами других европейских государств была неоспоримым лидером государственной централизации, вызываемой объективными причинами исторического развития. Вот эта абсолютная власть единокровного московского государя, обещавшая (призрачно или реально) стабильность в повседневной жизни, защиту от многочисленных врагов, неприкосновенность православной церкви, стала наибольшим соблазном для подавляющего большинства жителей Поднепровья, Подолии и Волыни. Еще до Богдана начался стихийный исход украинского населения из Польского государства во владения Государя Всея Руси. Так заселялись сегодняшние Харьковщина, Сумщина, земли южнее Воронежа, Курска и Белгорода. Известная украинская патриотка А.Ефименко при всех своих антипатиях к самодержавию призналась, что союз Малороссии с Россией в первую очередь возник в силу тяготения к нему народных масс. Именно «чернь», как называла казачья аристократия простолюдинов, высказалась на Тарнопольской раде в 1653 году в пользу «царя восточного». Всенародный характер выбора в пользу России подчеркнул в своей летописи Самовидец: «По усией Украине увесь народ с охотой тое учинил». После Переяславской рады метания казацких вождей, их частые измены новому сюзерену истощили терпение «черни». Черная рада в 1663 году высказалась за верность Богданову выбору, видя в нем залог покоя. Между 1653 - 1709 годами Украина в составе царства была достаточно сильной, чтобы выйти из-под высокой руки государя московского. Что и делала неоднократно. И всякий раз возвращалась, пока обращение малороссийских мещан «править ими по всей его государевой воле» не дали в руки монарха юридического права приравнять новых подданных ко всему населению державы. Казачеству также не была чужда идея государственности, но соблазняли в ней не стабильность существования, не покой и надежная защита от внешнего врага, а нечто более лакомое, чем поманила в свое время Польша, введя «реестр» - ограниченный список привилегированной вольницы. От реестрового казака-«лыцаря» до шляхтича, казалось, один шаг: «Мы убеждены, что дождемся когда-нибудь того счастливого времени, когда получим исправление наших прав рыцарских, и ревностно просим, чтобы сейм изволил доложить королю, чтобы нам были дарованы те вольности, которые принадлежат людям рыцарским», - обратились к сейму делегаты реестрового войска в 1632 году. Но высокомерное польское панство отмахивалось от просьб казачьей старшины и аристократии, вынуждая последних браться за сабли. Подобным кастовым предрассудком русская знать заражена была гораздо меньше. В новом государстве кандидаты в шляхетство добились своего, правда, не сразу и не саблей. Не проходит и ста лет после того, как выскочил из казацких шаровар первый малороссийский помещик, а он уже превосходит по богатству помещика великоросского. Новый аристократ лишен брезгливости к торговле, ростовщичеству, всем видам мелкой наживы, свойственной столбовому дворянству, так как потомки древнего киевского боярства давно превратились в поляков, забыв родной язык, потеряв историческую память. Главными же источниками обогащения нуворишей с поголубевшей кровью было злоупотребление властью, взяточничество, вымогательство и казнокрадство, в чем искусен был знаменитый Мазепа. Только помещик - еще не родовой дворянин. Малороссийские владельцы крепостных малороссиян, как правило, не имели документов, подтверждающих их «благородное» происхождение. И вдруг сто тысяч глав семейств предъявляют Комиссии о разборе дворянских прав в Малороссии «старинные» документы с пышными родословными. Современники писали, что весь Бердычев на исходе XVIII века денно и нощно корпел над изготовлением «родословных» для потомков сечевых рубак. Так, Скоропадские, например, «ведут род» от неведомого «рефендария над тогобочной Украиной». Узаконение малоросского дворянства произошло в 80-х годах века Петра и Екатерины. «Пiдступна Катерина», как всегда, оказалась тонким знатоком вольнолюбивой казачьей души, предупредив украинскую пугачевщину и низведя фронду до шептания по углам. В среде неудовлетворённых при раздаче «лыцарских прав» и была сочинена «История Русов». Н. Ульянов заметил: «стоит разговориться с любым самостийником, как сразу обнаруживается, что багаж его национальной идеологии состоит из басен «Истории Руссов», из возмущений «проклятой Екатериной»…». Действительно, самостийничеству служит схема украинского прошлого, построенного сплошь на лжи, подделках и противоречиях с фактами и документами. Всесословная Украина же после служила общему государству не за страх, а за совесть. Канцлер Российской Империи, граф, затем князь Безбородко, «з козачого роду», двумя руками, подталкиваемый «заможней» старшиною, подписывается под указом, подтверждающим негласно существующее крепостное право в Малороссии, фактически от мартовской 1654 года, челобитной Хмельницкого («Мы сами смотр меж себя иметь будем, и кто казак, тот будет вольность казацкую иметь, а кто пашенный крестьянин, тот будет должность обыклую его царскому величеству отдавать, как и прежде сего». «Прежде сего» было жуткое рабство у шляхты, а «обыклая должность» - барщина). К месту вспомнить «вольнелюбного» Мазепу: он владел 100 тысячами селян в Малороссии и 20 тысячами в соседних з ней поветах России; при каждом случае выпрашивал для себя у царя Петра сельцо-другое. Очевидно, разница между польской панщиной и новой была не в пользу первой, ибо в империи всеобщего крестьянского восстания в Малороссии не повторилось, ничего, подобного пугачёвщине она не пережила. Рекрут из крепостных Полтавщины пойдет на смерть за ту империю столь же бесстрашно, как и новобранец из-под Калуги. Общую родину прославят на всех поприщах человеческих дел и духа выходцы с юго-запада генералы Раевский, Котляревский и Кондратенко, художник Левицкий и композитор Бортнянский, писатели Гнедич, Гоголь, Короленко, ученые Миклухо-Маклай, Потебня и Вернадский. Восемьдесят тысяч солдат, поставленных под ружье Малороссии, примут участие в изгнании Наполеона из России (сейчас дети на «свободной» Украине учат по свободным от здравого смысла учебникам тему «Преследование французов украинскими полками»); сотни тысяч украинцев будут служить ей министрами, чиновниками, педагогами, жандармами, тюремными надзирателями. Трудно поверить, что вся эта масса действовала столь исполнительно и ретиво из-под палки. Лорд Керзон, враг всего русского, вынужден был признать: «Россия обладает замечательным даром добиваться верности и даже дружбы тех, кого она подчинила силой. Русский братается в полном смысле слова. Он совершенно свободен от того преднамеренного вида превосходства и мрачного высокомерия, который в большей степени воспламеняет злобу, чем сама жестокость». Во времена, когда дворянство было правящим классом, только треть его была из великороссов, остальные — выходцы, в основном, из малороссийских, польских и татарских родов. В таком же соотношении оказалась и разночинная интеллигенция. И те, и другие, и третьи имели абсолютно одинаковые права или были одинаково бесправны. Простым же людям независимо от национальности также был уготован равный удел подневольных тружеников. Все подданные империи (потом СССР) с одинаковым рвением или с одинаковой ленцой строили общий дом. Когда он рухнул, стали искать крайнего. Им оказался русский - по паспорту. Ибо мало кто помнит свое происхождение. Добро бы только так. Но виноватым ретивые сепаратисты объявили и русскую культуру. И русский язык. Продолжение следует Предыдущие публикации: Миражи Четвертого Рима. Часть 1. Страницы самостийной истории Миражи Четвертого Рима. Часть 2. Гримасы больной Клио Миражи Четвертого Рима. Часть 3. Все средства хороши