Над чем смеемся?

Социальные аспекты известного феномена

Смех... Странный феномен, присущий только человеку и незнакомый остальному животному миру. Первый смех ребенка знаменует согласие на жизнь во плоти. И с той поры, сколько бы этот человек ни прожил, его смех всегда будет знаменовать одно и то же: мир не так плох. В фольклоре, где смеху отводится важное место, эта его жизнеутверждающая суть очень хорошо осознается. Вспомним сказку о Несмеяне-царевне. Царь озабочен тем, что его дочь, дожив до девичьего возраста, ни разу не смеялась. Сюжет имеет простой, но глубокий смысл. Царевна в течение многих лет не принимает этого мира. Хотя она вроде бы и живет во плоти, но уклоняется от полноценного существования, в том числе от главного его проявления – родовой жизни. Но отсроченный примирительный смех все же звучит, после чего она сразу вступает в брак. И чем смех вызван? В обеих приведенных версиях одним и тем же неожиданным доказательством того, что даже такие неприятные твари, как мыши, жуки и раки могут быть добрыми, а свиньи способны грациозно танцевать. Принцесса видит, что земное бытие более приемлемо, чем она считала прежде, и капитулирует перед ним. Подтверждением правильности такого понимания сказки о Несмеяне служит отпочковавшаяся от нее сказка о мертвой царевне. Тут отказ от участия в земном бытии экстремален: царевна вообще выходит из этого бытия, оставляя за собой чистое существование, лишенное всякой активности, и погружаясь в летаргический сон. Герой будит ее и женится на ней. Это значит, что и Несмеяна, хотя она двигается, тоже пребывает сущностно в царстве мертвых, где не только она, но и никто не смеется. Этот поразительный факт стал известен народному сознанию еще в незапамятные времена, отразившись в огромном количестве фольклорных сюжетов, особенно того, который описывает путешествие героя (в действительности шамана) в потусторонний мир. Вот что говорит об этом В.Пропп: "Можно наблюдать, что живой, проникающий в царство мертвых, должен скрыть, что он жив, иначе он вызовет гнев обитателей этого царства как нечестивец, переступающий запретный порог. Смеясь, он выдает себя за живого. Это представление совершенно ясно в североамериканском индейском мифе. Здесь герой проникает в царство мертвых, имеющее зооморфную природу: оно населено животными. "Тогда весенний лосось сказал: разве вы не видите, что он мертв? Но тот не поверил и сказал: давайте пощекочем его, тогда мы увидим, жив он или мертв. После этого они стали толкать его в бока, так что он чуть не засмеялся". В русских сказках вход в царство мертвых охраняется Ягой. Герой, отправляясь туда, получает напутствие: "Ну смотри, братец, когда придешь в избушку, – не смейся!" Более разработана эта мысль в одной из сказок народа коми. "У входа в избушку сестра говорит брату: войдем – не смей смеяться. Не будь дураком. Как захочешь смеяться, – прикуси нижнюю губу. А если засмеешься, – Яга-баба нас обоих поймает, только мы с тобой и жили". Итак, смех есть важнейшая характеристика царства живых, отличающая его от царства мертвых. Засмеявшись вскоре после своего появления на свет, человек соглашается жить в толще материи и потом бесчисленное число раз подтверждает это согласие опять же смехом, переставая смеяться лишь тогда, когда уходит в область смерти, где нет смеха. И даже если его смех не может быть результатом объективно обоснованного оптимизма, он меняет местами причину и следствие и делает смех причиной своего оптимизма. Нам помогает строить и жить не только песня, но и смех, ибо "мы можем петь и смеяться как дети среди упорной борьбы и труда". Будем же оповещать своим смехом планету, что намерены жить на ней, вопреки ее несовершенству. Вот что такое смех – вестник жизни! Здесь может показаться, что разговор окончен. Нет, это было лишь необходимое предисловие. Дело в том, что есть феномен, который незаконно присвоил себе имя смеха, хотя таковым не является. Это – насмешка. И цель моего доклада состоит в разоблачении этого самозванца и в раскрытии его сути, совсем не похожей на сущность подлинного смеха. Что выражается смехом у нормального человека? Радость от информации, что мир оказался лучше, чем он думал. Поскольку он концентрирует свое внимание на картине мира, для него это повод к веселью. А что может вызвать радость и смех нарцисса? Известие о том, что он лучше других, доказательством чего служит известие, что другие оказались хуже, чем он полагал. И он злорадно насмехается над окружающими. Подлинный смех есть свидетельство миру о его пригодности для жизни, поэтому он есть акт внешнего жизнеутверждения. Насмешка над плохими и глупыми окружающими людьми есть внутреннее свидетельство самому себе о своем величии, которое ведет к раздуванию гордыни, к желанию "быть как боги" и дальше к банальной истории отпадения от Бога и гибели. Таким образом, насмешничество есть утверждение смерти. А теперь о главном предмете. Сегодня все каналы телевидения буквально заполонены смехачами, поставившими свое дело на индустриальную ногу. Они изо всех сил смешат публику, но то, что они ей предлагают – зачастую вообще не смех. Это предложение всласть понасмешничать над недоумками, которые живут вокруг в изобилии, и испытать при этом радость фарисея: "Хорошо, что я не такой, как они!" Разве этот смех – не жизнеутверждение? Нет, это провоцирование самодовольства и без того имеющих о себе завышенное мнение обывателей, ведущего к их духовной смерти. Некоторые самоотверженные сатирики даже себя не жалеют, изображая таких дебилов, по сравнению с которыми и последний дурак чувствует себя гением и хохочет тем самым хохотом, который извергался из глотки Мефистофеля. То, что такое насмешничество – уродливо и разрушительно, начинают понимать сегодня многие, и об этом стали, хоть и робко, говорить в СМИ. Пример – одна из статей в "Литературной газете" с подзаголовком "Гробофон для опостылевших телесатириков". Я же, как философ, счел полезным указать на метафизический смысл псевдосмеха. Осознав этот могильный смысл, мы должны признать нынешнее массовое смехачество очень опасным социальным явлением.