Ненасытный рыцарь книги

120 лет назад учреждено книгоиздательское товарищество И.Д. Сытина

Громадный дом океанским кораблем ворвался в сонную тишину Москвы, ошвартовался на Садовом кольце, и – всю ночь пыхтит, сверкая электричеством пылающих окон, стальными динозаврами машин, оглашая окрестность лязгом ротационок и стрекотом брошюровочных автоматов. И еще более странно, что люди под этими сводами не похожи на подневольное быдло – блестят их глаза и лица преображены в улыбке, они едва ли не поют в такт диковинным механизмам... И кто бы мог подумать, что в разгар волнений пятого года эти корпуса были поражены карательной артиллерией, власти запретили гасить огонь, и выжгло дотла все в этих стенах... Любой бы коммерсант пустил б себе вот тут же пулю в лоб – но не Сытин. Ненасытен он был в страсти своей – предметом обожания его было книжное дело.

И вот – новейшая скоропечатня, пор всем статьям не хуже тех гигантов, что выросли недавно в Гамбурге, Роттердаме и Ливерпуле – подчас не верится, что и это есть в России, ведь тут, казалось бы не место создавать индустриальный рай: луга да коровенки, избенки да луга... Английский корреспондент без устали строчил серебристым своим карандашиком. Иван Дмитриевич Сытин уже рассказал вкратце про себя: родился в семье волостного писаря. Все его образование заключалось в трех классах сельской школы, откуда вышел ленивым, с отвращением к науке и книге вообще. Нужда заставила пойти "мальчиком" в лубочную лавку Петра Шарапова, и паренек завоевал расположение хозяина трудолюбием и сметкой. В доме было много книг.

– Получал я эти книги в известном порядке и последовательности, – рассказывал Иван Дмитриевич, – старик украдкой следил, как я исполняю его заветы. Разрешал мне жечь свечу до десяти вечера, но строго приказано было не окапать редкие древние книги, которые стоили больших денег.

Встав на ноги, купил в кредит литографию для печатания лубочных картинок, а в 1883 году приобрел книжную лавку и учредил товарищество "И.Д. Сытин и К°". Вскоре сделался успешным издателем лубочных картин и книжек, распространял товар через бродячих торговцев-офеней во все уголки России.

Хозяин – широк в кости, благообразен, чуть свет – уже в конторе. Хитроумный вроде бы мужичок с ухватками промышленного хищника. А вот надел очки в железной оправе, перелистал гроссбух, и вот уж перед вами университетский лектор: глубокий ум, бездонные глаза. Рассказывает, а сам косит взгляд в столбцы цифр на узких полосах пронумерованной бумаги.

– Мистер Сытин, чем еще вы можете порадовать читающий народ?

Хитрый бес – не сходу отвечает, взор искрится предвкушением розыгрыша. Нет, этот Иван отнюдь не смахивает на мироеда, хоть и купается в достатке: магнат, но весь такой одухотворенный.

Створка конторки откинулась – забелели стопки четко обрезанных спрессованных листов.

– А вот еще сейчас пускаем в оборот новинку – отрывные календари. Пусть это будет маленькая энциклопедия: отрывая в день по листочку, люди бы поминали знаменитых соотечественников, узнавали б новое для себя – по истории, науке, художествам...

– Пожалуй, мне ясен теперь смысл вашего профита – вы соединили бухгалтерию и поэзию.

Фирменной маркой Сытина стали эти календари. Они всегда были на Руси – святцы, месяцеслов, альманахи, но до 1865 года частным лицам запрещалось издавать их – только Академия наук имела такую привилегию. Впервые сытинские народные календари появились на Нижегородской ярмарке. Они были общедоступными и по цене, и по содержанию. "В наших календарях, – вспоминал Сытин, – впервые появились статьи по разным отраслям знаний. Они выгодно отличаются яркой внешностью и обилием рисунков в тексте. Календари получили колоссальный сбыт – два миллиона в год".

В плеяде русского купечества Сытин на знатном месте. Ему неведом был путь хищнической наживы, обмана, подкупа, расправ с конкурентами. Он своим трудом нажил огромное состояние и всегда был рад служить России, готов к милости и подаянию. Выходец из крепостного сословия, он имел свое мнение о предпринимателях. Скажем, уважал Варвару Морозову, которая строила жилье для рабочих, больницы, тургеневскую библиотеку-читальню. Но иронизировал над Саввой Морозовым, дескать, тот "отошел от купечества и, не имея художественного дарования, прилепился к обществу художников и артистов, звонил в колокола в спектакле МХАТа, грелся у чужих огней, а своего так и не развел". Сам он был поглощен своим делом и считал себя счастливым. А детям и внукам говорил: когда даровитый человек ничего любит – он так и останется на всю жизнь посредственностью.

Сытин стремглав реагировал на меняющуюся конъюнктуру спроса. "В день объявления русско-турецкой войны 1877 года, – вспоминал издатель, – я побежал на Кузнецкий мост, купил там карту Бессарабии и Румынии и велел мастеру в течение ночи скопировать часть карты, где наши войска перешли через Прут. В пять часов карта была готова и пущена в машину с подписью: "Для читателей газет. Пособие". Литографические картинки шли нарасхват. Купцы торговались не в цене, а в количестве. Товара на всех не хватало".

"Чем шире развивалась моя издательская работа, тем больше созревала у меня мысль, что в России издательское дело безгранично и что нет такого угла в народной жизни, где русскому издателю совсем нечего было бы делать!" – таково было кредо предпринимателя. Он первым выпустил самые доступные по цене собрания сочинений Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, первые издания народной, детской и военной энциклопедий, трудов по истории и географии. Эти книги доходили до читателя в любой глубинке благодаря разветвленной сети отделений издательства. Через них Сытин расширял сеть розничной книготорговли, предоставляя скидки и кредиты, чего никогда не делали другие издатели.

Пришлись по вкусу читателям книги по медицине и педагогике. В 1892 году фирма Сытина приобрела журнал "Вокруг света". Сытин пригласил писателей – Станюковича и Мамина-Сибиряка, даровитых художников. В приложении печатались Жюль Верн, Майн Рид, Гюго, Дюма.

В 1884 году Владимир Чертков – секретарь Льва Толстого – предложил Сытину выпустить серию книг для народа. Чертков обращался ко многим, но идея никого не заинтересовала – что за гешефт с дешевых книжек! А Сытин загорелся. Так родилось издательство "Посредник". "Это была не работа, а священнослужение, – вспоминал издатель, – Л.Н. Толстой принимал самое близкое участие в деле печатания, редакции и продажи книг". Священнослужение это длилось пятнадцать лет. Успехи своих проектов Сытин объяснял тем, что выпускал книги не "одиночкой", а – группами, сериями, библиотеками, считая, что отдельная книжка, даже самая интересная, может затеряться среди массы других – при выпуске группами читатель скорее заметит ее.

Случай свел Сытина с Чеховым, который попросил издать сборник рассказов. Чехов предложил Сытину издавать газету. Через подставных лиц Сытин приобрел захудалую газетенку, чтобы потом у себя же ее и купить. Газета была до того рупором черносотенных идей. Однако издание тихо умирало от всеобщего невнимания, без подписки, без розницы, без объявлений, съевши казенную субсидию, задыхаясь от злости и ругая "либералов", которые ее не замечали. Для Сытина преимуществом этой газетки было то, что издаваться она могла без предварительной цензуры, а подписная цена ее была всего пять рублей в год. Время было тяжелое. А потому, купив такую драгоценность, как "право" на издание дешевой газеты, надо было сохранить это право до лучших времен. И Сытин оставил пока ту же редакцию, сам газетой первое время не занимался, он просто давал на нее деньги. Когда газета была уже "раскручена", она стала, пожалуй, одной из самых влиятельных в России.

Так и ворвалось – век назад – в общественную жизнь обновленное "Русское слово" – одна из самых популярных газет в России. По мнению сотрудников, в Москве случались только происшествия, а события происходили в Петербурге, поэтому в столице было организован корпункт – отделение редакции в сто репортеров. Их оперативность была поразительной. "Такой быстроты собирания сведений нет даже у правительства", – поражался Витте. Стартовый тираж газеты насчитывал тринадцать тысяч, накануне революции перевалил за семьсот тысяч и порой даже приближался к миллиону.

Сытин освободил газету от прежней "черносотенной" редакции. В декабре 1911 года Александр Блок записывал в дневнике: "Тираж «Русского слова" – 224 000, т.е., считая 10 человек на № (это minimum), – около 2 500 000 читателей, газета идет вокруг Москвы и на восток, кончая Сибирью.

"Газета не нуждается ни в ком (из "имен"), держится чудом (мое) – чутьем Ивана Дмитриевича Сытина, не стесняющегося в средствах (Дорошевичу, уходящему теперь, предлагалось 48 000 в год и пожизненная пенсия 24 000). Вся московская редакция – русская (единственный в России случай; не только "Речь", но и "Новое время", и "Россия", и "Правительственный вестник", и "Русское знамя" – не обходятся без евреев)... "Русское слово" полагает, что Россия – национальное и государственное целое, которое можно держать другими средствами, кроме нововременских и правительственных. Есть нота мира и кротости, которая способна иногда застывать в благополучной обывательщине. Тревожится – сам И. Д. Сытин". После некоторых кадровых пертурбаций фактическим редактором стал "король фельетона" Влас Дорошевич. Он поднял газету на недосягаемую высоту. Впервые в России была создана газета нового типа – информационный вестник, фабрика новостей. В числе сотрудников были незаурядные для той поры литераторы – Потапенко, Гиляровский. Сотрудничали в газете и корифеи – Горький, Бунин, Куприн, Леонид Андреев. Дорошевич переустроил "Русское слово" по типу западных газет.

Гордостью "Русского Слова" была его "провинциальная информация". В каждом городе России пришлось найти человека чуткого к общественным вопросам, внимательного и осторожного к верности сообщаемых фактов, способного к журнальной работе, живого, отзывчивого, и притом человека, на которого редакция могла бы вполне положиться, за которого могла бы принять на себя полную ответственность – задача неимоверно трудная. Сменилась уйма лиц, пока не выработался, штат бесчисленных провинциальных корреспондентов "Русского Слова". Ежедневно в редакцию поступало не менее двенадцати тысяч строк – статей, телеграмм, хроникерских заметок. При этом только четверть всех материалов приходило и обрабатывалось днем, основная же масса приходила вечером и ночью – между девятью часами вечера и пятью утра. Информации поступало так много, что было открыто отделение почтамта в самом здании газеты.

Это была всем доступная народная газета. Если суворинское "Новое время" обходилось подписчикам в семнадцать рублей в год, то "Русское слово" – в восемь. Печаталось много рекламных объявлений. В обычном номере на шести полосах реклама, например, занимала всю первую и большую часть последней полосы. Объявления и реклама приносили очень большой доход газете. С ростом популярности газеты, все большее количество рекламных объявлений публиковалось в "Русском слове", и стоимость публикации с каждым годом росла.

Вернувшийся в апреле семнадцатого из Швейцарии Ленин выступил за закрытие всех буржуазных газет, в первую очередь "Русского слова", которое активно критиковало большевиков. 8 ноября в "Русском слове" помещена статья, где установившийся режим назван "новым самодержавством". После выборов в Учредительное собрание, по итогам которого ленинская партия оказалась в меньшинстве, сытинская газета призвала граждан бороться за демократию, но этот номер стал последним — Ленин распорядился о проведении ночных рейдов по редакциям враждебных газет и их закрытии.

Сто лет назад Сытин организовал при типографии художественную школу. Ее питомцы находились на полном обеспечении Товарищества, капитал которого достиг в ту пору миллиона. Уже процветали магазины в Москве, Киеве, Варшаве, Екатеринбурге и Одессе. Сытин открыл филиалы в Иркутске и Ростове-на-Дону, в Софии и Саратове. Предприниматель взялся издавать журнал "Друг детей", в круге авторов – Куприн и Мамин-Сибиряк. В 1911 году торговый оборот достиг двенадцати миллионов рублей. Накануне мировой войны Россия – во многом благодаря Сытину (!) – вышла на второе место в мире по производству книг – 30079 названий (для сравнения: Германия – 35078, Франция – 10758, Великобритания – 12379, США – 12230). В 1914 году товарищество обеспечило выпуск четверти всей книжной продукции России. Иван Дмитриевич собирался строить писчебумажную фабрику под Москвой с городком для печатников, школами, больницами, театром, церковью, телеграфом... Но подкрался 1917-й.

Он насытил рынок недорогими, прекрасно изданными учебниками, детскими книжками, сочинениями классиков, религиозной литературой, энциклопедиями. Через десять лет после того, как во всю ширь развернулся Сытин, Чехов писал о нем издателю Суворину: "На днях я был у Сытина и знакомился с его делом. Это настоящее народное дело. Пожалуй, это единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет, и мужика-покупателя не толкают в шею". О масштабах предпринимательской деятельности Сытина говорит тот факт, что к 1914 году продукция его типографий составляла четверть книжных изданий России. К 1916 году фирмой Сытина было издано 440 учебников и пособий только для начальной школы, а его "Букварь" переиздавался на протяжении тридцати лет.

Сытинская фирма складывалась как фамильное дело. У него было десять детей. Николай – старший из шести сыновей Ивана Дмитриевича был его во всем заместителем, Василий – главным редактором товарищества. Иван ведал реализацией продукции. Петра отправили в Германию изучать экономику. Только младший, Дмитрий, стал офицером, а в гражданскую войну служил в штабе Фрунзе. Иван Дмитриевич готовил сыновей к тому, чтоб со временем передать дело в их руки. Ну, а когда фирмы не стало, братья пошли работать в разные советские издательства. "Товарищество И.Д. Сытина" было национализировано, правда, издания с его маркой продолжали выходить. Сытинскую типографию назвали Первой образцовой – она и сегодня полиграфический флагман. Сытин еще пять лет был в издательском деле: являлся "уполномоченным" своей же типографии – благодаря его влиянию удавалось привозить из-за границы дефицитную тогда бумагу. Ему было предложили руководить Госиздатом, он отказался: не по нему, мол, шапка. Остался при деле в скромной должности консультанта при Вацлаве Воровском – главе издательства. При нэпе Сытин встрепенулся, ему позволили взять сызнова несколько бывших его предприятий – он сделал их преуспевающими, однако короток был век нэпа, да и годы Сытина клонились к закату. В начале своего упорного труда и поиска Сытин получил серебряную медаль за лубки, представленные на промышленной выставке в Москве. Этой первой своей наградой он очень гордился и почитал выше остальных. А было их немало: к 1916 году двадцать шесть медалей и дипломов. Среди них – золотые медали, полученные на Всемирных парижских выставках в 1889 и 1900 годах; диплом, подтверждающий право изображения Государственного герба, присужденный на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896-м; золотая медаль, врученная в Бельгии в 1905-м, и многие, многие другие... Новая рабоче-крестьянская власть тоже облагодетельствовала национального героя – снабдила лицемерной пенсией, которую назвала персональной. Слава Богу, он вовремя умер (1934) и не успел получить иных "наград" от партии и ее правительства.

Издатели есть разные: одни улавливают имеющийся спрос, другие создают новых читателей. Первых – легион, вторых впору заносить в красную книгу. Сытин в ней. Мнение многих о значении Сытина блестяще выразил Николай Телешов: "Призванный "отворять дверь" в книжную лавку, Сытин впоследствии действительно во всю ширь распахнул двери к книге – так распахнул, что через отворенную им дверь, он вскоре засыпал печатными листами города, и деревни, и самые глухие "медвежьи углы" России, куда понесли офени и коробейники – бродячая сытинская армия – копеечные брошюрки "Посредника" с произведениями крупнейших писателей во главе с Л.Н. Толстым, за которыми следовали Лесков, Гаршин, Короленко, с рисунками выдающихся художников, как, например, Репин".

Его пример недосягаем алчным нынешним "гуттенбергам", которые запрудили рынок отходами скудоумия и полуграмотного ремесленничества, внешне – глянец, а ковырнешь – помои. Величие Сытина в том, что он не брался ради выгоды потакать низменным позывам человека, а делал легко доступною пищу для ума и для души, принося даже в самые затаенные и темные уголки империи плоды просвещения.