О деградации

Всегда правые свои и всегда неправые чужие

Дума собралась провести второе чтение законопроекта, меняющего Гражданский кодекс России и многие смежные с ним законы. Проект президентский (Медведев внёс его в Думу в апреле прошлого года), и в его принятии не может быть сомнений. К разным частям этого трёхсотстраничного текста есть неснятые вопросы, но на истекшей неделе какое-то подобие обсуждений возникло только вокруг одного: вокруг резкого ужесточения «охраны частной жизни гражданина». Несколько абзацев проекта принципиально изменят условия работы массмедиа. Так, для публикации каких бы то ни было сведений о гражданине будет требоваться его согласие. Всякие кары будут грозить за публикацию не только порочащих, но и «недостоверных» сведений о человеке, причём доказывать достоверность станет обязанностью публикатора. Ну и ещё по мелочи: обиженный гражданин сможет требовать изъятия из оборота материальных носителей с обидевшей его информацией, уничтожения всех её копий в интернете — и так далее. Для журналистики эти нововведения безусловно губительны. Нам рассказывают, что таким образом ограждаются от наглых папарацци ранимые души Стаса Михайлова и Аллы Пугачёвой, но жёлтая пресса со своими героями всегда договорится: симбиоз. А вот в то, что от назойливого внимания разоблачителей ограждаются Пехтин и Бастрыкин, поверить легче. Да и не с одними разоблачениями будет проблема. В новых условиях вообще никакой профессиональной статьи ни о ком, кроме матери Терезы, написать без серьёзных рисков станет нельзя. С резкими протестами выступили журналисты и представители интернет-индустрии, специальное обращение к парламентариям приняла Общественная палата, но могу пари держать: Дума их слушать не станет.

Завязать содержательный спор не получится. Авторы проекта скажут, что вовсе не покушаются на свободу слова; что возмутившие нас новации навеяны британским правом, где бремя доказательства тоже лежит на публикаторе, а privacy трактуется весьма широко. Мы им скажем, что британское право в этой части подвергается массированной критике за ограничение свободы слова; что американцы, например, даже приняли недавно специальный закон, лишающий силы на территории США решения в этой сфере, принятые в судах иных юрисдикций (имея в виду как раз Англию); что в большей части цивилизованного мира наказуемым небрежением privacy считается не публикация чего-то там без санкции, а вполне конкретные шкоды вроде воровства документов или физического проникновения в частное пространство. К тому же, скажем мы, ино дело суд тамошний, ино здешний. Британский судья, увидев заверенные скриншоты с официального сайта Майами, где г-н Пекшин числится owner’ом такой-то квартиры, сочтёт достоверность сведений доказанной — что решит по тому же поводу наш судья, так просто не предскажешь. Мы можем говорить ещё многое; они отвернутся от нас на полуслове — и единодушно проголосуют за начальственный проект. И назавтра никто об этой теме не вспомнит.

Вот это, на мой взгляд, и хуже любых, даже самых вредных поправок в ГК. Деградировала — не знаю, как сказать короче, — интеллектуальная структура страны. Распадаются, если не распались, простейшие представления о распределённом знании, о том, что во всяком деле нужны и ценны знатоки. Да никому они уже не нужны. Вот в этом простейшем и далеко не самом важном случае с «охраной частной жизни» все прикосновенные лица: и журналисты, и интернетчики, и самим же начальством признаваемые голоса общественности — вопят в один голос, но никто, ни начальство, ни публика, их не слушает. И это не исключение, а железное правило.

Возьмите ещё один начальственный законопроект — о регистрации. Под предлогом борьбы с «резиновыми квартирами», где регистрируются десятки, а то и сотни людей, проект по существу возрождает советский институт прописки без малого в советском же объёме. Мне, кажется, не попался ещё ни один независимый эксперт, одобряющий проект. Для борьбы с резиновыми квартирами хватило бы установления минимально необходимой площади на регистрируемое лицо. Восстановление же советской прописки в контексте многообразно несоветской жизни есть совершенно провальная затея; её возможные выгоды для власти (отслеживание призывников, например) реализуются в лучшем случае частично и наверняка дадутся слишком дорого. Вы полагаете, будет авторами проекта услышана и учтена критика? Я тоже так думаю.

Или новейшая модная тема — о несении студентами военной службы в рассрочку, по три месяца в год. По моим наблюдениям, ни один разумный человек, которому не выкручивает руки какое-нибудь начальство (как их явно выкручивают ректорам вузов, предлагающих начать эксперимент), не отозвался об этой новации хотя бы нейтрально. Слишком уж явный бред. Если армии не нужны люди, можете разогнать военные учебные заведения, как и делал Сердюков. Если всё-таки нужны, можете эти заведения восстановить, как Шойгу восстанавливает прапорщиков. Но издеваться и над студентами, которым испортят целостность обучения, и над воинскими частями, которые невесть зачем заставят принимать на каникулах связанный с ними взаимным презрением контингент, и над самой идеей подготовки обученного резерва — это как-то чересчур. Минусы новации будут реальны и зримы, а вместо плюсов будет одна туфта, да не простая туфта, а позднесоветская, то есть никого и ни на секунду не обманывающая.

Сами слова «независимый эксперт» произносятся всё реже и понимаются всё хуже. Какой же ты эксперт, если начальство поручило готовить бумагу не тебе? Ему поручили — он и эксперт. Всего три года назад, когда в Думе состоялась мимолётная дискуссия, в которой позиции грызловского протеже супермегаизобретателя Петрика столкнулись с позицией комиссии РАН по борьбе с лженаукой во главе с академиком Кругляковым, борьба была замечена публикой, и симпатии публики оказались скорее на стороне академика. Сегодня в точности таких же столкновений публика вполне искренне не замечает, да и симпатии на стороне экспертов оказываются всё реже. Нет экспертов и нет профанов, есть всегда правые свои и всегда неправые чужие. И децибелы визга не скроют всё более повального равнодушия.