Окончательное размежевание

Из истории русской эмграции

В прошлом номере мы рассказывали об отношении русской эмиграции в 30-е годы прошлого века к проблеме патриотизма накануне второй мировой войны. Однако обеспокоенность судьбой Родины была не единственным фактором предвоенного политического размежевания. Другим важным вопросом было отношение к фашизму. Еще с начала 20-х годов, по мере постепенной адаптации русских людей к жизни вдали от родины и несмотря на замкнутость их сообщества, началось вовлечение рядовых эмигрантов, так называемых "низов", рабочих прослоек русского зарубежья, в трудовую и общественно-политическую жизнь принявших их стран. Как писал известный общественный деятель русской эмиграции, вернувшийся после Великой Отечественной войны в СССР, Д.И. Мейснер, "русским эмигрантам, где бы они ни жили, приходилось бороться за существование, часто за очень бедное, а нередко и просто за кусок хлеба. Эмигранты были вынуждены жить в худших условиях, чем подданные капиталистических стран. На собственном опыте они узнали страх безработицы, они боролись за увеличение зарплаты, за оплачиваемые отпуска, за право на забастовки и стачки..." Переворот, произошедший в судьбах бывших солдат Императорской и Добровольческой армии, представителей привилегированных классов дореволюционной России, а ныне простых фабричных рабочих, шоферов и грузчиков, изведавших жизнь трудового народа, привел к вызреванию совсем новых настроений. Менялось отношение бывших офицеров-белогвардейцев к борьбе рабочих за свои права; они начинали глубже вдумываться в сущность и причины Октябрьской революции. Многие из них совершенно осознанно отрекались от своих прежних взглядов, переосмысливали значение коммунистических идей, вступали в местные профсоюзы, образовывая в них русские "ячейки" и "секции"; многие приходили к признанию справедливости социалистического строя. Причем эти процессы имели сравнительно мало общего с деятельностью старых эмигрантских антисоветских социалистических групп - меньшевистской и эсеровской; главенствовала здесь ориентация именно на советский социализм. Так что традиционные левые группировки зарубежья были сильно потеснены на политической арене появлением указанных настроений. К тому же, как писал другой признанный властитель дум русской эмиграции Л.Д. Любимов, эмигрантам приходилось жить в тяжелой психологической атмосфере постоянных насмешек и издевательств над именем России, звучавших со стороны правых сил, которые ненавидели и боялись ее, ругали русскую историю, отрицали культурные достижения, не говоря уж о полном отождествлении России и большевизма, что было особенно обидно для адептов "Белой идеи". В ходу у французских буржуа были остроты насчет русского варварства и азиатчины, и это было нестерпимо для русского человека. Поэтому подобный поворот в умах, "полевение" трудовой части зарубежья, были порождены также и острым чувством обиды за свою Родину. С другой стороны, для левых сил всех стран Россия была первым социалистическим государством, родиной Октябрьской революции, образцом для подражания. При этом левые силы основных стран пребывания русской эмиграции, и, прежде всего, Франции, традиционно выступали за мягкую политику в отношении иммигрантов, в то время как на вооружении консервативных сил были лозунги жесткой дискриминационной политики к "паршивым иностранцам". А это каждый чувствовал уже на собственном горбу. Большое значение имел приход к власти во Франции в мае 1936 г. правительства Народного фронта, принесший улучшение положения всем трудящимся, в том числе и русским. Впервые многие из них получили возможность заявить о своих правах, потребовать от хозяев страховку, отпуск, отмену внеурочных работ и т.д. Безусловно, нельзя преувеличивать значение этих "новых явлений" в жизни российского зарубежья: большинство эмигрантов оставалось верными политическим установкам Белого движения и не желало иметь ничего общего ни с советским строем в России, ни с социалистическим движением тех стран, куда они были заброшены судьбой. Значительная часть видных деятелей зарубежья, а также массы рядовых эмигрантов оставались приверженцами либеральных и демократических идей. Но принципиально важным здесь было то, что патриотические, оборонческие настроения изначально развивались в одной связке с социалистическими. Все "новые явления" эмигрантской действительности - распространение социалистических идей, растущие движения "оборонцев" и "возвращенцев", гордость за военное могущество и растущий международный авторитет Родины – были крепко связаны между собой единым патриотическим порывом и сливались в один общий поток. Несомненно, эта часть эмиграции враждебно относилась к германскому, итальянскому и прочим фашистским режимам. Открытые угрозы Гитлера расправиться с социалистическим строем и тщательно скрываемые до поры до времени, но не менее очевидные намерения поработить Россию содействовали росту ненависти с их стороны к мировому фашизму как врагу Родины и социализма. По сути, это было зарождение антифашистских настроений. Однако одновременно с этим в среде эмиграции появились и довольно сильные профашистские тенденции. Более того, в условиях Европы 20-30-х годов альтернативный путь к идеям социальной справедливости, которые были актуальны для эмиграции – ибо работать приходилось всем, не исключая и вождей РОВС, – виделся многим в "корпоративизме", "солидаризме" и прочих разновидностях фашистской идеологии. В эмигрантской среде появились многочисленные новые, так называемые "пореволюционные" политические группы, заимствовавшие многие идеи из арсенала итальянского фашизма и германского национал-социализма: Национально-Трудовой Союз Нового Поколения, упоминавшиеся фашистские организации в Манчжурии, США и Германии, а также и движение младороссов. Очевидно, многим эмигрантам чисто психологически было легче перейти от застарелых консервативных убеждений к фашистским идеям, чем к признанию советского строя, поскольку при этом, не сходя с антимарксистских позиций, они в то же время становились сторонниками социальных идей. Не случайно газета русских фашистов "Клич" называла фашизм идеологией "низов", рабочей части зарубежья, в то время как левые и либеральные идеи, по ее утверждению, были присущи в основном эмигрантской "буржуазии, состоящей на содержании еврейского капитала". Подобное расхождение во мнениях выводило еще одну - баррикаду между различными "лагерями" эмиграции, и к началу второй ' мировой войны она пришла уже явно разделившись на сторонников фашизма и его противников. Большинство русских фашистов были "пораженцами", а антифашисты и значительная часть либералов – "оборонцами". Однако полного совпадения на этом этапе еще не было. Так, младороссы, самое массовое молодежное движение русского зарубежья, пытались соединить "оборончество" с фашизмом и монархизмом. В эмиграции зародилось также течение, называвшее себя "национал-большевиками", которое тоже балансировало на острие национальных идей фашистской окраски и советского социалистического патриотизма. Оба эти движения мечтали видеть советскую Россию фашистским государством в одном ряду с Италией и Германией. Они с восторгом приветствовали наметившийся в середине 30-х годов сдвиг в советской идеологии в сторону национальных великорусских идей. Особенно бурное ликование наблюдалось в рядах младоросского движения, для которых знаменитые кремлевские процессы над троцкистами и зиновьевцами были знамением перерождения коммунистической советской власти во власть национально-русскую, причем фашистского типа. Далее, определенное значение в предвоенном политическом размежевании по вопросам войны и фашизма имела конкретная обстановка, царившая в той или иной стране эмигрантского рассеяния. Скажем, в нацистской Германии, где и пропагандистский аппарат, и тайная полиция были поставлены на службу фашистскому режиму, пораженческие и профашистские настроения господствовали; в то же время в либеральной Франции или Чехословакии существовала относительная свобода убеждений – от коммунистических до фашистских включительно, и в этих странах выбор между фашистской коалицией и западными демократиями диктовался другими причинами. Как отмечал писатель-эмигрант В.С. Варшавский, многое здесь решалось какой-то внутренней склонностью, психологической предрасположенностью каждого человека. "Легко составить реестр доводов", – писал он, – "при помощи которых каждый объяснял сделанный им выбор. Но большей частью эти доводы разума задним числом подгонялись для обоснования уже принятого сердцем решения. Так, русские эмигранты, которые оправдывали свою любовь к Гитлеру тем, что Гитлер борется с Коминтерном, продолжали любить Гитлера и после того, как он заключил пакт со Сталиным. Любовь этих эмигрантов держалась, конечно, не какими-либо рассуждениями, а чувством глубокого соответствия, глубокой родственности всего духа национал-социализма их собственным вожделениям и идеалам. Какие бы ни заключались пакты, они "знали", что гитлеровская Германия защищает "добро" – священное национальное начало – против погубившей Россию и правящих Англией и Францией темных сил интернационального иудео-масонства. И так же те, кто выбрал лагерь демократии, сделали это не в итоге взвешивания "за" и "против", а без всяких доводов, даже вопреки доводам. В грозный и трагический час начала войны они почувствовали без колебаний, почувствовали инстинктом, совестью, всем существом, убеждением всей жизни и всех заложенных в глубине души понятий о правде, что если бы даже разговоры об английском империализме и о влиянии лондонского Сити были справедливы, мир демократий, несмотря на все его недостатки, все-таки по сравнению с тоталитарным - добрый человеческий мир, который во что бы то ни стало надо отстоять". Как бы то ни было, к концу 30-х годов все эти процессы, подспудно развивавшиеся все годы изгнания, уже достигли определенной завершенности. На фоне существования старых эмигрантских организаций происходило размежевание эмиграции на сторонников и противников фашизма, на "пораженцев" и "оборонцев". Окончательный раздел эмигрантского сообщества был связан, как это ни странно, с начавшейся в 1936 г. гражданской войной в Испании. Об этом – в следующем номере. Денис Тюрин