Парит ли дух над прахом?

Субъективные размышления о русской культуре в Латвии

Тема — "Концепция развития русской культуры в Латвии" была задана Сергеем Мазуром для 79–х Чтений Гуманитарного семинара. Чтения состоялись 31 октября. Затем в Академии культуры состоялась конференция, посвященная 60–летию и памяти создателя и первого ректора академии, философа Петериса Лакиса. И, наконец, — презентация проекта "Философия России первой половины ХХ века", который является продолжением начатого в 2006 году совместного проекта Института философии РАН, фонда им. Георгия Петровича Щедровицкого и издательства "Российская политическая энциклопедия". В рамках проекта уже вышел 21–й том из серии "Философия России второй половины XX века".

Было бы желание

Проще было бы пересказать содержание, например, 79–х чтений. Но чтения, на мой взгляд, не дали однозначного ответа на весьма ясно поставленный Сергеем Мазуром вопрос: "Может ли сообщество само, вне рамок государства и его программ, ставить вопросы о самих себе, о русской культуре, и достигать некоторой связности усилий сообщества?" Некоторые выступающие уходили от вопроса в сопряженные темы, перескакивали от культуры в искусство, оспаривали применимость некоторых терминов (развитие, концепция) к культуре, интересовались, к какой культуре отнести русских исполнителей Брамса… Мне показалось, что большая часть выступающих считает: даже найди они ответ на заданный вопрос, практика, которая из этого вопроса следует, может оказаться не востребованной самим русским сообществом Латвии.

В своих тезисах к чтениям Сергей Мазур назвал трудности, от которых зависит успешность действий русского сообщества на благо русской культуры. 1. Отсутствие политики и законодательства в отношении русской культуры. 2. Тенденция маргинализации русского гуманитарного образования в Латвии, неимение единого языка описания той же самой ситуации русской культуры в Латвии. 3. Обособленность разных направлений в русской культуре: в литературе, музыке, изобразительном искусстве, скульптуре, истории, образовании и т.д. Каждое направление имеет свой очерченный круг проблем и направления, как правило, не пересекаются друг с другом, не объединяются по национально–этническому признаку. Даже в отношении самого термина "русская культура" у экспертов нет единства.

Но это, на мой взгляд, всего лишь задачи, которые предстоит решать, осуществляя "концепцию развития русской культуры в Латвии". Но, опять таки, слушая чтения, а также наблюдая похожие тенденции маргинализации латышской культуры, впереди маячит вопрос — а имеется ли у нас желание решать эти задачи, будучи не служащими отдельных направлений культуры, а волонтерами, которые считают культуру основой национального? Не надо ли, прежде чем создавать концепцию, создавать желание. А под созданием желания я понимаю почти то же самое, что в конце чтений сказал научный руководитель ПЦ "Эксперимент" Бронислав Зельцерман: "Будет субъектность русской элиты, будет и русская культура в Латвии." Значит, первое дело — мобилизация элит.

Тут же Ирина Маркина (БМА) сказала: какие бы красивые концепции мы ни создавали, как бы красиво ни писали местные русские авторы, если это не будет поддержано повседневными культурными практиками сообщества, то так и останется уделом лишь культурной элиты, которая к тому же имеет тенденцию к истощению. Она же своим вопросом "Есть ли у нас…", по–моему, обозначила второй важный шаг к тому, чтобы предполагаемая концепция не оказалась пустым делом. То есть — поиск реальных инструментов, чтобы те смыслы, которые будут обозначены, проникали в культурное сознание людей, а не подлежали лишь музеефикации. Кроме того важно, чтобы эти смыслы реально передавались бы новым поколениям.

А может быть, действительно, рассуждения о подобной концепции бессмысленны? Культура сегодня — товар для потребления среди прочих товаров, и нечего придавать ей роли и смыслы, которые были актуальны в прошлом и позапрошлом веках. Некоторые выступающие (В.Дозорцев, Ю.Петропавловский) подчеркивали, что культура должна быть независимой от государства. Это лишь благое пожелание. Культура (если речь именно о культуре, а не об искусстве, которое порой еще бывает себе на уме) давно и служка, и инструмент государства (власти). Особенно после того как Альберт Швейцер заметил, что не было более поганого действа, чем отдать и этику в пользование государства (власти). Если сообщество, народ не способны устанавливать моральные, этические нормы бытия как сами для себя, так и для власти, культура для него становится ведомством, отраслью, а не основой бытия. Ведомственных концепций и стратегий у нас хоть отбавляй. Но такое положение дел меня не устраивает.

Также старания академических кругов что есть мочи или унифицировать уникальные культурные системы, или изолировать, обособить их от национального, выставляя практиками индивидуумов или хоров, которые работают из–под палки властных дирижеров. Все, мол, лишь мировая культура, наделенная некими территориальными и лингвистическими особенностями. Или — этнография как красивый и милый пережиток старины. Это модно, удобно и угодно тем, кто правит миром. И нам ведь гораздо проще сказать "интеллигенция — дерьмо" (как в комментариях к статье В. Гущина о ЛОРК в "7 секретах" от 8 ноября) и стать потребителем русского вместо того, чтобы быть русским.

Меня и это не устраивает. Я хочу и впредь тут видеть русских русскими, украинцев украинцами и латышей латышами. Мне это выгодно. Возможно, будь мы все "средними людьми" ни от какой культуры и ни от каких корней, нам было бы легче уживаться в современных условиях. Но что толку латышской культуре, любой национальной культуре от "средних людей"?

Я терпеть не могу национализм "крови" и не думаю, что моя национальность наделяет меня где–либо какими–то привилегиями, но все же мне важна моя этническая идентичность и как биосоциальная категория. Тем более — я согласен с теми, кто считает национальную принадлежность важнее гражданской и коммунальной принадлежности. Важнее паспорта. Режим не всегда есть точка отсчета, мера собственного достоинства. А мои отцы и праотцы, родная речь — всегда. Я должен соответствовать. Культура положительно давит на меня. Глобальный универмаг мне не родина и не народ. Потому вопрос: а стоит ли русскому сообществу Латвии заниматься русской культурой в Латвии? — мне кажется праздным и ответ на него — сам собой разумеющимся. А если ответ вызывает сомнения, возникает другой вопрос: а есть ли у русского сообщества Латвии желание добиваться связности усилий на благо русской культуры в Латвии?

Думай за себя сам

Если какой–либо народ, диаспора в нашем многонациональном доме перестанет утверждать свою культуру, произойдет то же, что при отключении тепла в квартире. Остальные тоже начнут вымерзать. Говорят, от такого вымерзания помогает ассимиляция. Но тот, кто перестает утверждать свою культуру, не принимая как свою никакую другую, уже ассимилирован. Но — не другим народом, а толпой.

Так или иначе, на вопрос — стоит ли русским на практике, а не только в душе дорожить национальной культурой, быть русскими, даже если отсутствуют государственные стимулы? — я отвечаю утвердительно. И не потому, что я не русский, которому легко отвечать на любой вопрос, если тот не предполагает его собственных действий. Скорее потому, что мне в Латвии все чаще встречаются якобы русские люди, которые владеют русским даже хуже, чем я. Скорее потому, что слишком многие из них меньше меня наслышаны о более–менее значительных явлениях культурной жизни России или местной русской общины. А мои познания по этой части в последнее время — весьма средние или ниже того.

Такое положение дел мне крайне не выгодно. Мне крайне не выгодно то, что обе общины сползают с уровня культурного общения. Даже если речь идет о чисто лингвистическом общении. Убогость речи означает убогость мышления или отсутствие его. Профессор Денис Ханов на конференции в Академии культуры сказал, что процесс мышления в наши дни — все большая роскошь. А если у людей нет времени подумать или, если они позволяют другим думать вместо себя, ими легко манипулировать. Вот, пожалуй, важная причина необходимости построения связной концепции развития русской культуры Латвии. Не давать вместо себя думать о собственной самости (культуре) другим. Это тем более существенно, если политика навязывает общинам пребывание в состоянии "свой–чужой". Профессор Ханов обозначил хороший образ: "Люди сейчас выходят из троллейбуса в наушниках. Спросить их, куда следует троллейбус, невозможно".

Тут две возможности — или правда будет за тем, у кого выше собственное достоинство (культура), или же мы все станем безнациональным европейским быдлом (в наушниках), которому все равно, куда идет троллейбус и которое лишь потребляет заранее расфасованные культурные продукты, не имея никаких признаков национального, никакого отношения к созиданию культуры даже в масштабе собственных семей.

Собирание семьи

Еще один аспект. На презентации серии книг о российских философах ХХ века Петру Щедровицкому задали вопрос: а зачем выделять — русская, еврейская, немецкая философия? Разве для философии это столь важно, и чем вы руководствовались, объединяя столь разных людей под крышей одного проекта? Петр Георгиевич ответил, что основным объединяющим признаком был русский язык.

Канта, если не ошибаюсь, тоже называли русским философом. Даже первым. Хотя он немец. В отличие от немца Фонвизина, который в российском восприятии русский. Или от шотландца Барклая, который тоже русский.

Само собой понятно, что философия в национальные рамки не умещается. Но и отрывать ее от национального незачем. Так же как незачем отрицать присутствие Брамса в русской культуре. Незачем отрицать присутствие Петербургской художественной школы в латышской культуре. Выдавать это за проблему — лишь поверхностные игры предпочтений. Русский философ Федор Степун писал, что одно и то же явление работает на две или три, или четыре культуры. Существенно не то, чье это явление, а где действую и помещаю себя я. Полагаю, что пока чаще всего я себя помещаю в поле своей национальной культуры. Остальное — рассуждения вне действия.

Все тут и проще и сложнее. Академические круги ради своих классификаторских удобств сузили рамки рассуждения о культуре. Доктор искусствоведения Борис Аврамец на чтениях оценивал культуру как систему. На мой взгляд, культура словом "система" полностью не описывается. Государство, пожалуй, описывается. Хотя… система — это нечто конструируемое. Почему же мы тогда не сконструировали себе идеальное государство? Слово "культура", по–моему, масштабнее слова "философия". То есть — если мой сын станет философом, он не перестанет быть моим сыном. То есть — я его в контексте моей семьи (культуры) воспринимаю и чувствую гораздо более значимо, чем лишь философа. Посвященный русским философам ХХ века проект в некотором роде есть собирание "семьи" по признакам, которые полностью не описать словами "философия", "язык" или "система". И в Латвии есть хорошие примеры такого собирательства (выставки и издания "Русские Латвии", "Прибалтийские русские", "Староверие Латвии").

Конечно, создавать концепцию развития русской культуры в Латвии, на мой взгляд, не значит писать, что–то вроде пятилетнего плана или отраслевой стратегии министерства культуры. В ширпотребовском смысле слово "развитие" к культуре действительно не применимо. Типа — выше, дальше, больше… Но, если говорить о выборе действия, выборе движения (к храму, от храма; к просвещению, воспитанию чувств и духа или мимо них), все уже не так просто. Британский философ Людвиг Витгенштейн писал, что "исчезновение культуры не означает исчезновения человеческих ценностей, а просто гибель некоторых способов выражения этих ценностей". Я, кроме прочего, понимаю это как задачу. Если изменилась ситуация, если изменился язык и Пушкин ныне не понятен, если учителю надо объяснять ребятам, что Достоевский Ф. М. — это не радио FM, если ударить старика или украсть икону суть геройство, то надо выяснить, каким образом изменились способы выражения (значит, вполне конкретные действия) ценностей. Что умерло, что народилось и каких адекватных современности действий не хватает для полноценной, человеческой культурной практики. Эта работа, на мой взгляд, и станет концепцией развития русской культуры. Тот же философ сказал: "Прежняя культура постепенно становится кучей мусора, а затем превращается в горстку пепла; но дух парит над пеплом". Парит ли дух?

Свобода для

А как все–таки быть в этом деле с государством, с властью? Петерис Лакис в одном из своих эссе писал, что у государства две обязанности по отношению к человеку: обеспечить максимальную возможность развития свободного человека и защищать человека и особенно тех, кто не может помочь себе сам. В этом смысле культура — одна из функций государства. И если государство не выполняет свой долг по отношению к какой–то части общества, к меньшинству, то частью концепции развития русской культуры является предусмотрение действий, направленных на то, чтобы заставить государство свой долг выполнять. Латвия в своей официальной культурно–политической практике (включая образование) пока не захотела перейти на "второй уровень демократии" (П.Лакис). То есть — поменять "свободу от" на "свободу для". Власти выгоден внутренне несвободный человек. Потому что им опять–таки легко манипулировать. Это одна из причин ущербного диалога между культурой и властью.

Есть другая точка зрения: "Культура может и должна существовать без участия государства". (В.Дозорцев). Наверное, может, но вряд ли должна. "Культура должна быть абсолютно независима от господства любого государства: тоталитарного и рыночного господства". Тут Владлена не слушаются ни культура, ни государство.

"Чем раньше русское сообщество Латвии разорвет пуповину привязанности к вымени государства, власти и начальства, тем лучше для русской культуры будет". (Ю. Петропавловский). Связывать себя с властью и начальством пуповиной, безусловно, слишком. Но трогать власть за вымя иногда полезно. И не надо сводить культуру к искусствам. Государство должно выполнять свои прямые обязанности по отношению к культуре, а сообщество (общество) не должно позволять государству портить людей. Сообщество само по себе не решит проблему грамотности. Сообщество само по себе не решит все проблемы, связанные с инфраструктурой национальной культуры. Среди прочего — не обеспечит ее необходимой политикой и законотворчеством. И еще — даже если призвать тут искусство — сообщество собственными усилиями, без культурной политики страны, не создаст такого массового читателя, зрителя, слушателя, который способен приобщиться к высокой культуре. А одна из главных задач — сделать какую–то концепцию культуры "концепцией развития". Может ли ее на системном уровне решить культурная элита в свободное от своих дел на обособленных культурных грядках время? Сомневаюсь.

Я не воспринимаю эту концепцию как своего рода альтернативный проект, который будет способствовать созданию некоего гетто русской культуры (М. Митрофанов). Где же не–альтернативный проект по теме? По–моему, его нет. Значит, концепция может стать мобилизационным проектом на пустом месте. А то получается некоторое лукавство. Сидим, говорим о концепции, не хотим прикосновений государства, а на самом деле надеемся, чтобы стартером культурных действии выступила как раз власть.

Без коррекций со стороны сообщества власть останется неисправимой. Она не увидит ничего низкого, лицемерного, например, в том, что заявит о трансляции государственных мероприятий и на русском, но одновременно откажется говорить по–русски с человеком, к которому ломятся грабители. Власть прикинется дурой, не поймет или поймет превратно, в чем риск, если "школа сегодня — арена борьбы между культурой и политикой. Образцы культуры в школе формализованы…" (О.Исакова). И т.п. Чем настойчивее попытки замкнуть сообщество на себя и в себе, тем больше должно проявляться диалоговое, открытое начало концепции. Безусловно "русская культура в Латвии есть и будет существовать и без всех этих определений". (Ю. Касьянич). Но хотя бы для того, чтобы не кидаться в крайности (ассимилироваться — уезжать), концепция развития русской культуры как акт воли самого русского сообщества Латвии должна быть.