Переохлажденная Прибалтика разогревается

Идеологические статьи законодательства

Последние два года я вижу все учащающиеся попытки актуализации «идеологических» статей пенитенциарного законодательства стран Прибалтики. Тенденция – понятная, так как рано или поздно прибалтийские идеологические концепты «оккупации» и «правовой преемственности» должны были войти в конфликт с общепризнанными правовыми принципами. Ниже – наблюдения как раз за этой тенденцией. А также выводы и предложения.

Зараза

Идея криминализации «отрицания оккупации» бродила по медийному пространству Прибалтики давно, но летом прошлого года стала в Литве фактом. Первая мысль, которая появилась у меня после прочтения перевода статьи 170-2 УК Литвы «Публичное одобрение международных преступлений, преступлений СССР или нацистской Германии перед Литовской Республикой или ее жителями, их отрицание или грубое умаление», была – кто композитор? Потому как такие вещи нужно класть на музыку… Я был убежден, что через какое-то непродолжительное время аналогичные статьи появятся и в уголовном законодательстве Латвии и Эстонии, однако – не случилось. Зараза дальше пока не пошла, что для наших широт необычно. Посему единственным (на первый взгляд) прецедентом на сегодня остается «дело Палецкиса».

Хотя разговоры начались снова в связи с предстоящим в Латвии референдумом. «Учитывая, что в последние несколько дней опять активизировались антигосударственные деятели, я подготовил наброски поправок к Уголовному кодексу. Надо обсудить вопрос о систематическом публичном отрицании оккупации и репрессий. Будем трястись от реакции «Восточного соседа»? Осмеивание языка и флага надо прекратить». Это – из свежей переписки латышских политиков. Автор – Дидзис Сенбергс.

Андрейс Межмалис: «Как я понимаю, у литовцев только что была аналогичная ситуация с польским меньшинством, которое требовало польский язык как второй государственный язык Литвы. Как я понимаю, литовский Конституционный или Верховный суд пришел к мнению или принял решение, что это противоречит конституции и подрывает национальную самобытность страны. Поэтому вопрос о польском языке как втором государственном языке в Литве уже не актуален и не существует. Почему латвийское правительство, или Конституционный суд, не примеряет этот опыт или прецедент в ситуации Латвии???».

А вот и сами предлагаемые поправки:

«Дополнить закон статьей 83.1 в следующей редакции
83.1. Призыв к созданию угрозы латышскому языку как государственному языку

(1) За публичный призыв к созданию угрозы латышскому языку как единственному государственному языку — карается арестом или штрафом в размере до пятидесяти минимальных заработных плат
(2) За организаторскую деятельность, которая направлена на создание угрозы латышскому языку как единственному государственному языку — карается лишением свободы на срок до двух лет, арестом или штрафом в размере до ста минимальных заработных плат».

Характерная черта

Характерной чертой уголовных дел по «идеологическим статьям» является практическая обязательность «внешней» и «независимой» экспертизы высказываний или действий подсудимого. Такой экспертизой в «деле Палецкиса» стала экспертиза «старшего
научного сотрудника института литературы и народного творчества Литвы,
доцента кафедры филологии Вильнюсского университета, работника центра
семиотики и теории литературы им. А.И.Греймиса, доктора Дали Саткауските» (титулатуру даю по переводу текста обвинительной речи).

Наличие подобного рода экспертиз делает защиту вдвое тяжелее. Почему?

Недавно я читал лекцию о «национальном государстве» в Таллинском техническом университете и, среди прочего, предложил студентам свой собственный каталог суверенов. Ими, по моему мнению, могут в условиях современности быть народ, государство, монарх, Бог и закон. А в качестве простого теста на определение суверена в конкретной стране предложил присмотреться к тому, чьим именем выносятся решения суда. Во всех трех прибалтийских странах решения суда выносятся именем государства (в Молдавии, например – именем закона). Значит, суверен – государство. Как в принципе может быть объективным суд, выносящий решение по «антигосударственной» статье… именем этого государства? Это – в полном смысле самосуд. И грубейшее нарушение права на независимый суд. Судья, рассматривающий дело по «антигосударственной» статье, находится на зарплате у этого же государства.

Более того, судья назначает ту или иную экспертизу. Но и эксперт, как мы видели, тоже на зарплате у государства. А другого эксперта судья просто не допустит. Ничего общего с независимым разбирательством дела тут нет и в помине, так как судье остается только переписать в решение акт экспертизы.

Новый символизм

Понятно, что на подобного рода продажность суда в наше время никто внимания не обращает. Потому что продажность суда государству – это продажность привычная, и в большинстве случаев даже незаметная. Символическая такая продажность.

 Общественные же символы призваны скреплять общественную мораль. Последние 20 лет мораль в Прибалтике выводили и вывели под корень. В Эстонии на уровне закона конституционный «моральный ущерб» заменили «неимущественным»; вывели из оборота «мораль» и указали ей ее подлинное место – «не имущество». Окончательно мораль добили, приняв новый закон о трудовом договоре, из которого выкинули все моральные отношения между работником и работодателем. В рамках «нового символизма» получается смешно – например, какая-то фирма призывает присоединиться к ее «программе лояльности клиентов». Ага. И тут же: «Переходите к нам со своим номером, и мы дадим вам…».

 Поэтому читать о том, как латвийский Сейм решил актуализировать символическую клятву депутата, было весело. Особенно после того, как месяц назад получил решение  суда, в котором судом же доказывалось, что отказ в принесении клятвы чиновника никак не может повлиять на прием этого чиновника на службу (того очень надо было принять!).

Однако, как я понял из статьи Иветы Кажоки, депутата Сейма Николая Кабанова оштрафовали. «Депутат обещал укреплять латышский язык как единственный госязык, а потом подписался за присвоение такого статуса русскому языку». И тем самым – якобы нарушил клятву. А глава бюджетной комиссии Сейма Янис Реирс заявил, что на агитацию против русского языка и 100 млн. латов не жалко. Откуда будет брать деньги, не сказал, но из общего контекста понятно – будут штрафовать «подписантов». А откуда еще?

Чуть поглубже

На самом деле, вопрос актуализации клятвы депутата (символа) применительно к русскому языку, равно как и вопрос о допустимости государственного финансирования кампании против законопроекта, предложенного на референдум – это вопрос понимания того, кто в стране хозяин. Уже поднимавшийся выше вопрос суверена. В данном случае формально конкурируют между собой «народ» и «закон».

Это – старый и исследованный конфликт, не имеющий отчетливых правовых решений. Суть его в том, что принцип законности («диктатуры закона»), включающий в себя и принцип верховенства конституции, обычно формулируется так: «Перед законом все равны. Все законы принимаются в соответствии с конституцией. Законы, противоречащие конституции, недействительны с момента их принятия». Понятно. Но только на первый взгляд.

На второй взгляд становится непонятно, а как тогда можно изменить конституцию, если любой закон, изменяющий конституцию, по определению противоречит ей – иначе зачем он нужен? Получается, что верховенство закона лишает народ права изменить конституцию, что ограничивает его права, как суверена.

Парадокс этот до сих пор не разрешен, а на практике законодатель пошел путем ограничения возможных суверенов. Например, сложно встретить конструкцию типа «Высшую государственную власть осуществляет народ». Народ то является «носителем власти», то она «в руках народа», но по сути государство не любит делиться властью ни с законом, ни с народом.

Вишенка на торт

Как исследователя конституционного права меня не может не забавлять, что спецслужбы многих стран (например, Грузии, Латвии, ФРГ) в своем названии имеют «защиту конституции». Интересно, как в контексте сказанного должно вести себя латвийское ведомство «по защите конституции», если любой референдум по изменению конституции – это прямая атака на конституцию?

Прибалтийская экзотика

заключается в том, что «народ», как суверен, попросту отсутствует. Вместо него на народный суверенитет претендует некая общность под названием «бывшие граждане когда-то существовавшего государства и их потомки». В Эстонии этому даже нашли свой термин – kodanikkond («гражданский корпус»). Понятно, что ни один международный договор к подобного рода субъекту не апеллирует. За отсутствием такого субъекта. Везде, кроме Прибалтики.

В результате в начале 90-х шла игра между «населением» и «гражданами СССР», а потом ситуация оказалась запущенной настолько, что в Эстонии несколько лет даже был проведен опрос – из числа тех, где вопрос заведомо лучше ответа. Вопрос был сформулирован так: «Что такое, по-Вашему, указанный в конституции «народ Эстонии»?». Мнения, как и следовало ожидать, разошлись.

Такая неопределенность с «народом» привела к тому, что в Эстонии он уже стал просто… государственным органом. Об этом несколько хороших работ есть у Хейнриха Шнайдера из Тартуского университета. С четкой компетенцией этого органа – формирование парламента. И все. Конституция в главе «Народ» о самом «народе» не говорит ни слова, и имеет в виду исключительно электорат.

 А теперь вспомним, за что судят Палецкиса. За фразу «Свои стреляли в своих». Понятно, что делать такие заявления – непростительно, потому что они говорят о народе. Одном народе, в котором все – свои.

Интересно, кстати, эту «проблему» в начале 90-х решили в националистическом Татарстане. Опираться на «оккупацию Казани» было нелепо, поэтому там «народ» разделили весьма своеобразно: конституцию Республики Татарстан приняли «татарский народ и многонациональный народ Республики Татарстан». И литовскому суду сейчас очень важно показать, что это именно «многонациональный народ Литовской Республики» стрелял в «литовский народ». В Латвии хоть какой-то интеграл придумали – «латвийцы», а в Эстонии и Литве даже такого нет.

Инверсия. Выводы

Актуализация «идеологических» статей пенитенциарного законодательства в обратную сторону – не работает. Это знают все, кто живет в Прибалтике. Попробуйте возбудить уголовное дело в отношении озверевших полицейских («бронзовая ночь») или президента, заявляющего, что русский – это «язык оккупантов». Тут продажность (государству) судов и правоохранительных органов становится особенно наглядной.

 Что тут можно делать? Ну, во-первых, веселиться. «Веселые и находчивые» отмазки правоохранительных органов достойны того, чтобы их публиковать в свободном доступе.

Во-вторых – замечать и отмечать. Так, как это сделала Палата национальных меньшинств Эстонии в отношении заявления президента Ильвеса о «языке оккупантов». Такой мониторинг, который после создания Фонда защиты соотечественников, надеюсь, станет системным, в Латвии и Эстонии проводится довольно активно, в Литве, насколько могу судить – хуже. Можно даже угрожать обидчикам судом, но на самом деле это скорее показатель слабости, чем силы, так как про суды уже все было сказано выше.

 В-третьих – определиться с тем, какую линию защиты выбирать. У А.Палецкиса  был совершенно очевидный выбор: либо доказывать свою содержательную правоту (что он и выбрал), либо требовать отмены данной статьи УК Литвы на том основании, что она прямо посягает на свободу убеждений и противоречит принципу правовой определенности (в Эстонии такой есть). Понятно, что оба подхода верны, но первый требует большего мужества. И – готовности вести в суде дискуссию на тему «оккупации» (в широком смысле). Это мужество можно подкрепить конкретной акцией – организовать массовую «явку с повинной»: я, такой-то такой-то, такого-то числа там-то отрицал оккупацию Литвы… Пенитенциарные системы прибалтийских стран крепки только на первый взгляд, и трех тысяч новых подсудимых литовская система может не выдержать.

 Кстати, глупость этой литовской статьи УК еще и в том, что за «повторное отрицание оккупации» судить уже нельзя – за одно «преступление» дважды не судят. Получается, что Литва просто продает (за штрафы, сиречь индульгенции) право «отрицать оккупацию». Nothing personal, just business.

 Похожую проблему с выбором защиты предстоит решать и латвийскому TV5, которому, как я понял, предстоит отбиваться от обвинений в обвинении Латвии в фашизме. Можно содержательно доказывать, что Латвия – фашистское государство. А можно отстаивать свободу слова и свободу убеждений. И то, и другое – верно, но ситуацию в принципе может изменить только первый подход. Тут может оказаться важным, что я уже публично называл Эстонию фашистским государством, и никаких последствий это не имело.

Отсюда четвертое – масштабнее обмениваться информацией, опытом и креативными наработками в рамках русской Прибалтики. Почему, например, по факту кражи и публикации личной переписки Нила Ушакова в Латвии возбудили уголовное дело, а по факту аналогичной кражи у активистов «Ночного Дозора» Максима Ревы и Александра Коробова – нет?

 А главное – разоблачать идеологические концепты «оккупации» и «правовой преемственности», обусловившие не-единство наших народов. Жить по двойным стандартам в наших невеликих во всех смыслах государствах уже невмоготу. Пора уже переходить к нормальной жизни.

Сергей Середенко

Русский омбудсмен (Эстония)