«Писать книжки — дело нехитрое!»

— Лично я всему обязан только читателям!

Многолетний ректор Литературного института, писатель Сергей Есин о том, почему скучно читать лауреатов литературных премий, о пластинке Оскара Строка и о том, почему Рига — маленький Париж. Писатель Сергей Есин проснулся знаменитым в пятьдесят лет.

Он прославился в начале перестройки, когда вся страна взахлеб читала "Собачье сердце" Булгакова, "Котлован" Платонова, "Доктор Живаго" Пастернака, "Жизнь и судьба" Василия Гроссмана, "Мы" Замятина — запрещенные ранее произведения, наконец вернувшиеся к читателю. Время этого литературного пиршества было крайне неподходящим для того, чтобы немолодой советский писатель мог заявить о себе. Тем не менее роман "Имитатор" Сергея Есина, опубликованный в журнале "Новый мир", стал сенсацией. Вскоре Есин становится ректором знаменитого Литературного института. Спустя 14 лет оставляет должность, но продолжает руководить там творческой лабораторией. В Ригу писатель приехал по приглашению Дома Москвы — для участия в конференции "Русский язык в странах Балтии".

— Лично я всему обязан только читателям! — признался Сергей Николаевич. — Я ворвался в литературу, когда все места в ней были уже заняты, распределены и поделены. Читатель меня спас. И до сих пор спасает. Все мои книжки расходятся. Когда страна в начале перестройки прочитала моего "Имитатора", я думал, что секрет успеха в новизне теме, но эта имитация — жизни, любви, науки, бизнеса, политики, культуры — не только продолжается, но и расцветает пышным цветом!

В современной русской литературе за последние 25 лет не было ни одного произведения, которое бы захватило всю страну, по поводу которого шли бы словесные баталии. В свое время каждый роман Тургенева был сенсацией, в советское время каждая повесть Распутина была сенсацией, каждая книга Солженицына была сенсацией. Сейчас таких сенсаций нет. Тематика книг, видимо, не захватывает нашего читателя. Народ почерствел. Извели читателя! В наше время мы опирались в анализе жизни на идеалы, но время поменялось и эти идеалы выбросили. Из русской литературы постепенно выветривается тот дух, благодаря которому она и вышла на первые рубежи, — социальный дух и сострадание к маленькому человеку. Ну зачем сейчас нужен кому–то маленький человек, когда есть большой и богатый, когда есть олигарх!

— У Островского тоже были олигархи, если называть современным языком богатых купцов того времени, значит, дело, наверное, не в том, кто является героем, а в том, как его описывает писатель.

— По большому счету дело вообще не в герое, не в проблеме, а если уж заговорили об Островском, то все дело в том благоуханном русском языке, в том неожиданном сопоставлении двух слов, которые в вас вызывают другую реакцию, нежели вы предполагали. Да, все решает не то, что ты написал, а как ты написал.

— Многие лауреаты литературных премий "Русский Букер" или "Большая книга" пишут вполне благоуханным русским языком, но почему так скучно читать книги этих лауреатов?

— Когда я бывал на книжной выставке, то обратил внимание, что лауреаты "Букера" и "Большой книги" распродаются по сниженной цене — целые стопки нераскупленных книг. Дело в том, что наш "Букер" и "Большая книга" — это некий торгово–специфический проект, где важна принадлежность к определенному клану. Это достаточно корпоративная вещь.

Вообще в последние годы большое количество писателей стали писателями попутными. Раньше они были критиками и литературоведами, но попробовали писать книжки и поняли — это дело нехитрое, а иногда даже прибыльное. Почему нехитрое? Потому что несложно следовать канве и нормам романа. Но настоящий писатель всегда устанавливает новые правила! Такие правила появились после Достоевского, после Тургенева, после Толстого. Сейчас же стараются точать романы по образцам английской литературы, но так глубоко мы точать, видимо, не можем, поэтому просто рассказываем некую историю, которая не захватывает читателя.

— Как раз накануне вашего приезда в Ригу был опубликован рейтинг российских вузов, и знаменитый Литературный институт оказался в конце списка.

— Да, опубликовали список неэффективных вузов, абсолютно не понимая того, что именно они цементируют государство. Все эти "неэффективные" вузы дают гуманитарные знания, являясь некой биологической лабораторией, которая разводит патриотизм, этику, культурную традицию. Какая культурная традиция может быть у купца, который сегодня продал, а завтра обманул? А вот мучения князя Нехлюдова от того, что 30 лет назад он соблазнил женщину, становятся чем–то другим.

К тому же очень часто совершенно непонятным образом открытия делали гуманитарии, а только потом приходили технари и обосновали эти открытия с помощью цифр и приборов. Сначала Свифт придумал и рассказал о спутниках Марса, а потом все это подтвердили ученые. Но разговоры о неэффективности Литературного института быстро смолкли — сразу после того, как мы назвали имена тех, кого этот вуз воспитал: Ахмадулина, Евтушенко, Айтматов — продолжать можно долго.

— Эти–то имена всем известны, но хотелось бы услышать новые. Кто из ваших выпускников смог достичь таких же успехов, как вышеупомянутые мэтры?

— Вряд ли вам эти имена знакомы — вы теперь в Прибалтике живете в отдалении от литературного процесса. К примеру, драматург Максим Курочкин, писатели Роман Сенчин и Сережа Самсонов. У них уже вышло по нескольку романов, а проза Самсонова даже сравнивается с "Улисс" Джойса. Да, с каждого курса в большую литературу выходят только два–три человека. Из 60. Другие уходят в редакторы, в менеджеры издательств, в журналистику. Так было всегда. Литинститут в нашей стране, которая обезвожена интеллигенцией, занимается ее воспроизводством.

Вот про Есенина все кричали: какой самородок! Давайте не будем забывать, что "самородок" встречался с Блоком, у "самородка" был учителем крупнейший русский поэт Клюев, с которым он провел юность, "самородок" посещал университет Шанявского — Есенин с юности вращался в среде интеллектуальной элиты. Ему повезло. В Литинституте тоже воспитывается интеллектуальная элита. Там все искрит, там насыщенный соляной раствор. Там на лестнице можно услышать, как студент и преподаватель спорят о Паскале! Представляете себе 60 гениев на первом курсе! Да, они все считают себя гениями. На втором курсе говорят: я и Пушкин. На третьем — Пушкин, Лермонтов и я. К пятому — все устаканивается.

— Что значит "устаканивается" — остается только Пушкин и Лермонтов, а "я" вообще исчезает?

— Остаются Пушкин, Лермонтов и Пелевин. Это я, конечно, шучу. Кстати, Пелевин три курса у нас окончил. Крупный писатель. Я его читать не могу. Вы, наверное, тоже. Но некоторые любят. Трагедия нашего института в том, что нет смены для нынешних, очень немолодых, преподавателей. В свое время преподавал Маканин. Три курса проработал, а потом приходит и говорит: все, что я знал, я им рассказал. Я каждый вторник провожу семинар. Обычный профессор пришел, отчитал и ушел. А я должен шесть лет подряд, каждый вторник придумывать что–то новое. Честно признаюсь: мой самый счастливый день — это среда! Сплю, пишу дневник, делаю зарядку, хожу в баню. Четверг тоже посвящаю своим делам, но уже начинаю думать о теме будущего семинара. В пятницу я должен готовиться — мне как артисту надо дать премьеру. Я студентам только что не пляшу!

Что было в прошлый вторник? Я вернулся с Гатчины, где проходил фестиваль "Литература и кино. Увидел там фильм Мирзоева "Борис Годунов". Занятный фильм. Перед отъездом в Ригу нашел зал и показал фильм студентам. Приеду — попрошу написать, как бы они поставили этот фильм. Иногда рассказываю о новой книге. Играю с ними в три события недели, интерпретируя эти события по–разному. Как это на них ложится — я не знаю. Моя задача — чтобы каждый пришел к себе, чтобы каждый писал, только как он. Не как я. Не как Пелевин. А только — как он сам.

— Какую из своих книг вы считаете главной?

— Сейчас внезапно моей главной книгой стали мои дневники. Я не могу остановится. Я бы рад, они мне мешают, но не могу бросить. Конечно, каждый писатель пишет одного героя — себя. Каждый писатель старается или впрямую или от обратного, как Хемингуэй, свою жизнь обрисовать. Джойс писал Улисса и другие сочинения одновременно. Марсель Пруст просто написал — в поисках утраченного времени. Я тоже пишу об утраченном времени. О времени, которое я прошляпил...

— Вы прошляпили время? Почему?

— Никогда не забуду, как писал свою дипломную работу. Все темы были разобраны и осталась самая сложная — "Западноевропейские заимствования в русском языке в петровскую эпоху на материале архиве князя Куракина". Я люблю копаться в документах! Пошел в зал редких книг Ленинки и каждый день туда ходил несколько месяцев, а когда работа была завершена, и я вышел в последний раз из библиотеки, то вдруг увидел: весна наступила, листья уже на деревьях появились, а я этого даже не заметил! И так в жизни было часто. Дневники продолжаю писать — опишу и нашу с вами встречу, город Ригу, конференцию.

Что касается Риги, то она меня просто очаровала. Я когда–то был здесь в советское время. Кстати, будучи главным редактором журнала "Кругозор", я в 1971 году издал пластинку вашего знаменитого композитора Оскара Строка — по–моему, она стала тогда первой за многие годы.

Сейчас Рига город столичный. Не подумайте, что я заискиваю. Я человек достаточно искренний. Рига напомнила мне Париж — не самый центральный, а район Монмартра. Что–то такое есть общее в характере магазинов, духе улиц, взаимоотношениях людей. Не чувствую в Риге национализма. Люди суровые, но в кафе или на улице надо точно и хорошо спросить, и тебе всегда ответят. Хотя помню, что меня очень раздражало, когда эстонцы или литовцы на знаменитом съезде депутатов говорили: мы — цивилизованная нация. Все мы цивилизованная нация, но цивилизованному человеку неприлично этим кичиться. Мне вон до сих пор неловко говорить: я писатель. Говорю скромно: я — литератор!