Подводный камень европейского выбора
Одно дело — строить самим Европу у себя, а другое — строиться по европейским указаниям
У немецких припартийных фондов (имени Аденауэра, Эберта и Науманна) появилась новая проблема на Украине. Их сотрудникам, постоянно работающим в стране, перестали давать украинские дипломатические визы и предлагают брать обычные визы на 90 дней, которые можно продлевать. Об этом в канун визита Виктора Януковича в Германию поведала «Франкфуртер альгемайне». И не просто поведала, а сообщила, что канцлер Ангела Меркель намерена обсудить этот вопрос с украинским президентом, а заодно, вероятно, реанимирует и историю с задержанием в Борисполе главы представительства фонда Аденауэра Нико Ланге. Газета приводит слова анонимного источника в Берлине: «создавать трудности иностранным фондам, используя пробелы в законодательстве, — распространенная практика в постсоветских странах».Но какие же здесь пробелы? Как ни крути, как ни относись ко всем подобным фондам, невозможно поставить знак равенства между, с одной стороны, их сотрудниками и, с другой стороны, дипломатами, парламентариями, членами правительства, то есть теми категориями людей, которым положена дипломатическая виза. А если распространять такие визы на всех сотрудников немецких учреждений и фирм, получающих, как и данные фонды, бюджетную поддержку, тогда на такие паспорта будут претендовать миллионы немцев. И не слышно, чтобы Берлин с его традиционной педантичностью проявлял расширительный подход к выдаче дипломатических и других льготных виз украинцам.
Разумеется, новая практика украинского МИД вряд ли была бы возможна без бурной деятельности, которую после победы Януковича развернул Нико Ланге. О том, что такая деятельность была откровенным вмешательством во внутренние дела Украины, уже написал на страницах «2000» Сергей Лозунько. А министр иностранных дел Константин Грищенко, подытоживая историю с Ланге, сказал в начале июля, что фонды должны работать в соответствии с законодательством Украины и международной практикой. И добавил: «В этой стране политический процесс будет определяться исключительно украинскими политическими силами... Но мы не хотим, чтобы или с востока, или с запада, или с юга возникала ситуация, когда даже сам вопрос может встать, что навязывается идея, навязывается какая-то линия поведения, которая не генерирована здесь».
Как будто необходимые акценты расставлены. И Виктор Янукович вполне может повторить ту же мысль, если Ангела Меркель затронет данный вопрос. Однако, увы, ни Константин Грищенко, ни кто-либо другой, кто говорил или писал об истории с Ланге, все же не показал реальной глубины проблемы, которую данная история обнажила. А проблема заключается в противоречии между, говоря словами украинского министра иностранных дел, «законодательством Украины и международной практикой».
Практика-то ведь бывает разная. В Соединенных Штатах, например, следят за каждым намеком на лоббизм и в случае чего заставляют соответствующих лиц и структуры не выдавать себя за экспертов, консультантов, информаторов, а регистрироваться в качестве лоббистов. При этом регламентация деятельности лоббистов в последние десятилетия ужесточается.
Но Украина-то ведь не в Америке, а в Европе. При этом официально провозгласила европейский выбор, то есть желание присоединиться к Евросоюзу. Разумеется, и в странах ЕС лоббизм строго регламентируют. Однако в Европе существует практика, которая там традиционно лоббизмом не считается, в то время как на Украине она незаконна.
Например, в порядке вещей было то, что испанский премьер-социалист Родригес Сапатеро на французских президентских выборах-2007 открыто агитировал за кандидата-социалиста Сеголен Руаяль, выступая вместе с ней на предвыборном митинге в Тулузе. Никто не воспринимал это как недопустимое вмешательство во французские дела, не вспоминал в связи с этим многочисленные конфликты двух стран во времена рыцарей и мушкетеров. А на проходящих той же весной парламентских выборах в Эстонии заручились зарубежной поддержкой вживую или на рекламных роликах все ведущие политические партии страны. Спокойно относились и к тому, что на роликах Центристской партии Эдгара Сависаара в роли агитаторов были видные россияне — например, Олег Табаков и министр путей сообщения Игорь Левитин.
А на сайте фонда Аденауэра мы без труда найдем информацию о том, что, например, с 14 по 16 июня нынешнего года он проводил семинар в Штутгарте и Берлине для молодых французских парламентариев из фракции правящей партии «Союз за народное большинство». Участники семинара пообщались и запечатлелись и с канцлером Меркель. Ну а для французских социалистов этот фонд семинаров проводить не будет — этим, если захочет, займется фонд имени Эберта, который работает при Социал-демократической партии Германии. А фонд Аденауэра работает при христианских демократах, для которых братскими, партнерскими силами являются те, кто входит в Европейскую народную партию. Поэтому ясно, что в нашей стране он будет отдавать приоритет «Батьківщині» и «Нашей Украине», оказывая им такую же материальную помощь, как и партии Саркози во Франции. Ведь, говоря экономическим языком, подобные семинары, проводимые за счет фонда, являются натуральными трансфертами для их участников.
Разумеется, Украина теоретически вправе говорить, что она как не член Евросоюза, а суверенное государство со своими законами может не позволять европейским политикам и фондам делать то, что они делают, например, во Франции, и объявлять такие действия вмешательством в наши внутренние дела. Но ведь провозгласила Украина курс на вступление в ЕС. А осуществление европейского выбора требует именно принятия европейских условий. Будем реалистами — ради участия Украины ЕС не изменит своих основных принципов, как не изменял их ради участия других стран.
Разумеется, речь не идет о писаных условиях вступления, однако в европейских странах и в ЕС в целом очень многие моменты регулируются и политическим обычаем, возведенным в ранг неписаного, но строго соблюдаемого закона. Не забудем, что Евросоюз — это ведь не просто торговый блок и не только средство гарантировать невозможность реинтеграции с Россией (к чему зачастую наши политики и сводят весь его смысл). Это амбициозный проект создания единой во всех отношениях Европы, в том числе и единого европейского суперэтноса. Поэтому,
с точки зрения европейца, у европейской страны не может быть сугубо внутренних дел. И оттого агитация испанского премьера во Франции должна восприниматься так же, как полвека назад воспринималась агитация провансальца в Париже (или наоборот). Наконец, защита европейских ценностей или выращивание этих ценностей являются для ЕС таким же легитимным основанием для вмешательства, как для послевоенного СССР защита социалистических завоеваний в странах Варшавского договора.
Другое дело, что методы разные. Где СССР действовал танками, Евросоюз действует фондами, а риторика европейцев более скрытна. Но не думаю, что это стоит считать принципиальными различиями. Вполне вероятно, что Ангела Меркель будет говорить с Виктором Януковичем о деятельности немецких фондов несколько завуалированно, то есть не объясняя, почему эти структуры, как и другие европейские учреждения, должны иметь право на действия, которые в Киеве воспринимаются как вмешательство во внутренние дела. Однако на переговорах уровнем ниже европейские дипломаты должны сказать украинским коллегам примерно следующее: «Мы вас не понимаем. Вы говорите, что хотите в Евросоюз. Вы утверждаете, что Украина — исторически центрально-европейская страна. Тогда почему вас беспокоит такая практика работы наших фондов, которая никогда не беспокоила поляков, венгров, румын, латышей? Они пришли в ЕС, потому что были нашими прилежными учениками, а вы себя ведете совсем не по-центральноевропейски».
И вполне возможно, в ходе одного из подобных диалогов европейский дипломат, желая блеснуть познаниями в украинских реалиях, произнесет: «Вот «2000» совсем не проевропейская газета. Но и там пишут: «Сильно сомневаюсь, что качество постсоветских элит может быть изменено без непрерывно щелкающего европейского «батога», поскольку общества наших стран в целом не осознают опасности всеобщей коррупции» («Почему империя зависла в воздухе», «2000», №33 (521) 20 – 26 августа 2010 г.).
Я полностью согласен с многократно высказанным мнением автора этих строк Максима Михайленко о том, что Украина должна перенимать многие стандарты европейского общежития, прежде всего в плане отношений личности и государства. Однако одно дело — строить самим Европу у себя, а другое — строиться по европейским указаниям. Но как быть, если к самостоятельному строительству элита не способна по причине той самой коррумпированности, о которой так хорошо пишет Михайленко? Вопрос действительно нелегкий.
Но если мы сознательно выбираем европейский кнут, мы не должны воображать, что он будет стегать исключительно коррупцию. Ведь тот, кто подвергается подобным экзекуциям, не вправе указывать, по каким частям тела его стегать, а какие щадить. Это определяет исключительно сам экзекутор. И проблема европейских указаний по борьбе с коррупцией (предположим, действительно здравых и полезных) состоит в том, что они не существуют сами по себе, а исключительно в едином и неделимом пакете с другими указаниями. Например, о том, насколько можно сближаться с Россией (чем, в частности, занимался Нико Ланге). Или что делать с экспортом зерна, когда непонятно, можно ли будет что-то сеять в выжженную украинскую землю после аномальной жары этого лета. Европейский ответ на последний вопрос однозначен: «Никакого квотирования, пусть все вывозят сколько хотят, рынок расставит все на свои места, Украина должна закрепляться на рынках Ближнего Востока и т. д.». И в настоящий момент беспокойство Европы по поводу возможного квотирования украинского зернового экспорта на порядок больше, нежели по поводу украинской коррупции. И не потому, что европейцам угрожает голод. Речь идет о том, что сгорает давно просчитанная прибыль их зернотрейдерских компаний, которые украинской пшеницей завоевывают от имени Украины ближневосточные рынки.
И еще пара деталей. За набившими оскомину описаниями заслуг американских оккупационных администраций в становлении современных Германии и Японии теряется то, что этот опыт отнюдь не универсален.
Возьмем Филиппины, красочно описанные Александром Даниловым в последнем номере «2000» («Мабухай!» Звуки и запахи Манилы», «2000», №33 (521) 20 – 26 августа 2010 г.). У Соединенных Штатов было почти полвека времени насадить там модельную рыночную демократию. Ведь эта страна не просто была оккупирована ими, как Япония, а была их колонией, которую они в последние десятилетия владения целенаправленно готовили к независимости. В итоге все образованные филиппинцы заговорили на английском, забыв испанский. Только этим успехи и ограничились — страна безнадежно отстает от соседних Таиланда, Малайзии, Сингапура, экспортируя не столько товары, сколько рабочую силу. Зато бывший многолетний филиппинский президент Фердинанд Маркос сделался мировым символом коррумпированного государственного деятеля.
Но вернемся к коррупции украинской. Понятно, что генетически восходит она к коррупции советских времен, пускай много меньшего масштаба. Однако в годы «холодной войны» советская коррупция считалась на Западе позитивным явлением. «Коррупция — это болезнь коммунизма и здоровье общества», — такова формулировка классика советологии Алена Безансона.
Поэтому внешнее европейское управление Украиной не может быть гарантированным выходом к благосостоянию. Стать вторыми Филиппинами легче, чем второй Японией. Впрочем, нынешний правящий класс — при всех своих недостатках — все же явно не готов отдавать Европе рычаги управления страной. Но чем дольше украинская власть будет недопонимать, что официальный европейский (точнее евросоюзовский) выбор страны предполагает согласие с вмешательством европейцев в украинские дела, тем больше будут возникать ситуации, подобные инциденту с Ланге.
А в последнем случае, думаю, украинская власть поступила не самым эффективным образом. Да, основания задержать немецкого эксперта в Борисполе, бесспорно, были. Но куда важнее для безопасности Украины, чем недопуск Нико Ланге на украинскую землю на несколько часов, и даже важнее, чем замена дипломатических виз на обычные для его коллег, была бы длительная телевизионная дискуссия о том, чем подобные фонды занимаются. Если ее грамотно построить, такая дискуссия неизбежно вышла бы на вопрос: а нужен ли нам европейский выбор такой ценой? Но такое обсуждение до сих пор не состоялось. И это показывает, что то ли Валерий Хорошковский не до конца понимает, как распорядиться приписываемым ему медиаресурсом, то ли его влияние на этот ресурс сильно преувеличено.