«Пожалуйста, скажите Путину, что у нас все нормально»
Чем занимается Агентство стратегических инициатив
Запомнился яркий старт вашего проекта, который презентовал сам Владимир Путин, но потом агентство ушло в тень. Почему?
Мы сознательно все это время не занимались собственным пиаром, чтобы о нас не говорили как о предвыборном проекте. Был ведь такой момент, когда все написали, что агентство — проект до ноября-декабря. А мы все это время занимались конкретными вещами. Мы поддерживаем хорошие проекты среднего бизнеса, в основном в производственной сфере, социальные проекты. Например, весь этот год мы работали, пытаясь снять барьеры, возникающие при создании частных детсадов. Все знают, какие очереди в детские сады. Малый бизнес мог бы серьезно включиться в решение этой проблемы. Но регулятивные нормы, которые у нас существуют, не позволяют открывать небольшие частные садики: не окупаются они.
И много вы насчитали барьеров на пути открытия детсадов?
Более тридцати. Например, если ваша фирма зарегистрирована как ООО, вы не можете получить образовательную лицензию. В то же время, чтобы получить льготы по программе поддержки малого бизнеса, вы должны быть именно ООО. Или вот: по нормам СЭС детсад на двадцать человек должен иметь минимум четыре унитаза. Частнику такое требование выполнить сложно. Скоро мы представим в правительство предложения об устранении этих барьеров.
Активно занимаемся выработкой регионального стандарта по улучшению инвестиционного климата. Сейчас у нас одиннадцать пилотных регионов — осенью надеемся распространить этот опыт на всю страну. Дело это непростое: была ведь уже модельная программа улучшения инвестклимата, ее делало Минэкономразвития. Шестьдесят семь регионов отчитались, что выполнили ее. И где это все?
Я часто встречаюсь с губернаторами, и всегда эти встречи проходят по одному сценарию. Встает вице-губернатор по экономике и говорит: «Мы прочитали ваш стандарт. У вас тут пятнадцать пунктов — четырнадцать у нас готовы, по пятнадцатому мы завтра подпишем постановление. Пожалуйста, скажите Путину, что у нас все нормально».
Дальше мы собираем местный бизнес и спрашиваем: «Есть в области агентство развития?» — «Есть». — «А какие услуги оно вам оказывает?» Молчат. Значит, нет его.
Или, скажем, мы прописываем в стандарте, что любой инвестор должен иметь возможность в течение суток «пожаловаться» губернатору. Есть калужский пример, когда губернатор дает свой мобильный всем инвесторам. Не обязательно именно так, но какая-то прямая связь должна быть. И мы как-то попросили предпринимателей позвонить в регионы, где нам говорили, что такая связь у них есть: проверить. Звонил человек и сообщал: «Я планирую построить в области завод — хочу встретиться с губернатором». И везде по номеру «прямой связи» отвечали секретарши приемных, непонятные чиновники. Реально сработало только в Татарстане — моментально перезвонили, спросили, в чем вопрос, сказали, что президент и премьер готовы общаться.
Стратегии развития региона нет практически нигде. Вот, скажем, понастроили всюду IT-парков — больше половины стоят пустые, потому что нет у нас столько айтишников.
Гарантия успеха нашего проекта — поддержка местного предпринимательского сообщества. Поэтому в каждом регионе мы создаем экспертную группу из бизнесменов, и министры регионального правительства отчитываются перед ними, как они выполняют наш стандарт.
Так прямо и отчитываются? Министры перед бизнесменами? Как вы их к этому обязываете?
Это не обязанность. Это скорее рекомендация. Но рекомендация агентства, наблюдатель-ный совет которого возглавляет Путин.
Дорожные карты, которые вы недавно представили Путину, — это приоритетный проект агентства?
Один из главных. Мы подготовили первые четыре — по упрощению для предпринимателей таможенных процедур, механизма согласований строительства, доступа к энергетической инфраструктуре и поддержке экспорта.
Проще всего было написать карту по энергетике — мы моментально договорились с Минэнерго о том, как значительно упростить процедуры по подключению к энергетической инфраструктуре.
Со строительством было сложнее: муниципалитетам просто невыгодно заниматься кадастрированием земель, делать генпланы. Ведь пока нет генплана, выделение земли — это личное решение главы муниципалитета: люблю — даю разрешение, не люблю — не даю. Если же будет генплан, то вы просто купите участок в зоне, где можно строить, и вам никого ни о чем не придется спрашивать.
В итоге мы смогли заложить в эту дорожную карту базовые вещи. Во-первых, не успел к определенному времени подготовить кадастр земель — будут санкции. То есть если муниципалитет вовремя не сделает генплан, то застройщик сможет делать на своей земле что захочет и ему уже не смогут это запретить. Это, правда, не касается Москвы: здесь вакханалия начнется.
Во-вторых, резко сократится число согласований на строительство. Сейчас их тринадцать или четырнадцать — предусмотренных федеральными законами. Но регионы могут вводить свои, дополнительные. В итоге в Москве их то ли шестьдесят шесть, то ли шестьдесят семь, в других регионах под пятьдесят. Года два нужно, только чтобы начать строительство, и это делает жилье существенно дороже. Мы записали в дорожную карту, что все региональные согласования будут отменены, а федеральные — иметь уведомительный характер.
Сложнее всего было подготовить карту по таможне. Понятно, что Федеральная таможенная служба формирует доходы бюджета, у них свои задачи. Важно было убедить их в том, что, дав возможность честным, «белым» фирмам быстрее проводить грузы, мы увеличим их объем, а значит, и таможенные сборы.
Мы пришли к компромиссу — где-то по срокам прохождения документов, где-то по процедуре оформления. Например, если сейчас подтверждение прохождения таможенного платежа занимает сутки, то будет — два часа.
С появлением дорожных карт возникло ощущение конкуренции мозговых центров. У Дмитрия Медведева открытое правительство, свои эксперты, а тут вы, фактически президентская структура, со своими предложениями о том, какую политику проводить правительству.
Это не так. Открытое правительство — это модель взаимодействия власти с гражданами. То, что мы делаем, — это тоже open government, но для предпринимателей. Круг интересов открытого правительства шире, им есть чем заняться и помимо экономики. Существует же масса других проблем — социальной защищенности, безбарьерной среды для инвалидов, наконец… Мы не являемся частью этого института, но мы партнеры.
Однако ваша активность стала еще одним аргументом в пользу предположения о том, что экономическая политика будет формироваться Кремлем, а не Белым домом.
Я не люблю догадки и домыслы, выяснения, кто главнее. Наша задача четко сформулирована Путиным: Россия должна подняться со 120-го на 20-е место в рейтинге Doing Business. Если кто-то хочет помочь, я рад, не хочет — я не обижусь. У меня есть начальник, я на него работаю. Я не политик.
Не боитесь, что определенная «ревность» со стороны правительства скажется, например, на утверждении дорожных карт?
У нас, надеюсь, будут инструменты, которые позволят ускорить эти процессы.
Какие инструменты?
Президент. Мы продумаем механизм мониторинга. Сам бизнес будет по факту говорить: «Моя фура по вашей карте должна проходить таможню за час, а прошла за три». — «А моя за пять!» — значит, пора созывать совещание.
У вас есть такой быстрый доступ к Путину?
Он глава наблюдательного совета АСИ, я с ним общаюсь в среднем раз в полтора-два месяца.
И чем он интересуется?
В последний раз — именно дорожной картой по таможне. Видимо, таможня на нас жаловалась. Путин действительно интересуется проектами, агентством, и для меня это серьезный мотивирующий фактор. Потому что после бизнеса работать «в государстве», конечно, тяжело. Кроме того, я стараюсь как можно реже «жаловаться» начальнику — иное поведение говорило бы только о моей некомпетентности. Мы стараемся никому не указывать: нет у агентства таких полномочий. Просим, разговариваем, договариваемся. Пока получается.
Еще один возможный повод для конфронтации с правительством: ходят слухи, что с 2014 года вам могут перейти некоторые функции Министерства образования.
Никогда всерьез речь об этом не шла. Зачем? Агентство — автономная некоммерческая организация, мы не входим в вертикаль, мы где-то сбоку, и это правильно. Да, у нас есть образовательные проекты, и по ним мы сотрудничаем с Министерством образования.
Очень интересный проект рассматривался на последнем наблюдательном совете. Есть отрасли, где учебные планы должны меняться чаще, чем раз в десять лет, как это происходит в нашем образовании. Например, высокая фармацевтика, синтез молекул и т. д. Мы убедили Минобрнауки, что надо попробовать что-то новое. На базе Томского университета открывается Академия фармацевтической промышленности — учебный план там будет формироваться под каждую группу, это более современная модель обучения.
Повторюсь, с правительством у нас никаких противоречий нет. Сейчас должно выйти его распоряжение по утверждению дорожных карт. Саботаж если и будет, то в регионах. Ведь деньги с застройщиков получают не члены правительства, а местные упыри-начальники.
Когда создавалось агентство, возник вопрос, где оно будет брать деньги на поддержку конкретных проектов. Вы сказали тогда: «Нет плана, к кому идти за деньгами». План появился?
Так ведь мы никому денег не даем, изначально такой задачи не было. За финансами бизнесмены идут в банк, а мы им помогаем с преодолением барьеров. Сейчас, например, поддерживаем проект по производству композитных газовых баллонов. Во всем мире баллоны делаются из карбона и не взрываются. А в России ГОСТ не предъявляет серьезных требований к защищенности от взрывов. И у нас все пользуются металлическими баллонами, которые постоянно взрываются.
Понятно, что у продукта, который лучше, но дороже, нет перспективы. Мы хотим в ГОСТе повысить требования по взрывобезопасности. Как только стандарт изменится, у производителей баллонов появятся кредиты. Банки ведь интересуются возможностью генерации денег.
И когда под этот проект будут выделены средства?
Уже сейчас выделяются. Решение об изменении ГОСТа принято, процесс запущен. Да и банку понятно: если наше агентство поддерживает этот проект, он выживет. Наверное, своим участием мы снижаем риски банка.
Я убежден, что бизнес должен брать деньги на возвратной основе в частных банках. Когда есть государственный институт развития, который выделяет деньги, это всегда больно и сложно. Люди, которые их выдают, будут отвечать перед Счетной палатой, прокуратурой, и, как правило, они с самого начала выстраивают большую кирпичную стену, чтобы как можно меньше авторов проектов смогло до них дойти. Но уж если они дошли, то это, наверное, такие хорошие люди, что им можно дать денег и прокуратура уже не придерется.
А когда вы меняете ГОСТы под конкретный проект, вы не создаете конкурентные преимущества этим фирмам?
Нет. Хотя к нам приходят с подобными инициативами. Например, один производитель автокомпонентов как-то предложил: «А давайте вы Путину о нас расскажите, и он заставит иностранные сборочные производства закупать наши компоненты». Вот такие проекты — искаже- ние конкуренции. А когда ты меняешь нормы, то создаешь конкурентный рынок.
Например, есть компания «Полимертепло». Они делают полимерные трубы, которые не ржавеют: закопал ее в землю, и пятьдесят лет не трогаешь. Это никому не нравится, потому что их не надо ремонтировать, а люди у нас привыкли зарабатывать на ремонтах, на перекопках. Поэтому проект пока продвигается плохо. Мы им помогаем — пытаемся создать схему, по которой государство будет финансировать ЖКХ только при условии, что эти ребята будут использовать именно такие современные технологии. Хочешь поменять трубы за госсчет — обязан закупить полимерные. Конечно же, не конкретно у «Полимертепла». Этот механизм позволит развиваться всем производителям полимерных труб.
По поводу «Полимертепла» мне рассказывали историю, характеризующую инертность нашей государственной машины. Разработать схему, о которой вы говорите, должен был ВЭБ. На бумаге стояла резолюция Путина «разработать до 16 апреля». Когда люди из «Полимертепла» обратились в ВЭБ в мае, им сказали: да вы что, мы только рабочую группу по этому вопросу планируем создать к октябрю… Если такой бюрократический подход свойствен даже вашим союзникам — а ВЭБ активно участвует в ваших проектах, — вы пессимистом не становитесь?
Я реалист. Мы работаем с тем, что есть. Другого-то нет.
А есть тогда шанс вообще построить инновационную экономику?
Инновационная экономика появится тогда, когда на нее появится спрос. У нас в стране нет спроса на инновационную продукцию, и никакими институтами развития эту проблему не решить.
В Америке инновации вытаскивали либо оборонка, либо крупные компании, на которые оказывало влияние государство — и они отдавали многие заказы малому бизнесу. Сейчас у нас создана новая рабочая группа — мы обсуждаем, как обеспечить доступ малых и средних компаний к госзакупкам.
Это сложно. Есть, например, гособоронзаказ. Но, во-первых, там зачастую разные уровни секретности. Во-вторых, заказы Минобороны — это техзадание на уровне 40–50-х годов. Мои заводы поставляли кое-что для военных, и, например, стеклоткань они хотели получать произведенную на челночно-ткацких станках, и никак иначе. А это деревянные станки, которые выпускали еще в двадцатые — тридцатые годы. У меня-то производство композитов было — это не станок даже, а компьютер: оператор все на клавиатуре набирает и по экрану пальцем водит. И рядом в уголочке стояли два станка для Минобороны. Я с ужасом думал: а если завтра война? Ведь эти два станка у меня пока работают, а больше я нигде таких не возьму! И то, что делает сейчас Дмитрий Рогозин, меняя систему госзакупок и допуская частные компании к военным конкурсам, это правильно.
Еще есть госзакупки, не связанные с военным ведомством. Но пока существует ФЗ-94, там ничего работать не будет.
Поэтому сегодня единственная возможность привлечь малый и средний бизнес к госзакупкам — это заказы госкомпаний. Они не подпадают под 94-й закон, и там нет секретности, как у Минобороны. Есть что обсуждать.
На сколько лет вперед вы планируете деятельность агентства? Вы чувствуете себя устойчивой структурой?
Агентство не должно быть вечным. Как только что-то становится бессрочным, оно тут же обрастает мигалками, дачами, льготами. В сентябре я хочу предложить наблюдательному совету стратегию на три года — за это время можно сделать определенные системные вещи. А дальше видно будет.