"Приговор" российской интеллигенции

По следам наших публикаций

Нередко о прочитанном мы говорим, что оно оставляет двойственное впечатление. Статья же В.Терехина "Конец московской интеллигенции" разбило мое читательское впечатление на множество осколков. Не сосчитать, не собрать... Вообще, о чем, о ком речь? Если о (по В.Терехину) "дворянах", "интеллигентах", "коммунистах", "демократах", "патриотах", то почему бы не продолжить сей логический ряд и не поговорить заодно о слонах, халдеях, тайнах мадридского двора, айсбергах? Виноват – о вершине айсберга, что, как упоминает автор статьи, возвышается над "мутной поверхностью болот". Если же только об интеллигенции "как обширной социальной прослойке", то таковой "прослойкой" в СССР являлась армия "совслужащих" с примыкавшими к ним автономно работниками науки и культуры. Именно эту "прослойку", зажатую ленинским учением между классами рабочих и колхозников, "партия и правительство" именовали "советской интеллигенцией" чуть более 70 лет. А в статье В.Терехина "прослойке" отведено аж 150 (?) лет – "вторая половина XIX-го и весь XX век". Действительно, интеллигенция стала стремительно оформляться в отдельное сословие в середине позапрошлого столетия. Тому были объективные причины: поражение в Крымской войне; приближавшийся 1861 год с его освободительным Манифестом; распространение просвещения, сопровождавшееся проникавшими в умы новейшими социальными учениями, а с ними – вольнодумство и уважение к личности. Возник умозрительный национально-религиозный и нравственный центр Духа. К нему потянулись интеллигентно мыслящие, чувствующие и действующие дворяне (статские и военные), мещане, купцы, священники, грамотные освобождаемые крестьяне, способные мыслить и развиваться, реже – мастеровые со способностями не только к ремеслу. Перемешивание выходцев из различных социальных групп в интеллигентском сборном обществе приводило к появлению "потомственных интеллигентов", не всегда, правда, отвечавших своему званию. К концу XIX столетия образовался отдельный российский "мiръ", не имевший аналога в Европе. Настоящий русский интеллигент отличался от буржуа – представителя "среднего класса" обостренным чувством ответственности перед Отечеством за свои поступки и выполнение возложенного на него (или взятого на себя добровольно) дела, верностью родной земле, присяге, профессии, семье, гражданским и религиозным традициям, нравственным устоям. Наконец, осознанием своей личной вины перед народом, от которого правящие верхи веками требовали жертв для государства, ничего не давая взамен. Настало время отдавать народу долги ревностным, честным, жертвенным служением не только на поле брани (для этого существовало дворянское сословие). Главным источником общественных бед мыслящая Россия считала невежество народа, его узкий кругозор, забитость. Интеллигенция пошла в сельские учителя, презрев комфорт городской жизни, обрекая себя сознательно на лишения. Известно, "в здоровом теле – здоровый дух", а здоровье находится в прямой зависимости от врачебной помощи, достаточности разнообразной качественной пищи, облегчения физического труда на пашне и в заводском цеху. И вот мы видим интеллигентов в одеждах земских врачей, рискующих жизнью не только при холерных бунтах, принимая во внимание уровень медицины тех лет. Образованный, интеллигентно воспитанный сын (и все чаще – дочь) разночинных родителей идет в агрономы, заводские инженеры, исследует "белые пятна" на земле и в море, изобретает машины и орудия труда, занимается журналистикой, книгоиздательством, массой других дел, расширяющих материальную и духовную базу народа. Местами служения народу стали лаборатории и опытные станции, театральные подмостки, художественные мастерские, кабинеты литераторов, ибо любому человеку свойственна тяга к прекрасному, а искусства и литература улучшают сознание и нрав. Конечно, всё, что делалось умом, талантом, руками волонтеров высокого служения, делалось удовлетворительно. Если бы не так, не было бы Серебряного века русской культуры, неслыханных зерновых урожаев, превосходивших достижения США, Канады и Аргентины вместе взятых. Не было бы героев Шипки, Транссибирской железной дороги, золотого рубля, "Войны и мира", ледокола "Ермак", Конституции, лежавшей на столе Александра II для подписи 1 марта 1881 г., прироста населения империи в 60 млн. человек за 20 последних ее лет... Многого бы не было. Более чем странно читать у В.Терехина перечисление "основных примет" московско-петербургской интеллигенции – "ненависть к физическому труду и любому занятию, которое предполагает конкретный материальный результат, презрение к людям труда", также "отказ выполнять тяжелые обязанности военной и прочей государственной службы, сопряженные с психологическим напряжением и материальными решениями". Художественная литература и специальные исследования свидетельствуют как раз совсем об обратном. Более того, выживаемость интеллигента в экстремальных условиях (войны, дальние экспедиции, ссылки, тюрьмы и т.п.), приспосабливаемость его к физическому труду оказывались, как правило, даже выше, чем при тех же условиях у простонародья. Видимо, работу над рукописью В. Терехин тяжкой работой не признает, Для него "изнурительный труд" – "сверление бетона перфоратором". В таковом он отказывает, похоже, и всем авторам "разворотов" в "Литературной газете". Безотносительно того, какое воздействие на умы может иметь "целый разворот" ЛГ и чем может оказаться дырка в бетоне – гнездом под опору сооружения или ловушкой для неосторожной ноги. Соглашусь, редко кто из интеллигентов способен профессионально работать перфоратором, а вот сконструировал его? Скорее всего, все-таки интеллигент. Что касается (по В. Терехину) уклонения "от участия в государственном строительстве России... разрушительной общественно-политической роли", действительно, значительная часть разночинной интеллигенции ушла в террор, в подготовку революции и в саму революцию, но... видя и в этом высшее служение народу. Вина здесь не только на них. Пойди правящие классы, царь и правительство на реформы, востребованные самим временем, как это происходило в той же Великобритании, наши интеллигентные "бунтари" остались бы без дела. Но вина не только на них и на тех, кто им противостоял. Возьмите наше крестьянство. За пустые обещания большевистских декретов о "земле и воле", "мире" легко отреклись и от "божьего помазанника" – царя и от веры в православного бога. А рабочие! Слабодушно пошли за люмпеном – "человеком с ружьем". Им тоже обещали: фабрики, заводы... Совсем не революционная, только ворчавшая себе под нос в гостиных часть интеллигентов, ошалевшая от Февральской революции, нацепила красные банты, не понимая, что на них – ее кровь и кровь того народа, которому она намеревалась служить. Капиталисты и купечество в феврале 1917 года тоже недальновидно потирали руки: пришел мол их час – в буржуазной республике родовую аристократию легко можно поставить на место. Не стоит заблуждаться и по поводу 100 тысяч офицеров, перешедших в Красную армию. Почти все кадровое офицерство – в основном, дворяне – погибло, как и положено ему было по сословному расписанию, в мясорубке первой мировой войны. Военспецами, за редким исключением, стали "новые офицеры", из вчерашних унтеров, типа Буденного и Чапаева, или "поручики Тухачевские", которым с детства снились наполеоновские карьеры. Так что "от участия в государственном строительстве" той России уклонились весьма многие, сыграв "разрушительную общественно-политическую роль". При чем здесь "московско-петербургская интеллигенция"? Непонятно. Всё повториться в конце XX века, когда по общей вине, как правящего класса, так и большинства населения, рухнет семидесятилетнее государство, но то будет уже совсем иное государство. Советская интеллигентская "прослойка" – социальное тело совершенно самостоятельное. "Старорежимные" ее предшественники прекратили сословное существование уже в первое десятилетие большевистской власти. Уцелевшие личности и семьи, ввиду своей малочисленности и разобщенности, придавленные страхом преследования за "непролетарское происхождение", лишенные многих прав, не могли воспитывать в своей среде новых интеллигентов из разношерстной массы бойких пролетариев и псевдопролетариев, хлынувших на опустевшее "святое место". Здесь, как и в других сферах, великоросс неизменно проигрывал конкуренту инородцу. Самообразующаяся "прослойка" становилась все более инородческой, а при внутреннем смешении – интернациональной. Это не было большой бедой, так как языком общения остался, естественно, русский язык и со временем в этом "субклассе" ярко заблистали звезды и целые созвездия, ставшие славой и гордостью не только "нового государства рабочих и крестьян", но и всей России. Но, сохранив основные достижения русской цивилизации, даже преумножив их, не прервав связей с цивилизацией мировой, новый интеллигент в путах коммунистической идеологии сжался, полинял, растерял значительную часть гуманитарных составляющих образовательного багажа. Доступная ему планета ограничилась "соцлагерем", его патриотизм стал советским более, чем русским, верность сменилась привычкой, необходимостью, ибо святость потеряли и семья, и традиции, и религия. Нравственные устои заколебались. Профессия стала не полем служения, а средством, в лучшем случае, удовлетворения своих духовных запросов, чаще же – просто заработка. К слову, заработок, как правило, был таков, что интеллигентствующий служащий сам себя с трудом уважал, а о жене и удачливых соседях и говорить нечего. К этому добавим квартиры размером с платяной шкаф какого-нибудь "старорежимного" преподавателя уездной гимназии. Когда же из этой "прослойки" стали выделяться так называемые "диссиденты", то, как верно заметил В.Терехин, им пришлось поливать грязью политический строй "на кухнях" (а где же еще?). Но главное отличие "этих" интеллигентов от "тех" заключалось в том, что никакой вины перед народом они не чувствовали – они сами были в определенном смысле жертвами режима. Следовательно, никаких долгов они не признавали, о жертвенном служении "гегемону" не помышляли, а тот народ, помогать которому в сборах колхозного урожая их гоняло партийное руководство, никаких глубоких чувств у них не вызывал. Однако, что имеем, то имеем. Другой интеллигенции у нас нет. А без нее нельзя. Если действительно вымирает эта категория наших сограждан, то почему не в Воронеже или Иркутске? Почему именно московско-петербургская? Не вернее ли – московско-ленинградская? Одной, петербургской, ведь давно нет, а другая не успела появиться. И зачем торопить события? Разбежится одна интеллигенция, другая набежит из соседних классов, прослоек, сословий и т.п. Вот В.Терехин рекомендует безымянных "ветеранов горячих точек" направлять в ряды интеллигенции. Так и вижу Льва Николаевича Толстого, который прямо с бастионов Севастополя направляется к месту своего нового служения народу. Да только знаменитый граф наш, на бастион пришел уже будучи потомственным интеллигентом. Вот в чем тонкость. Всё собираю впечатления-осколки. Временами предполагаю, что автор "конца", выписывая приговор, имел в виду не всю интеллигенцию, в сумме прожившую полтора века, а лишь ее больные, гнилые сегменты. В семье ведь не без урода (вспомним, хотя бы, профессиональных "бедняков" из крестьянской работящей среды, описанных классиками). Тогда и писать надо было более определенно, чтобы читатель не гадал. А может быть в статье вообще не об интеллигенции – этакий салтыков-щедринский прием – пишет о пескаре, а в уме совсем другое? Или авторской рукой водит ненависть ко всем без исключения интеллигентам, чистоплюям, закончившим университеты? Статья на эти вопросы ответов, увы, не дает.