Прирастать бывшим CCCР

Горе-государство Владимира Лорченкова

Лорченковское остроумие ещё не вышло на пелевинский уровень, хотя и нынешние результаты обнадёживают. То есть писатель уже достаточно остроумен, но ещё ни в коей мере не афористичен; над этим ему, осознав данную цель, необходимо работать и работать.

Десятилетие, справедливо названное нулевыми годами, хочется закончить на мажорной ноте; поэтому я напишу сейчас о главном для меня литературном открытии — 2010: о молодом русском писателе из Молдавии Владимире Лорченкове.

Кто-то знал его раньше, кто-то наверняка откроет несколько позже, но для меня годом знакомства с творчеством этого — чтобы не перебарщивать до поры до времени с комплиментами — определённо лучшего русского прозаика ближнего зарубежья стал именно 2010-й.

И, напротив, другое главное открытие года — петербургский писатель, пишущий под экзотическим псевдонимом Фигль-Мигль, и его вышедший в декабре дебютный роман «Щастье» (см., например, колонку «Запомните это чудовищное имя» на сайте «Фонтанка.ру») — лично для меня таковым не стало, но не стало только потому, что творчество этого прозаика известно мне в рукописи, и остаётся только надеяться на то, что вслед за первым романом будет опубликован и второй, уже написанный, «Ты так любишь эти фильмы», и оба они придутся по вкусу если уж не широкому (что как раз вряд ли), то продвинутому читателю.

В декабре вышел и роман «Табор уходит» Лорченкова. Я, собственно, прочитал три его романа — «Прощание в Стамбуле» (которое год назад было номинировано на «Нацбест»), «Гавани Луны» (в рукописи) и вот «Табор», который, наряду и наравне со «Щастьем», должен, на мой взгляд, стать главным фаворитом очередного цикла ведущих литературных премий. А уж «Русской премии» он заслуживает чуть ли не на три года вперёд.

В прозе Лорченкова мы впервые на русской почве сталкиваемся с весьма любопытным явлением, которое до сих пор было знакомо читателю главным образом по англоязычной литературе Британского Содружества Наций, а также по испано- и португалоязычной словесности Латинской Америки (знакомо, естественно, в переводах).

Это не столько постколониальная литература (термин и вообще неточный, а применительно к бывшим республикам СССР и неверный), сколько сначала окраинная, а потом не без насилия отделённая.

Отделённая — но устремившаяся в метрополию.

То есть литература, сознательно противопоставившая политической центробежности последних десятилетий (а в Латинской Америке — и последних веков) собственную центростремительность.

Да и печатается молодой писатель, естественно, в Москве — а где же ему ещё печататься?

О том, что латиноамериканская литература сильнее испанской и португальской, знает каждый (хотя и та и другая сильны сами по себе). Едва ли не все лучшие английские писатели современности — выходцы из бывших колоний: Салман Рушди, Джозеф Кутзее и т.д. Да и литература США имеет в анамнезе постколониальное происхождение и до сих пор развивается с полемической оглядкой на несколько чопорную британскую традицию.

У нас же ничего такого до сих пор не было.

Напротив, в зону глухого читательского безразличия попали с распадом СССР и закавказское барокко, и прибалтийский экзистенциализм, и какой-нибудь Айтматов, и даже Василь Быков.

Из литературы, поставляемой странами бывшего СССР, мы читаем разве что Сергея Жадана (в переводе на русский) да Андрея Куркова, хотя его куда больше читают на Западе. Ну и любители фантастики очень жалуют супругов Дяченко, а любители подросткового фэнтези — нашумевшую год назад Мариам Петросян («Дом, в котором…»).

И вот наконец появился Владимир Лорченков.

Пишет он много, пишет стильно и разностильно.

Это первый русский писатель (может быть, после раннего Василия Аксёнова), пошедший на выучку к американцам и, в его случае, к латиноамериканцам.

В анамнезе Фолкнер с его Йокнапатофой и Маркес с Макондо — и тем и другим стала для Лорченкова суверенная Республика Молдова.

В анамнезе Норман Мейлер с бойцовским куражом интеллектуала, всегда готового помериться чем угодно и с кем угодно.

В анамнезе всё тот же Рушди с его национальной и религиозной сатирой (пиши наш герой не о христианской стране, а о мусульманской, его бы за «Табор уходит» приговорили к смертной казни).

В анамнезе ушедший в заканчивающемся году из жизни Сарамаго (и фолкнеровская «Притча»).

В анамнезе, наконец, Лимонов с его гонзо-репортажами из собственной постели и Пелевин, на место которого Лорченков откровенно метит.

Метит откровенно до простодушия, нахваливая самого себя сверх всякой меры, вслед как раз за Лимоновым, да и за Мейлером, ключевой текст которого программно называется «Самореклама». Так что западные влияния явно преобладают.

«Прощание в Стамбуле» и пока не изданные «Гавани Луны» — очень североамериканские романы, очень любовно-криминальные, очень мейлеровские; «Табор уходит», напротив, очень латиноамериканский.

Действие разворачивается в условной Молдавии 2004 года, показанной не только как failed state (это, в конце концов, сравнительно респектабельный политологический термин), но и как total ruined state.

Никто и ничто не работает, все воруют, грабят, насилуют и убивают друг друга, в государстве, наряду с православием, введена вторая официальная религия — вера в Евросоюз, и священники отправляют оба культа сразу по совместительству.

Интеллигенция и часть номенклатуры сидит в тюрьме (точнее, в лагере смерти) — первая за измену идее Евросоюза и/или любовь к России, вторая — просто потому, что тёплые местечки нынешних узников успели приглянуться кому-то другому и были, естественно, перекуплены.

Евросоюз же, со вступлением в который Молдавия, считается, расцветёт, уже давно и в мыслях не держит (если вообще когда-то держал) пополнить этим горе-государством свои и без того не больно-то сплочённые ряды.

Молдаване нужны Европе как рабы на плантациях в Италии и Португалии, молдаванки — как проститутки в борделях Турции, но и только-то.

Счастливая молдавская семья, по Лорченкову, выглядит так: муж на заработках в России (ну или в Португалии), жена на заработках в Турции, дети — в детдоме.

Но и детдома в условном 2004 году уже позакрывались; в стране отстреляли и съели собак — и наибольшую опасность для населения теперь представляют злобные стаи беспризорников.

Меж тем в лагере смерти возникает некое вероучение, жесточайше преследуемое, но постепенно охватывающее всю страну.

Вероучитель Серафим, которого потом распинают на кресте палачи и топят в нечистотах преданные сподвижники, утверждает, будто молдаване — это новый избранный народ, а значит, им тоже, подобно древним евреям и современным израильтянам, за все страдания уготована земля обетованная (вот только не очень понятно где).

Причём генералиссимусом «исходников», как они себя называют, становится комендант лагеря Майор Плешка (Майор — это имя, а не должность).

Точнее, заместитель коменданта, но своего молодого начальника — племянника самого и.о. президента Гимпу — Плешка сверг и утопил в нечистотах вместе с Серафимом и с главным лагерным стукачом (бывшим президентом Академии наук).

Отчасти это напоминает советского времени анекдот про колхозное собрание (купить фанеры, выстроить самолёт и улететь отсюда к чёртовой матери), но только отчасти.

С другой стороны, в романе, несомненно, наличествует элемент капустника, то есть прицельного сатирического огня по совершенно неизвестным в России фигурам с молдавского политического, медийного и культурного небосклона.

Замечу, кстати, в определённый укор молодому писателю, что ему всё же местами не хватает той звериной серьёзности, с которой расписывает свои ужасы, да и свою сатиру, например, тот же Маркес. В тексте «Табора» (вернее, за текстом) не раз проскальзывает восхищение писателя собственным творчеством, талантом и остроумием: «Ай да Лорченков, ай да сукин сын!»

Да и само по себе лорченковское остроумие ещё не вышло на пелевинский уровень, хотя и нынешние результаты, разумеется, обнадёживают. То есть писатель уже достаточно остроумен, но ещё ни в коей мере не афористичен; над этим ему, осознав данную цель, необходимо работать и работать.

Уже упомянутая «счастливая молдавская семья» — едва ли не единственное отрадное исключение.

В прологе (и в эпилоге) романа дюжина «апостолов» Серафима захватывает здание, в котором проходит выездное заседание ООН в Риме, и принимается методично отстреливать глав государств, начиная с президента Ющенко, по ошибке принятого за президента Качиньского, однако живучего украинца не убьёшь, оказывается, даже из гранатомёта.

А три миллиона молдаван (всего их четыре миллиона, но четвёртый ещё не вернулся с зарубежных заработков) идут по водам Чёрного моря яко посуху. Правда, неизвестно куда…

Прирастать Сибирью — мечта давняя. А вот то, что литературная Россия (не путать с одноимённым еженедельником) будет прирастать бывшим СССР, убедительнее всего доказывает зарубежный опыт, упомянутый в начале колонки. Но доказывает он это умозрительно, а вот творчество молодого талантливого и плодовитого писателя из Молдавии — доказательство уже вполне конкретное. Табор, конечно, уходит, но уходит он с песнями и плясками.

И куда же это он, интересно, уйдёт?

В Москву, в Москву, в Москву…