logo

Хлебные крошки

Статьи

ХХ лет величайшей геополитической катастрофе ХХ века
Общество
Россия
Вардан Багдасарян

Призраки распада российской государственности: уроки истории

Урок второй: Гибель петербургской империи Романовых – Революция


К четырехсотлетию Смутного времени


и к двадцатилетию распада СССР

1610 г. - на российский престол был избран польский королевич Владислав. Фактическая утрата национального суверенитета. Семибоярщина. Падение нравственности. Сословия соревнуются между собой в предательстве государственных интересов. В чем причины этого всеобщего падения (обвала) «Святой Руси»? Почему периодически в российской истории наступали времена «смуты». Параллели и общие факторные основания с периодами распада Российской империи и СССР. Каковы были механизмы преодоления «смуты». Признаки надвигающейся «смуты» сегодня.

Урок первый: Гибель московской державы Рюриковичей – «Смутное время»


I

Служившая для мировых СМИ символом мракобесия и тиранства Россия в результате инверсии Февральской революции стала едва ли не самой свободной страной мира. Превосходная степень «самая» представляла не только самооценку, но и солидарное мнение западных наблюдателей.

Символом доведенной до абсурда свободы явился Приказ № 1, провозглашавший демократизацию отношений в армии. Высшие командные функции в ней переходили от офицерского корпуса к Советам солдатских депутатов. Развивая логику приказа, солдаты стали саботировать распоряжения офицеров и выбирать себе собственных командиров. Свобода была де-факто понята как право самоволки.

По свидетельству военного министра последнего состава Временного правительства А.И. Верховского, Приказ № 1. был отпечатан фантастическим по масштабам тиражом – в 9 млн. экземпляров. До сих пор вопрос о его авторстве и тиражировании окутан мраком. Даже военный министр первого состава Временного правительства А.И. Гучков считал его «немыслимым». Обер-прокурор Синода В.К. Львов заявлял, что Приказ № 1 есть «преступление перед родиной». Но «недоразумение» повторилось. Став военным министром, А.Ф. Керенский издал свой «Приказ по армии и флоту» (его стали называть «декларацией прав солдата»), фактически дублировавший содержание Приказа № 1. Еще 16 июля 1917 г. А.И. Деникин, выступая в присутствии А.Ф. Керенского, заявил: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие…».

Задачу «прыжка в царство свободы» ставили перед собой и большевики. Сейчас, оперируя штампами критики «большевистского тоталитаризма» редко вспоминают тот факт, что именно Россия первой провозгласила принцип неограниченного цензами избирательного права. Режим диктатуры пролетариата законодательно отстранял от участия в выборах порядка 5% населения - представителей т.н. «эксплуататорских классов». Но это воспринималось не как ограничение свободы, а как выражение императива социального лишения. В тоже время в США было отстранено от выборов посредством применения различного рода цензов около 30% взрослого мужского населения. Впервые в мире после Новой Зеландии, в политико - правовом отношении женщины приравнивались к мужчинам. Для сравнения, в традиционно-позиционируемых в качестве демократических государствах женское население получило право участия в выборах несколько позже, не без давления опыта Советской России: в США - в 1920 г., Великобритании -1928 г., Франции -1944 г., Италии -1945 г., Греции -1956 г., Швейцарии -1971 г.

На низовом уровне главным препятствием абсолютизации принципа свободы индивидуума выступали скрепы традиционной патриархальной семьи. На каждой из точек «смутных времен» в истории России фиксируются «походы» против семейных ценностей. Ликвидация буржуазного института семьи являлась одним из лозунгов революции. Эта задача, как известно, - одно из базовых программных положений Манифеста коммунистической партии.

Тема половой свободы была одной из центральных в идеологии пролеткульта. Широкое хождение в период Гражданской войны получил текст изданного в 1918 г. «Декрета об отмене частного владения женщинами». Сейчас идут споры о его подлинности. Но фактом является то, что восприняв документ подлинным, в ряде мест (преимущественно комбедах) идея «национализации женщин» получила практическое воплощение. Разлагающее воздействие т.н. «свободной любви» в России явилось даже в 1919 г. предметом обсуждения на заседании специальной сенатской комиссии в США.

Одним из первых декретов (принят в декабре 1917 г.) предельно упрощалось бракоразводная процедура. Пропаганда права женщины на развод привела к выходу некогда патриархальной России на первое место в мире по количеству разводов.

Центральной темой молодежных диспутов стала теория «стакана воды», отрицающая чувство любви и сводящая отношения мужчины и женщины к удовлетворению сексуальных влечений. Как буржуазная мораль отрицались все условности добрачных ухаживаний. Совершение полового акта редуцировалось до уровня стакана воды, выпитого в виду естественной потребности человека в утолении жажды. В Москве и ряде других городов проводились массовые эпатирующие традиционалистов демонстрации под лозунгом «Долой стыд!». Еще в середине 1920-х гг. в столице при попустительстве властей активно действовало общество с аналогичным названием. Прямым следствием пропаганды половой свободы стали пандемии венерических заболеваний. Ситуация в городах в 1920-е гг. была настолько опасной, что существовал риск эпидемиологического краха всей социальной системы.

За пять лет до революции В.В. Розанов, анализируя опыт французского обольщения идеалом свободы, предупреждал о содержащемся в нем угрозах для российского социума. Предупреждение оказалось не услышанным. В трактовке В.В. Розанова свобода индивидуума - это псевдоценность. «Вот что значит, - предостерегал он,- рвануться к неудачной теме: Франция гибнет и уже почти погибла ( даже население вырождается ) в судорожных усилиях достигнуть просто глупой темы – Свободы. Нужно достигать гармонии, счастья, добродетели, героизма, хлеба, женщин; ну, если брать отрицательное - достигать разврата. А не пустоты, а свобода есть просто пустота, простор. - Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят, свободен. - Эта квартира пустует, она свободна. - Эта женщина свободна. У нее нет мужа, и можешь ухаживать. - Этот человек свободен. Он без должности. Ряд отрицательных определений, и «свобода» их всех объединяет. - Я свободен, не занят. От «свободы» все бегут: работник – к занятости, человек – к должности, женщина – к мужу. Всякий – к чему-нибудь. Всё лучше свободы, «кой-что» лучше свободы, хуже «свободы» вообще ничего нет, и она нужна хулигану, лоботрясу и сутенеру. К этому милому идеалу, «обнимая воздух», Франция и рванулась. И разбилась в пустоте. Тогда как надо было стремиться к гармонии, порядку и работе. Тогда как можно рваться: к героизму – без Бога, к святости – в Боге».

Поведение масс в 1917 г. имело все симптомы коллективного безумия. Впечатление, что «все сошли с ума» - характерный мотив относящейся к Февральской революции мемуарной литературы («революционная эпилепсия»). «После Февраля,- реконструирует настроения масс в 1917г. в ставшей классической в историографии революции книге «Красная смута» В.П.Булдаков, - на улицы городов выплеснулась волна самых разнообразных манифестаций. Это обычно для любой революции, хотя в России по тогдашним погодным условиям (необычно суровая зима) ситуация приобрела «масленичный» характер. Февральская революция в ту пору менее всего напоминала «кровавый карнавал». На Невский выходили женщины, требуя уравнения в правах во имя демократии, подростки с лозунгами «Детский социализм!» (лишнее подтверждение тому, что с идеалом социализма связывалось государственно-опекунское начало), решившие «перевоспитаться» уголовники, наконец, многочисленные «инородцы» в экзотических одеяниях - это более всего умиляло «чистую» столичную публику. В Москве 3 марта был «сплошной карнавал, красный променад, праздник веселья неистощимого и восторга». Все это было в алых тонах: нет человека, который не нацепил бы себе красного банта». 12 марта известный дрессировщик В.Дуров не только «возил по улицам куклы Распутина и Протопопова», но и «водил слона», причем на слоне была «алая попона с золотой вышитой надписью: «В борьбе обретешь ты право свое»! (По-видимому, это была не шутка, а форма агитации)». Манипулирование идеалом свободы высвобождало темные стихии разрушения. Свобода – liberte трансформировалась в русскую «волю». Об их категориальном различии писал Г.П. Федотов: «Никто не может оспаривать русскости «воли». Тем необходимее отдать себе отчет в различии воли и свободы для русского слуха. Воля есть прежде всего возможность жить или пожить по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами, не только цепями. Волю стесняют и равные, стесняет и мир. Воля торжествует или в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе, воля всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо. Разбойник - это идеал московской воли, как Грозный идеал царя. Так как воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культе пустыни, дикой природы, кочевого быта, цыганщины, вина, разгула, самозабвения страсти, - разбойничества, бунта и тирании. Когда терпеть становится невмочь, когда «чаша народного горя с краями полна», тогда народ разгибает спину: бьет, грабит, мстит своим притеснителям – пока сердце не отойдет, злоба утихнет, и вчерашний «вор» сам протягивает руки царским приставам. Вяжите меня. Бунт есть необходимый политический катарсис для московского самодержавия, исток застоявшихся, не поддающихся дисциплинированию сил и страстей. Как в лесковском рассказе «Чертогон» суровый патриархальный купец должен раз в году перебеситься, «выгнать черта» в диком разгуле, так московский народ раз в столетие справляет свой праздник «дикой воли», после которой возвращается, покорный, в свою тюрьму. Так было после Болотникова, Разина, Пугачева, Ленина».


II

В условиях обострения мировой конкуренции актуализировавшаяся перед Россией задача осуществления модернизации определяла необходимость формирования новой идеологии. Выдвинутая Николаем I модель православной империи, как главного центра христианского мироздания, противостоявшего всему внешнему чужебесию, дала сбой во время Крымской войны. Выяснилось, что ресурсов для противостояния разом всему миру у России явно недостаточно.

Следствием поражения в Крымской войне явилось формирование при Александре II новой модели государственного позиционирования. От христоцентричной роли сдерживателя мирового зла пришлось отказаться. Российская империя, отказавшись от планетарных амбиций, претендовала теперь на статус одного из региональных геополитических центров силы. По сути, речь шла о разделении мира на несколько полюсов. При последующих императорах Россия шла в фарватере обозначенного идеологического выбора, пытаясь совместить традиционализм православной империи с решением модернизационных задач.

Первая мировая война вынесла приговор модели многополярного мироустройства. В оппозиционных царскому режиму кругах вызревало два основных проекта нового идеологического позиционирования России. Первая модель основывалась на апелляции к тому факту, что наиболее успешными государствами мира являются те, в которых получила развития система капиталистического хозяйствования. В соответствии с этим, другого пути, помимо развития капитализма, в сценарном арсенале будущего России последователями данной точки зрения не обнаруживалось. Многие, впрочем, были далеко не в восторге от ценностного содержания капиталистических отношений. Но более совершенное общество – социализм, согласно их пониманию, могло быть построено лишь после прохождения стадии капитализма. России, таким образом, предлагался статус периферии капиталистического мира. Она обрекалась на положение второсортного, по отношению к странам развитого капитала, государства. В этом сходились позиции либералов и социал-демократов. Февраль 1917 г. явился воплощением идеологии периферийности России. Западничество февралистов определяло соответствующий курс Временного правительства, как во внешней, так и во внутренней политике, приведшей за несколько месяцев к утрате ею всех имевшихся прежде геополитических потенциалов.

Модель большевиков основывалась на представлении о возможности миновать капиталистическую стадию развития, совершив исторический прыжок к коммунизму. Поднявшая революционное знамя Россия становилась, таким образом, центром мирового коммунистического строительства. Это было не сдерживание внешнего воздействия, как при Николае I, а активная пропаганда миру света нового учения. В реальности столкнулось два проекта: западный – либерального глобализма и русский – коммунистического мессианства.

Воспитанные в традициях революционного подполья, большевики в своей риторике были первоначально ближе к русофобии, нежели к русофильству. Россия и русский народ подверглись нещадной обструкции в советской пропаганде. Однако логика избранной идеологии объективно заставляла большевиков все в большей степени переходить на государственнические позиции. Сегодня историки говорят о формировании внутри ВКП (б) фактически двух: партий лево-коммунистической во главе с Л.Д. Троцким и национал-большевистской с И.В. Сталиным.


III

При разрушении царской династической скрепы посыпались российские регионы. Нужна была новая модель государственной интеграции. Акцентированный на идеологии прав и свобод индивидуума, февралистский режим не мог предложить регионам каких-либо ценностных оснований консолидации. Напротив, всячески поддерживались автономизационные устремления народов. Рухнуло и само русское ядро российской государственности, оказавшееся искусственно расколотым на собственно русских (великороссов), украинцев и белорусов. Исследование этого вопроса привело в свое время историка Н.И.Ульянова к выводу о внешней инспирированности (главным образом, усилиями правительств Германии и Австро-Венгрии) мифа о существовании особой украинской нации.

Вопреки распространенному современному стереотипу, распад России на национальные государства не был инициирован большевиками. Еще в марте 1917 г. Временное правительство восстановило автономию Финляндии. В июле финский сейм фактически провозгласил независимость. Компетенция российского правительства ограничивалась лишь вопросами военной и внешней политики.

Несмотря на оккупацию территории Царства Польского германскими и австро-венгерскими войсками, Временное правительство сочло необходимым заявить о своем согласии на создание в будущем независимой Польши. Единственным условием к польской стороне было установление военного союза с Россией.

Самочинно созванная на Украине Центральная рада стала ее фактическим правительством. Вопреки слабому сопротивлению российских властей, она в июне 1917 г. объявила универсал об автономии Украины и создании исполнительного органа – Генерального секретариата. По украинскому примеру в июле 1917 г. была создана Белорусская рада. Претендуя на роль национального правительства, она добивалась признания политической автономии Белоруссии.

С сентября вслед за Украиной начал отделяться Северный Кавказ. В Екатеринодаре было учреждено «Объединенное правительство Юго-восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей». По февральской инерции к концу 1917 г. от России отделились Закавказье, Литва, Бессарабия и т.д. Демократическая энтропия дошла до провозглашения независимости отдельных регионов, губерний и даже уездов. Никогда еще за всю отечественную историю не было такого количества одновременно существующих в ареале российской цивилизации государств.

Большевикам в поразительно быстрый срок удалось заново собрать воедино более сотни образовавшихся государств. Во многом под впечатлением этой интеграционной роли новой власти среди бывших белоэмигрантов формируется направление «сменовеховства». В деятельности большевиков была обнаружена миссия Ивана Калиты – «Собирание земель русских».

Большевизм был признан сменовеховцами единственной на существующий момент национально-державной силой, что определяло стратегию союза с советской властью. Главное, что сумели сделать большевики, и не смогло временное правительство – это предложить бывшим народам Российской империи новую идеологию их интеграции. Их объединение ценностно обосновывалось теперь миссией утверждения идеалов коммунистического общества. Федералистская система СССР соотносилась с задачами этого проекта. Она была своеобразным планетарным призывом к народам мира, пролетариям всех стран об объединении вокруг созданного ядра советских республик.


IV

Революция высвободила самые темные стороны человеческой психики. Осуществляемая под лозунгом социальности, она в плане доминации этических ценностных установок была асоциальна. Мародерство началось с первых же дней Февральской революции. Массовые грабежи и погромы не прекращались в течение всей Гражданской войны. Отражением характера произошедшей социальной бойни может служить соотношение жертв среди военнослужащих (солдат и командиров белых и красной армий) и мирных жителей: 800 тыс. (из них 450 тыс. умерли от ран и эпидемий) против 10 млн. Такого рода диспропорции в потерях наводят на мысль, что война между красными и белыми де-факто шла не столько друг против друга, сколько против населения. Политические установки руководства и реальные эгоистические интересы мобилизованного красноармейца (белогвардейца) кардинально расходились.

В деревнях происходил стихийный «воровской» захват земель. Традиционная круговая порука оказалась надломлена практикой расхищения бывших хозяйских имений, где каждый из общинников стремился «ухватить лучший кусок». Дабы не искушать соседей, резали на месте племенной помещичий скот. Комбеды стали своеобразной расплатой за своекорыстие.

Отражением гедонистских настроений в обществе явился рост половой распущенности. «Тяжелой нравственной лихорадкой русской молодежи» охарактеризовал эти тенденции посетивший Россию в 1920 г. Г. Уэллс. Особенно стремительной в этом плане оказалась «эмансипация» российских женщин. Данные социологических обследований учащихся Москвы и Ленинграда фиксируют стремительное снижение срока вступления в половую жизнь женского городского населения в период революции.. В 1930-е гг. посредством пропаганды морального ригоризма ранняя сексуализация советской молодежи была все-таки остановлена.


V

Кампания по дискредитации российского исторического прошлого осуществлялась новым революционным правительством в формате целенаправленной государственной политики.

Принцип национальной идентичности противопоставляется доктрине о слиянии наций. Ее различные модификации имеют длительное историческое существование. В России она реализовывалась в рамках концепта о социалистическом интернационализме. Еще народнический теоретик П.Л. Лавров декларировал утрату значимости национального вопроса перед задачами социальной борьбы, для которых ни границ, ни языков, ни преданий не существует. Основоположник заговорщического течения в народничестве П.Н. Ткачев подчеркивал несовместимость приверженности к социализму и национальной самобытности.

В рамках развития марксистской мысли проводилась дифференциация буржуазного и коммунистического вариантов денационализации. Первому из них соответствовало понятие космополитизм, второму – интернационализм. Большевики апеллировали к грядущему мироустройству без наций. Цель революционной борьбы заключалась, по словам В.В. Маяковского, в том, «чтобы без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем». Даже разговоры о «дружбе» и «братстве» народов, противоречащие идее о полном исчезновении нации, классифицировались первоначально как проявление мелкобуржуазного национализма.

Характерно, что многие из видных российских революционеров считали себя людьми, без какой-то определенной национальной принадлежности. Л.Д. Троцкий, отвечая на вопрос, относит ли он себя к евреям или русским, пояснял свою идентичность таким образом: «Ни тем, ни другим. Я социал–демократ, интернационалист». Не относил себя к еврейской национальности и Л.Б. Каменев. «Я не еврей, я – коммунист», – заявлял Л.З. Мехлис. Наконец, сам В.И. Ленин при заполнении паспортных данных записал: «Без национальности».

Путь реализации интернационалистской утопии виделся в дезавуировании и подрыве идентификационных основ государствообразующего народа. Это обосновывалось как необходимый противовес сложившегося, в виду численного преобладания русских, фактического неравенства. Открыто и прямолинейно со съездовских трибун (например выступление Н.И. Бухарина на XII съезде 1923 г.) выдвигалась задача искусственно поставить русский народ в более низкое, в сравнении с другими нациями, положение. Таким способом предполагалось компенсировать перед якобы угнетенными прежде народами великодержавный период русской истории.

Провозглашался массовый культурный поход против старой России. Понимаемый таким образом интернационализм приводил на практике к разгулу русофобии. «Обломовщина» являлась, пожалуй, наиболее популярной маркировкой русского национального характера. Письменные распоряжения председателя СНК пестрили выражениями типа «русские дураки» или «полуварвары русские». Да и вообще, само употребление слова «русский» вплоть до середины 1930-х гг. имело преимущественно негативный ракурс. Современное бичевание России устами В.И. Новодворской оказывается близким к цитатному переложению речей Н.И. Бухарина. Большевистский идеолог клеймил русскую «азиатчину», «кнутобойство», называл Россию «дурацкой страной», сравнивал ее с «широкозадой деревенской бабой» (и это говорил официальный государственный деятель). Другой партийный лидер Л.Б. Каменев с сочувствием цитировал стихи В.С. Печерина:

«Как сладостно – отчизну ненавидеть

И жадно ждать ее уничтоженья!

И в разрушении отчизны видеть

Всемирного денницу возрожденья!»

Русофобскую парадигму послереволюционной литературы иллюстрируют стихи В. Александровского:

«Русь! Сгнила? Умерла? Подохла?

Что же! Вечная память тебе.

Не жила ты, а только охала

В полутемной и тесной избе.

Костылями скрипела и шаркала,

Губы мазала и копоть икон,

Над просторами вороном каркала,

Берегла вековой, тяжкий сон».

Само наименование «русская история», как «контрреволюционный термин одного издания с трехцветным флагом» исключалось из образовательных программ. Исторические национальные герои России однозначно характеризовались в качестве реакционеров. Более других, пожалуй, досталось Д.Пожарскому и К.Минину. В рамках пролеткультовского движения проводилась широкая кампания по демонтажу памятника им на Красной площади. Под запретом, как проявление мелкобуржуазного национализма была сама идея «патриотизма».

Пасквильную форму интерпретации исторической миссии ведущих деятелей отечественной истории иллюстрируют поэтические строчки Джека Алтаузена:

«Я предлагаю

Минина расплавить,

Пожарского.

Зачем им пьедестал?

Довольно нам

Двух лавочников славить,

Их за прилавками

Октябрь застал.

Случайно им

Мы не свернули шею

Я знаю, это было бы под стать,

Подумаешь,

Они спасли Расею?

А может, лучше было б не спасать».

Языковая политика заключалась в переориентации от кириллицы к латинскому алфавиту. Активно велись разработки языка эсперанто. В риторическом революционном запале большевистские пропагандисты доходили до определения русского алфавита в качестве «идеологически чуждой социалистическому строительству формы», «пережитка классовой графики самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма и насильственной русификации». За весь продолжавшийся до середины 1930-х гг. период большевистской лингвистической дерусификации на латинскую графику был переведен алфавит 68 национальностей.

Современная волна переименований русской топонимики на автохтонный лад как бы реанимировала аналогичную волну революционного периода. Основанные когда-то русскими города переименовывались в соответствии с фонетикой национальных меньшинств: Верхнеудинск стал Улан-Удэ, Белоцарск – Кизилом, Верный – Алма-Атой, Усть-Сысолык – Сыктывкаром, Обдорск – Салехардом, Царевокайск – Йошкар-Олой, Петровск-Порт – Махачкалой и т.д.

Только возникшая, после прихода в 1933г. к власти в Германии А. Гитлера, реальная перспектива войны с национально ориентированным могучим соперником, грозившая большевикам потерей их власти, заставила партийное руководство вспомнить о государствообразующем народе.


VI

По мнению многих исследователей, прологом Февральской революции явилась ноябрьская речь П.Н. Милюкова, в которой лидер кадетов по существу обвинял царскую фамилию в государственной измене. Если сам верховный суверен является изменником, то, соответственно, лишается законности вся выстроенная вокруг его персоны система государственности. Учрежденная Временным правительством Чрезвычайная следственная комиссия тщетно пыталась найти доказательства вины государя и государыни. Не было найдено ничего. Отрицательный результат крайне разочаровал, в частности, А.Ф. Керенского.

Доказательством «вины», причем, должны были стать сведения о сепаратных переговорах о мире с Германией. Как будто русский царь не имел воли в объявлении войны и заключении мира, руководствуясь собственным пониманием возглавляемой им державы. Именно сепаратный мир, в подготовке которого подозревался император, был заключен в 1918 г. в Брест-Литовске большевиками. В чем и могли февралисты обвинить царя, если бы, действительно, слухи о переговорах подтвердились, так это в измене западным союзникам, а вовсе не нуждающейся в мире России.

«Оплевывание» образа царя явилось одним из ведущих мотивов происходившего в новую русскую смуту ценностного надлома. «После Кровавого воскресенья Николай II часто именовался в народе, казалось бы в немыслимых для традиции царского культа, терминах таких, как «кровопийца», «душегуб», «изверг», «злодей». Зловещие характеристики сменялись гротескными. Формировался образ выпивохи, рогоносца, находящегося под командой жены- немки. По свидетельству видного деятеля кадетского движения В.А. Оболенского, впечатление, что Россией управляет в лучшем случае - сумасшедший, в худшем предатель, имело всеобщее распространение. А между тем, присягали на верность именно императору, чье падение в народном сознании означало подрыв самой идеи государственного служения.

Показателем масштабов ценностного кризиса явилось массовое дезертирство с фронта. По разным оценкам, число дезертиров насчитывало от 1 до 2 млн. человек. Это составляло почти половину всей воюющей армии. Принятие в 1916г. решения о мобилизации на фронт лиц, осужденных за уголовные преступления и даже политически неблагонадежных, явилось катализатором начала массового дезертирства. Именно дезертиры, вооруженные и оказавшиеся вне закона, стали на местах ядром смутьянских элементов. Революцию, таким образом, вопреки распространенному сегодня мнению, определял на массовом уровне не пассионарный подъем, а как раз напротив, актуализация шкурнических интересов люмпенизированной части общества.

О состоянии боевого духа российского воинства прекрасно свидетельствует статистика по структуре потерь армии. На первом месте из всех причин, как в отношении солдат, так и офицеров, оказывается сдача в плен к неприятелю. Ни с чем подобным Россия не сталкивалась за всю свою историю.

Реакцией на решение о мобилизации на военные работы не призывавшегося прежде мусульманского среднеазиатского населения стало восстание 1916г., охватившее всю Среднюю Азию. Разыгралась кровавая драма с многотысячными жертвами с обеих сторон, разрушением хозяйственных инфраструктур, уничтожением города Джизака. Характерно, что революционное временное правительство возложило всю ответственность за происшедшее на русских переселенцев и царскую администрацию. Сегодня в Киргизии на государственном уровне отмечается день траура по жертвам восстания 1916г., лейтмотивом которого является обвинение русского империализма. А между тем, речь шла о том, что все граждане страны, независимо от религиозной и этнической принадлежности, должны в условиях войны защищать свою страну. Отказывающиеся от участия в этой защите традиционно оцениваются как дезертиры, в отношении которых государство проводит соответствующую карательную политику.

Разразившаяся в 1914 г. мировая война была объявлена «Отечественной». Первоначально она действительно вызвала патриотический подъем во всех слоях российского общества. Однако затем под влиянием целенаправленной пропаганды со стороны оппозиционных партий происходит ценностная инверсия. Народ демонстрирует явное нежелание воевать ни за Отечество, ни за другие традиционные ценности - царя, православную веру. Безоговорочную поддержку получил демагогический призыв большевиков к миру без аннексий и контрибуций. Традиционным приемом низовой большевистской пропаганды было противопоставление личных интересов человека и интересов государства. Крестьянин или рабочий оказывался обезоруживаемым перед вопросом - зачем ему лично нужен Константинополь или Эрзерум. Но пацифистская утопия полностью провалилась. Вместо обещанного мира страна на несколько лет оказалась погружена в кровавую пучину Гражданской войны.

Дезавуирование ценности государственного служения вылилось в массовые расправы над служителями «старого режима». Характерно, что волну террора против государственников открыла не Октябрьская, а Февральская революция. Данный факт, как противоречие конструируемому образу демократии, тщательно нивелируется в современной учебной исторической литературе новой либеральной генерации. Какого-либо рационального содержания в этих расправах не обнаруживается. По существу шел отстрел профессионалов государственного управления, дефицит которых явится в скором времени фактором институционального хаоса.


VII

Февральская революция освободила из мест заключения не только политических преступников, но и всех уголовников. Одномоментно криминальная обстановка в стране оказалась дестабилизирована. За всю свою новую историю Россия достигла максимума криминализации. В Москве к 1921 г. преступность, в сравнении с довоенным уровнем, возросла почти в 4 раза. При этом показатель таких «лихих» видов преступлений, как вооруженный грабеж, увеличился в несколько сот раз.

Выпущенный февральской революцией джинн уголовщины оказался фактически неуловим. Отбить экспансию преступного мира удалось только в 1930-е гг. Динамика числа осужденных отражает волновую длительность последствий революционной смуты. Преступность есть индикатор идейно-психологического состояния общества, на изменение которого требуется время. Симптоматично, что минимальной точкой по числу осужденных за весь период довоенной советской истории стал 1937 г., ассоциируемый обычно с тотальным маховиком «большого террора». Несмотря на репрессии в партийной элите, ситуация в обществе в целом к концу 1930-х гг. была более здоровой, нежели в первое послереволюционное десятилетие.

Стирается грань между уголовной субкультурой и культурой массовой. Лексика уголовников прочно внедряется в разговорную речь рядового советского человека. Среди молодежи повсеместно распространяется мода на уголовные татуировки.

Советские города оказались поражены синдромом молодежного хулиганства. Банды подростков фактически контролировали городские окрестности, парализуя нормальное функционирование общественных учреждений. Имелись случаи закрытия в виду боязни хулиганского террора школ и клубов. Повсеместно совершались нападения на сотрудников милиции. Известны инциденты организации хулиганами настоящей «рельсовой войны». В результате действия одной из таких банд было пущено под откос три паровоза. В Новосибирске распоясавшимися хулиганами была разогнана комсомольская демонстрация. Распространенным явлением стала ломка станков и другого оборудования на производстве. Обычным делом было избиение молодыми рабочими шутки ради специалистов – производственников, инженеров, директоров (феномен «быковщины»). И все это – без каких-либо рациональных оснований. Немотивированная агрессия, как правило, являлась следствием психологического травматизма, характерного для периодов социальных потрясений и ценностных инверсий. Согласно данным проведенного в 1920-е гг. обследования, 56,1% хулиганов диагностировались в качестве травматико-невротиков, а 32% - неврастеников и истериков. При этом 95,5 % уличенных в хулиганстве представителей молодежи были пьющими, 62% из них употребляли регулярно алкоголь, 7% принимали наркотики. Для преодоления кризиса подростковой асоциальности наряду с ужесточением карательных мер, потребовалась разработка государственной молодежной политики.

Продолжение следует

Об авторе: Вардан Эрнестович Багдасарян — российский историк. Эксперт Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. Автор многих научных работ. Доктор исторических наук, профессор. Член-корреспондент РАЕН. Заведующий кафедрой истории и политологии РГУТиС.




Статьи по теме

Партнеры

Продолжая просматривать этот сайт, вы соглашаетесь на использование файлов cookie