Пророчества Достоевского
Когда «Бесы» снова проснутся?
Мое знакомство с Достоевским началось внезапно, очень бурно и, к сожалению, довольно поздно. Мне было уже 20 лет, я жила и училась на Украине. Достоевского мы в школе не проходили. Но на втором курсе филологического факультета мой научный руководитель Олег Николаевич Осмоловский предложил мне для курсовой работы сравнить «Неточку Незванову» Достоевского с «Асей» Тургенева.
Тургенева к тому времени я знала всего — это был мой любимый писатель. А к Достоевскому я обратилась тогда впервые. Ограничиться одной повестью, будучи отличницей, я никак не могла, поэтому добросовестно прочитала подряд все его сочинения по десятитомнику 1956 года. Вот тут я и поняла, что это мой писатель, его герои — мои люди; настоящая жизнь протекает там, мужчины и женщины из этого мира мне интереснее, чем многие мои реальные знакомые. Так это все началось и продолжается уже много лет, и я всецело предана этому миру, этому писателю, этим героям.
Я даже крестилась в Старой Руссе Новгородской области в 1990 году, уже взрослой, и моим крестным был Дмитрий Андреевич Достоевский, правнук писателя. Год назад у него родился внук Федя, так что сейчас в России снова есть Федор Достоевский.
А в Старой Руссе находится знаменитый на весь мир музей Достоевского, расположенный в том самом доме, который последние годы жизни писателя служил ему и его семье летней дачей и где были написаны «Подросток», «Братья Карамазовы», Пушкинская речь.
«Родя, мы с тобой!»
В романах Достоевского рассыпаны такие смыслы, которые в момент создания произведений были не очевидны. Тогдашние читатели не поверили ни «Бесам», ни «Подростку», ни «Братьям Карамазовым», ни «Дневнику писателя». Только спустя годы заговорили: «Всё сбылось по Достоевскому». Сначала — после революции 1905 года — Дмитрий Мережковский, затем — в пятилетний юбилей революции 1917 года — Валериан Переверзев.
В «Преступлении и наказании» герой разрешает себе «кровь по совести», а всего через одно десятилетие на этот лозунг откликнется целая плеяда русских революционеров. Они решат, что террор — он тоже «по совести», и что необходимо совершить последнее, самое главное убийство, убивающее все прочие убийства. Раскольникова и русских террористов свяжет неразрывная нить. Эта связь была не очевидна при написании романа, но очень скоро стала явной. Еще при своей жизни, в конце 1870-х годов, Достоевский увидит, что такое Раскольников в реальности, чем пахнет «кровь по совести» и чем оборачивается русский террор.
Я уже не говорю о романе «Братья Карамазовы». Когда он вышел, то воспринимался всего лишь как «История одной семейки» (так назвал Федор Михайлович первую книгу романа). Но эта «история» тревожно сигналила о приближающейся угрозе не только для семьи, но и для державы. Я прочитываю роман как набатное предостережение: семья — рушится, братья друг друга не любят, и все вместе своего отца — ненавидят. Ненависть, разъедающая души, проникает не только в мир, но и в монастырь; она чревата самыми тяжелыми последствиями. Ведь чтобы было братство, нужны братья…
В романе «Идиот» главный герой, князь Лев Мышкин, добрейший, честнейший, благороднейший человек, который хочет всем помочь, всех согреть, всех одарить светом своей души, — приносит в мир несчастье. Рядом с этим простодушным, кротким, целомудренным человеком люди гибнут. Таково положение добра в нашем мире. Добро — трагично, оно редко побеждает, разве что на время. И как тяжело жить доброму, кроткому человеку! В черновиках Достоевский называл Мышкина «Князь Христос». Но Христос — Бог, и, как Бог, Христос Распятый побеждает, воскресая. А человек, который стремится быть самоотверженным в добре — гибнет. Всего лишь на мгновение люди, прикоснувшиеся к личности «Князя Христа», очеловечиваются и успевают ощутить Его в своем сердце.
В романе «Подросток», герой, двадцатилетний мальчишка, решил стать Ротшильдом. Он хочет быть таким же богатым, как богатейший из банкиров, и править миром. Но от этой заманчивой идеи ему пришлось отказаться. Сердце юноши откликается на страдания других: нужно помочь ближнему! Нужно поделиться своим насущным, помочь вдове, пожалеть сироту. У него не получается быть скрягой, бездушным скупцом.
Но посмотрите, что происходит сегодня! У нас со всех экранов кричат: «Заработай миллион! Десять миллионов!» У нас миллион стал национальной идеей. При жизни Достоевского подумать было невозможно, что такое — когда-нибудь случится. Ныне у многих наших сограждан, кроме баксов в глазах, ничего нет. Достоевский предупредил нас об этой опасности 136 лет назад. Сегодняшние богатеи совсем не похожи на Аркадия Долгорукого. Они не экономят на себе, ни в чем себе не отказывают. Что значит «быть, как Ротшильд?» Этот банкирский дом создавался веками, за два столетия сумел сколотить огромный капитал, а сегодня человек ухитряется за два-три года выскочить в миллиардеры. Как?! Достоевский сформулировал: «Они хотят разом весь капитал».
А «Бесы»… Там есть такие тезисы, такие мысли, такие тексты, что можно подкладывать их под сегодняшнюю жизнь и подписывать фамилии. Этого, конечно, вульгарное прочтение романа, в котором есть и высокая метафизика, и романтика, и фантастический реализм. Но, помню, как 20 лет назад, в начале 90-х, я сотрудничала с газетой «Московские новости». Однажды ее редактор Егор Владимирович Яковлев, которого сейчас уже нет с нами, почувствовав, что в романе есть нечто очень знакомое, попросил меня сделать подборку фрагментов романа. Фрагменты печатались в нескольких номерах, и люди ахали, читая, как «воцарился всеобщий сбивчивый цинизм», как «новые русские» дорожат «правом на бесчестье». Возникало желание увидеть современные события в зеркале «Бесов», назвать имена тех, кто сегодня — эти самые бесы.
Наше время ничуть не лучше 90-х. Просто немного иные оттенки. Романы Достоевского — это такое необыкновенное сочетание вечного и злободневного, такая загадка… Ты думаешь, читая роман: «Всё, мы это проехали, этого уже не будет, это уже история». Ничего подобного! Наступает новое десятилетие, новые реалии, и мы видим — опять роман «Бесы» здесь, он «проснулся»: опять кружит над нами хаос и смута, опять где-то в своих каморках сидят Раскольниковы, опять у них вызревает подпольная идея. Опять есть люди, которые говорят: «Родя, мы с тобой!» (как написано на стенах так называемой квартиры Родиона Романовича Раскольникова в Петербурге, с которой Достоевский писал антураж жизни героя, и куда ходят туристы). «Родя, мы с тобой!» То есть мы снова готовы на «кровь по совести» и пойдем на все.
Ничто «достоевское» не проходит, ничто не уходит. Мне даже кажется, что русская жизнь будет до тех пор несчастной, пока будет завязана на Достоевском. Русская жизнь начиталась Достоевского! Она не специально следует ему, она не подражает ему по-обезьяньи. Но — роковым образом воспроизводит все то, о чем он писал. И в то же время Россия не усвоила уроки «Бесов» и «Братьев Карамазовых». И раз за разом, десятилетие за десятилетием воссоздает заложенные там смыслы. Вот парадокс писателя, вот загадка…
Опасная профессия
Самую потрясающую, вдохновенную и трагическую для себя, как для писателя, сцену Достоевский написал, работая над романом «Бесы». Сцену исповеди Ставрогина у старца Тихона. И эта сцена была отсечена цензурой! Подобному цензурному изъятию нет равных. Несколько месяцев Федор Михайлович пытался спасти главу, улучшая героя, ситуацию, но ему так и не дали напечатать ее.
За последние двадцать лет я смогла сделать три издания романа, — в 1989-м, в 1992-м и в 1996 году, куда включена исповедь Ставрогина и поставлена на свое, задуманное писателем место. До этого она печаталась как приложение.
По сюжету романа Ставрогин возвращается из длительного путешествия по Швейцарии с загадочным грузом и намерением: он привез в Россию 300 экземпляров написанной им и отпечатанной в заграничной типографии исповеди, которую хочет, рано или поздно, предать гласности, отослать полиции, местной власти, в редакции газет. Эта исповедь — и самодонос, и похвальба своими «подвигами». Несомненная провокация, которая прикидывается раскаянием. В тот момент, когда ему хочется взорвать то, что его окружает, и все отношения — разрубить, он идет к старцу Тихону и дает ему читать исповедь. Надеется произвести нестандартное впечатление.
Он, видимо, полагал, что старец Тихон будет его как-то утешать, или наоборот — укорять. И вот, старец читает эту исповедь, — крамольнейшие листочки, рассказывающие о том, как куролесил наш герой, как женился на безумной Хромоножке, заключив с приятелем пари на вино, как соблазнил девочку, и как эта девочка, не вынеся позора, повесилась. Позже это страшное преступление некоторые «биографы» навесят на Федора Михайловича! Его обвинят в том, в чем признался и «как бы» повинился его герой! Уверена, что за эту клевету люди, оболгавшие писателя, будут жестоко наказаны, — в этом или в ином мире. Писатель — рискованная профессия. Если он пишет на пределе честности, на пределе ужаса, то рискует быть обвиненным во всем, что совершают его герои. Ведь досужие обыватели думают, что человека может волновать лишь то, что произошло с ним самим, а никак не чужая боль. Достоевский — ощущал чужую боль как никто.
А откуда взялась история преступления? Когда Феде Достоевскому было девять лет, он застал во дворе подружку своих детских игр, тоже девятилетнюю девочку, дочь больничного повара, — умирающей, истекающей кровью. Ее изнасиловал какой-то пьяный мерзавец. Врачи не смогли спасти ребенка: кровотечение не останавливалось. Достоевский навсегда запомнил это. И, когда ему было уже за пятьдесят, он рассказал трагическую историю в доме Анны Павловны Философовой, в ее салоне, где гостям предложено было поведать о самом страшном событии в их жизни. Достоевский утверждал: «Это самое страшное преступление, которое может совершить человек. И своему герою, которого я хотел наказать, я это преступление и вменил».
А в романе старец Тихон понял, что Ставрогин пришел не каяться, а — эпатировать, хотел увидеть священный ужас в глазах старца. Однако, прочитав исповедь, старец, вместо того, чтобы утешать или укорять Ставрогина, стал ему говорить о слоге, разбирать написанное, как это делает литературный критик. Ставрогин ожидал не этого. Он уходит побежденный и посрамленный. Выбегая из кельи старца, он бросает фразу: «Проклятый психолог!» Виртуознейшая сцена… Равной ей нет в мировой литературе.
Эта сцена драгоценна для меня еще и потому, что мне удалось установить: работая над ней, описывая картины встречи Ставрогина и старца Тихона, сочиняя диалоги, Достоевский навсегда разделался с рулеточной игрой. Ничто до того не могло остудить страсть игрока. 10 лет игорного безумия, бешеный вихрь… И вот в какой-то момент он смог остановиться. Написал очередное письмо жене: «Больше не буду играть, прости, Аня, родная»… Этих писем были десятки. Но после очередного — вдруг всё, как отрезало. Оказалось: именно в тот момент, когда он обдумывал сцену «У Тихона». И уже не нужной писателю, вдохновенно работающему над романом, стала пошлая атрибутика игры — крупье, поворот колеса, зеро… До этого ли ему, когда два несравненных существа, два его героя «безмерной высоты», беседуют — в беспредельности?!
Для чего нужно сегодня читать Достоевского? Я не считаю, что здесь неуместна категория «нужно». Без него жить нельзя — если ты хочешь прикоснуться к тайнам бытия, понять, что происходит с тобой и с миром. Человек, который прошел «школу» Достоевского, прошел сквозь его романы, — абсолютно вооружен, он понимает про эту жизнь очень многое. Он сразу видит, кто бес, а кто «идиот», то есть князь Мышкин. Князь Мышкин, глядя на портрет Настасьи Филипповны, видя, как она изумительно хороша, говорит: «Ах, кабы она была добра, всё было бы спасено!» Вот зачем нужен Достоевский — понимать людей, чувствовать всякого человека, знать, как ему помочь, — это нужно для того, чтобы жить. Если ты хочешь быть бессмысленной травой или насекомым, — можно обойтись и без Достоевского.