Русский Крым: внешние угрозы и внутренние вызовы

Крым пока избегает украинства

Следовательно, эпитет «русский» может быть применён к любой территории, сохраняющей социокультурные идентичности Русского Мира, формировавшегося и воплощавшегося в границах сначала Российской Империи, а затем СССР – русская Украина, русская Прибалтика, русский Казахстан, русский Кавказ и т.п. В этом контексте Украина является русской территорией не только в культурно-цивилизационном плане, но и в этническом содержании, если исходить из того, что украинство создавалось и существует как внутренняя диверсия в среде русского народа, единой русской нации [См.: 2].

Крым, даже включённый в 1954 году в формат сепаратной украинской государственности, бывшей до 1991 года фиктивной и ставшей в последние двадцать лет формальной, пока избегает украинства и в абсолютной массе своего населения воспринимает украинство как чужеродное явление в Русском Мире. Именно поэтому, говоря о русской Украине, мы имеем в виду её историю (фактически до двадцатых годов XX столетия) и те очаги русскости, которые сохраняются сейчас во всех её регионах (с различной степенью распространённости и качества, в зависимости от расположенности – запад, центр, юг или восток), то и в настоящее время русский Крым ментально, на уровне общественного сознания абсолютного большинства граждан считает себя таковым. – Так называемые крымские украинцы на уровне ментальности не отделяют себя от русских.

C учётом этих характеристик, будем рассматривать заявленную проблему внешних угроз и внутренних вызовов для русского Крыма.

Безусловно, перечень угроз и вызовов может быть достаточно пространным, но остановиться следует, как мне кажется, на двух – и в том, и в другом случаях. Основными внешними угрозами для русского Крыма являются: а) украинство как мифологема и политический проект и б) евро-атлантизм как геополитический конструкт. Среди внутренних вызовов необходимо выделить а) мифологему коренного народа крымских татар и б) гражданскую апатию и социальный индифферентизм большинства крымского населения. Что касается корреляции обозначенной для русского Крыма проблемы, то она может быть отнесена и к русской Украине, с различной степенью корректировки её аспектов. Например, евро-атлантический конструкт в такой же мере представляет внешнюю опасность и угрозу для Украины, как и для Крыма. Мифологема украинства становится для русской Украины самым опасным внутренним вызовом, разрывающей территорию государства на части.

Мифологема «коренного крымско-татарского народа» безусловно является внутренним вызовом для украинского государства, исходя из того, что на базе этой мифологемы строятся претензии экстремистских крымско-татарских организаций (типа «меджлиса-курултая») на независимое крымско-татарское этническое государство. Разве что в случае корреляции ситуаций в Крыму и на Украине в аспекте гражданской апатии и социального индифферентизма возникает определённый диссонанс. На Украине, за счёт Киева, прежде всего, гражданская активность и социальная мобилизация достаточно заметны по сравнению с Крымом начала второго десятилетия XXI века.

Украинство в качестве внешней угрозы для русского Крыма с конца XIX века превращается, как уже отмечалось, в серьёзный внутренний вызов для юго-западной части Русского Мира. Этот вызов, в конечном итоге, оформился в украинское государство, которое становится, вне зависимости от политического окраса действующей власти, реальным антирусским проектом. Вследствие этого данную угрозу целесообразно рассматривать, анализировать и оценивать на территории собственно её распространения, где она предстаёт как внутренний вызов – на Украине. Другими словами, возможности преодоления внешней угрозы в виде украинства для русского Крыма обеспечиваются условиями его искоренения как внутреннего вызова на территории всей Украины, что во многом может быть обеспечено становлением Украины как одного из русских государств, по примеру Белоруссии. Примечательно, что процесс такого государственного становления будет и процессом восстановления русского культурно-исторического образа, восходящего к эпохе Древней Руси.

Украинство как мифологема

Этническое украинское государство как анахронизм

Вот уже двадцать лет все правящие режимы на Украине одинаково стоят на антироссийских и в этом контексте антирусских позициях. Для Л. Кравчука это наиболее четко выразилось в провоцировании образования раскола в Русской Православной Церкви на Украине и формировании т. н. «украинской православной церкви киевского патриархата», для Л. Кучмы – в попытке окончательно увести украинский язык от русской основы (т. н. языковая реформа Жулинского) и издании книги «Украина – не Россия», для В. Ющенко – в откровенно агрессивной агитации за вступление в НАТО, вхождение любыми путями в евроатлантическое сообщество и против единого экономического пространства с Российской Федерацией, Белоруссией и Казахстаном. К сожалению, сейчас, с приходом к власти В. Януковича, если и движение по «ющенковской колее» не осуществляется, то нет и принципиального пересмотра заложенных ориентиров.

Создается впечатление, что именно этнический признак является для высшего украинского истеблишмента определяющим и единственным ориентиром социально-политического развития, всепоглощающим стандартом государственного строительства. Причем с этим признаком (или синдромом) они надеются войти в сообщество европейских стран. И вот здесь возникает весьма существенная несостыковка, которая однозначно дистанцирует этнически ограниченную Украину не только со значительной частью своего же населения, но и с Европой.

Евроатлантический мир, куда так настойчиво стремятся вовлечь страну лидеры украинства, давно уже живет в соответствии с гражданскими ценностями и установками культурно-цивилизационной идентичности, но не этнической. Состояние передовых в социальном отношении стран принципиально отличается от стандартов государства-нации. Для них эти стандарты давно пройденный этап развития.

Эпоха государства-нации начинается приблизительно в XVII веке и связана, прежде всего, с такими изменениями в общественном сознании, когда личностная самоидентификация относила человека не к особой земельной социально-хозяйственной единице, латифундии или территориальному сообществу во главе с графом или князем, а к более крупному социальному объединению, включенному в рамки государственной территории. Своей высшей точки процесс формирования и развития государства-нации достигает в XIX столетии. Тогда, наряду с другими формами идентичности – семья, место поселения, сфера занятости и т.п., все более существенную роль в социальном поведении человека играет отнесение самого себя, отождествление с государственным образованием, которое обозначается с помощью национальных признаков. Франция – государство французов, Германия – государство германцев, Италия – государство итальянцев. Правда иногда название государства не совпадает с его национальным выражением (Россия – государство русских, Великобритания – государство англичан, США – государство англо-саксов), но это лишь подчеркивает особенности существования государственного образования в форме государства-нации.

В XX веке матрицей государственного образования становятся культурно-цивилизационные ценности. Первым движение в этом направлении начинает СССР, в котором социокультурная модель и цивилизационные нормы формируются на основе наднациональной или интернациональной идеологии. Уже в середине XX столетия в СССР широко используется понятие советского народа, исключающего какие-либо признаки государства-нации. По тому же пути идут Соединенные Штаты Америки и европейские государства. В США понятие «американский народ» или «американская нация» все более утрачивает этнические признаки и обосновывается идиологемой демократии. Европейское сообщество, начавшее в 1957 году формировать общее государственное образование, в его фундамент кладет ценности европейской цивилизации.

Попыткой возродить в Европе XX столетия государство-нацию стали пагубные социальные эксперименты с фашизмом в Италии и нацизмом (национал-социализмом) в Германии. Сама история образования, функционирования и финала этих государственных режимов показывает, что в современную эпоху идея государства-нации – это идея зомби. Теперь, уже в XXI веке, не иначе как дремучий анахронизм воспринимаются попытки реанимировать государство-нацию в Прибалтике (Эстония и Латвия) и к большому недоразумению на Украине. Естественно, что Русский Мир, который строится на основе культурно-цивилизационных принципов, не может оставаться безучастным к подобного рода проявлениям политического бескультурья и нецивилизованного варварства. Национально ограниченное государственное строительство в упомянутых республиках вызывает протест не только у русскокультурной части населения, но и среди той части «титульного этноса», которая поднялась с позиции национал-государственной идентификации до уровня социокультурной и цивилизационной идентичности.

Следовательно, интервенция украинства с целью создания на Украине этномаргинального антирусского государства является вызовом не только всему украинскому компоненту Русского Мира, не только русскокультурному большинству этой постсоветской республики, но в корне противоречит культурно-цивилизационным ценностям современного государственного строительства. И если многие европейские и американские государственные и политические деятели это не замечают, то они, как минимум, лукавят и играют стандартами. Как максимум, они «наступают на грабли» Мюнхенского Соглашения, заключенного в сентябре 1938 года между премьер-министрами Великобритании Н. Чемберленом и Франции Э. Даладье, с одной стороны, и канцлером нацистской Германии А. Гитлером и дуче фашистской Италии Б. Муссолини, с другой.

Украина как австрийская калька

При рассмотрении происхождения названий современных государств можно выделить две основные категории – государства, названия которых формировались исторически и, как правило, связаны с доминирующим государствообразующим этносом и государства с придуманными названиями в соответствии с политическими целями и задачами. Во втором случае мы имеем дело с политической мифологемой, сотканной из нескольких мифов (культурных, социальных, бытовых, исторических, собственно политических), скреплённых национальной, этнической или интернациональной идеей. Политическая мифологема по своей природе вовсе не является чем-то негативным или социально ущербным. Ущербность она получает если в её основание кладутся идеи, искажающие реальные социально-культурные процессы, строящие национально-культурные антагонизмы и провоцирующие ложно-исторические модели.

Поэтому мы можем говорить об исторических названиях государств и политических. Примерами первых являются Россия, Франция, Германия, Польша, Греция и т.п. Политические названия были даны СССР, США, Боливии, Колумбии, Румынии, Австралия и др. К числу последних могут быть отнесены Австрия и Украина. Имея целью рассмотреть узловые пункты формирования названия «Украина», я об этих двух современных государствах и хотел бы поговорить. И объяснить, почему Украина сравнивается и даже связывается с Австрией, а, допустим, не с Боливией или Гондурасом. Начнем с Австрии.

В Австрии, и когда она была эрцгерцогством, и когда стала империей, и позже при республиканской форме правления, доминирующим государствообразующим этносом были немцы. И современные австрийцы, т.е. граждане Австрии, это этнические немцы (южные), разговаривающие на австро-баварском диалекте немецкого языка.

Австрия – на немецком языке Osterreich означает восточная страна (на древненемецком Ostarrichi). До 1804 г. Австрия в статусе эрцгерцогства входила в состав Священной Римской империи германской нации и действительно была восточной окраиной этого, иногда мощного, государственного образования, просуществовавшего почти что 850 лет – с 962 по 1806 гг. В 1804 последний император Священной Римской империи Франц II принял титул императора Австрии, чем собственно, не только начал историю Австрии как отдельного суверенного государства, но и положил конец существованию Империи германской нации. Совершенно очевидно, что в рамках одной империи другая существовать не может. А именно так получилось в 1804 г., когда эрцгерцогство Австрия, бывшая частью Священной Римской империи германской нации, стала также империей, сохранившей свое предыдущее эрцгерцогское название. Видимо, так было проще сделать в той политической ситуации. Хотя, спустя полвека такое решение Австрии аукнулось проигранной в 1866 г. Пруссии войной за германское наследство. Подданные Австрийской империи, будучи этническими немцами (германцами), но называясь австрийцами – osterreicher, – потеряли моральное право на Германию. В то время как в Королевстве Пруссия в середине XIX в. культивировался германский дух и подданные прусского короля никогда не называли себя пруссами или пруссаками, а только германцами (немцами). Во многом и поэтому Германия во второй половине XIX века осталась за Пруссией, а не за Австрией.

Если говорить об Австрии XIX в. с позиции этнической оценки, то фактически со второй половины этого столетия предпринимаются попытки формирования новой австрийской нации. Не наша задача сейчас анализировать этот процесс и его выход в двадцатый век, мы можем просто зафиксировать этот факт. Нас интересует даже не сам этот австрийский опыт, а роль Австро-Венгерской империи, такой формат Австрия обрела в 1867 г., в формировании еще одной новой европейской нации XIX века – украинской.

Именно в имперской канцелярии Франца-Иосифа во второй половине XIX в. был разработан проект по созданию Украины как нерусского государства и закрепить ее в составе габсбургской монархии. Австрийцы учли неудачный опыт Польши, которая пыталась ополячить русинов и сменили акценты на формирование этно-территориальной общности. Для этой цели, в частности, австрийцы активно поддерживали деятельность культуртрегерской организации украинства «Просвиты». Надо сказать, что этот проект стал успешным. Об этом говорит существование и современного украинского государства, и укоренившийся среди южных русских этноним «украинцы».

Однако следует помнить, что проект создавался не столько для украинцев, а точнее, вовсе не для них, а для Австро-Венгерской империи. Поэтому для украинства, для обоснования его природности и историчности в этом проекте была заложена «мина замедленного действия». Эта «мина» начинает срабатывать тогда, когда Украина пытается суверенизироваться в отдельное этническое государство. – Как Австрия оказывается не в состоянии обосновать свои претензии на германское наследство, так и Украина не может обосновать свою преемственность тысячелетней исторической русской социокультурной традиции, берущей начало даже не с Великого Киевского княжества, а с Ладоги и Новгорода Великого. К слову сказать, столь нелюбимая современными адептами политического украинства поговорка «Киев – мать городов русских» явно выглядит незаконченной потому, что в ней не хватает упоминания об отце. А, как известно, в нормальном природном процессе детей без отца не бывает. Поэтому поговорка, безусловно, требует дополнения: «Киев – мать городов русских, а Великий Новгород – отец». Вот этого наследия украинский проект Австрии оказывается начисто лишенным. Потому украинцы – это новый этнос, создаваемый по политическим мотивам и по своим проектным установкам изначально враждебный русской нации во всех ее проявлениях – великорусском, белорусском и югорусском.

Украинцы, как они не стараются, в своей истории глубже конца XIX века опуститься не в состоянии, а как только они пытаются такое сделать, так сразу оказываются в русской традиции и русской истории, будь то Богдан Хмельницкий или князь Разумовский, или даже Мазепа, который все-таки был русским коллаборационистом, а отнюдь не украинским. И отсюда его судили по русским правилам, а не по правилам его европейского покровителя шведского короля Карла XII.

Кстати, как не парадоксально, но название книги бывшего украинского президента Л. Кучмы «Украина не Россия» приобретает совершенно иной смысл, нежели закладывался ее авторами. То есть ее можно прочитать так, что Украина не Россия, а европейский проект в австрийской редакции как раз и подготовленный для того, чтобы увести значительный южно-русский фрагмент Русского Мира в иной культурно-цивилизационный контекст. Но ее можно прочитать и таким образом, что Украина действительно не Россия, а мифологема, продуцирующая этническую химеру. Раз уже я вспомнил об этой книге, то не могу не заметить, что она удивила не столько тем, что ее написал человек, который в 1994 году избирался в президенты совершенно с иными декларируемыми принципами и говорил на русском языке о своей преданности общероссийской культуре и традиции, а более всего изданием ее в 2004 году массовым тиражом в Российской Федерации и абсолютно нулевой реакцией государственного руководства РФ на это провокационное издание.

Что касается непосредственно Крыма, то украинство как внешняя угроза предполагает не только разрушение ценностей и устоев Русского Мира как мировоззренческой системы, характерной для абсолютного большинства крымчан, но и втягивание крымского населения в культуртрегерский проект, который одинаково враждебен и русской, крымско-татарской и малороссийской/югорусской этно-культурным группам.

Исходя из отмеченного, совершенно некорректно, как минимум с научной точки зрения, говорить о каком-либо русско-украинском единстве и общности. Возможно (и необходимо!) говорить о югорусском/малороссийском и великорусском братстве и общности в рамках единого для них Русского Мира. Понятно, что современные адепты украинского проекта и, прежде всего, украинские политики никогда не примут очевидные факты и будут использовать все доступные приемы, в т.ч. манипуляционные, чтобы представлять историчность украинства. Вопрос должен быть адресован не им вовсе, а русскокультурному сообществу, прежде всего ученым, которым следует начать системную работу по демифологизации украинства и, буквально, требовать от политиков корректности в использовании понятий, характеризующих затрагиваемую тему.

Евроатлантизм как геополитический антиросскийский проект

Рассматривать евроатлантизм в отрыве от реально складывающейся геополитической и геоэкономической ситуации в Европе безусловно можно, но тогда наши рассуждения будут касаться в больше степени стандартов и системы ценностей этого проекта. Что само по себе достаточно интересно и полезно. Но, нас интересует несколько другое – воздействие евроатлантического проекта на Крым, а в силу его политико-административного включения в данный момент в формат украинского государства, на Украину.

Главными способами артикуляции евроатлантического воздействия на Украину и Крым выступают военно-политический институт НАТО и политико-экономическая система Европейского Союза. В настоящее время Русский Мир может ограждать себя от этих внешних вызовов евроатлантизма двумя учреждениями, которые находятся в процессе разных уровней становления и организации. Имеются в виду Договор о коллективной безопасности и Евразийский союз, который пока формально выражается моделью Единого экономического пространства и реализуется Таможенным союзом. Поэтому целесообразно рассмотреть проблемы евро-атлантической угрозы в корреляции с Организацией Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и Евразийским экономическим союзом (ЕврАзЭС), применительно к Украине и в её контексте к Крыму. Стоит ещё раз напомнить, что евро-атлантическая угроза является одинаково внешней как для Украины, так и для Крыма.

Миросозидающая миссия Договора о коллективной безопасности

Договор о коллективной безопасности (ДКБ) подписан шестью республиками бывшего Советского Союза 15 мая 1992 года сроком на 5 лет с последующим продлением. Его участниками стали Республика Армения, Республика Беларусь, Республика Казахстан, Кыргызская Республика, Российская Федерация, Республика Таджикистан. 1 ноября 1995 года Договор был зарегистрирован в Секретариате Организации Объединенных Наций. На Сессии Совета коллективной безопасности 2 апреля 1999 года в Москве был подписан Протокол о продлении Договора о коллективной безопасности. Он ратифицирован всеми указанными выше государствами. Протоколом предусматривается автоматическое продление срока действия Договора на очередные пятилетние периоды.

Президенты государств-участников Договора о коллективной безопасности (ДКБ) 7 октября 2002 года подписали в Кишиневе Устав Организации ДКБ и Соглашение о правовом статусе ОДКБ. 18 сентября 2003 года эти документы вступили в силу.

2 декабря 2004 года Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию о предоставлении Организации Договора о коллективной безопасности статуса наблюдателя в Генеральной Ассамблее ООН.

23 июня 2006 года в Минске состоялась очередная сессия Совета коллективной безопасности Организации Договора о коллективной безопасности (СКБ ОДКБ) на уровне президентов государств-членов. В работе сессии приняли участие министры иностранных дел и обороны, секретари советов безопасности, Генеральный секретарь ОДКБ. В качестве приглашенных присутствовали представители СНГ, ЕврАзЭС. Подписано Решение СКБ о восстановлении членства Республики Узбекистан в ОДКБ. Таким образом к настоящему времени в состав ОДКБ входит семь республик бывшего СССР. Вне этой организации остаются Литва, Латвия, Эстония, Туркмения, Грузия, Украина, Азербайджан, Молдавия. Последние четыре республики составляет так называемый ГУАМ, который многие наблюдатели рассматривают как своеобразную альтернативу ОДКБ.

Исходным принципом Договора о коллективной безопасности является установка на обеспечение общественной, экономической, культурной и политической безопасности государств-участников. Так, в Статье 2 Договора говорится: «В случае возникновения угрозы безопасности, территориальной целостности и суверенитету одного или нескольких государств-участников, либо угрозы международному миру и безопасности государства-участники будут незамедлительно приводить в действие механизм совместных консультаций с целью координации своих позиций и принятия мер для устранения возникшей угрозы». Одновременно в Статье 4 предусмотрено, что: «в случае совершения акта агрессии против любого из государств-участников все остальные государства-участники предоставят ему необходимую помощь, включая военную, а также окажут поддержку находящимися в их распоряжении средствами в порядке осуществления права на коллективную оборону в соответствии со статьей 51 Устава ООН».

На официальном сайте Организации Договора о коллективной безопасности отмечается, что «в доктринальном плане ДКБ выражает сугубо оборонительную направленность военной политики государств-участников при приоритете политических средств предотвращения и ликвидации военных конфликтов. По своему содержанию он является, прежде всего, фактором военно-политического сдерживания. Государства-участники Договора никого не рассматривают в качестве противника и выступают за взаимовыгодное сотрудничество со всеми государствами. Договор остается открытым для присоединения к нему других государств, разделяющих его цели и принципы.

Цель ДКБ – совместными усилиями предотвратить, а при необходимости ликвидировать военную угрозу суверенитету и территориальной целостности государств-участников.

Государства-участники договорились для противодействия новым вызовам и угрозам национальной, региональной и международной безопасности активизировать деятельность на этом направлении, предпринимая конкретные действия, направленные на решительную борьбу против международного терроризма» [См. 3].

Исходя из географического расположения и в силу современных геополитических тенденций ОДКБ выступает в качестве сдерживающего фактора распространения очагов военно-политической нестабильности, которые располагаются на территории Афганистана, Ближнего Востока и Ирака. В частности, в 2003-2004 гг. во время нападения отрядов террористов на Киргизию структуры ОДКБ сыграли значительную роль в предотвращении агрессии против киргизского общества. Еще одна важная миссия ОДКБ состоит в том, что она выступает как консолидирующий социально-политический и оборонный фактор восточно-европейского и центрально-азиатского геополитических регионов.

Формально в восточно-европейском регионе схожие задачи призвана решать Организация североатлантического Договора (НАТО). Уже сейчас эта организация позиционировала себя в прибалтийский республиках бывшего СССР и в странах также бывшего Варшавского Договора. Если мы приведем сравнительный анализ основных положений документов ОДКБ и НАТО, то увидим, что на декларативном уровне НАТО провозглашает фактически идентичные принципы. В соответствии с Североатлантическим Договором, подписанном в Вашингтон (Федеральный округ Колумбия, США) 4 апреля 1949 г. «целью организации является обеспечение коллективной безопасности своих членов в европейско-атлантическом регионе, нападение на одного из членов организации рассматривается как нападение на союз в целом. Согласно уставу НАТО, она открыта для вступления новых членов, способных развивать принципы договора и вносить свой вклад в коллективную безопасность. Среди направлений деятельности НАТО – развитие международного сотрудничества и действия, направленные на предотвращение конфликтов между ее членами и членами-партнерами, защиту ценностей демократии, свободы личности, экономики свободного предпринимательства и верховенства закона».

В Статье 1 Североатлантического Договора отмечается приверженность стран-членов НАТО общечеловеческим ценностям, институционализированным в структурах ООН: «Договаривающиеся стороны обязуются, в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций, мирно решать все международные споры, участниками которых они могут стать, не ставя при этом под угрозу международные мир, безопасность и справедливость, а также воздерживаться от любого применения силы или угрозы ее применения в своих международных отношениях, если это противоречит целям ООН» [См. 4].

Указанный текст Договора в соответствии со статьей 14 находится на хранении в архиве правительства Соединенных Штатов Америки.

Следует отметить, несмотря на то, что штаб-квартира НАТО находится в европейским Брюсселе, фактически доминирующую роль в принятии решений этой организации выполняет правительство США. Так, во время турецкой военной агрессии на территорию северного Кипра в 1974 году и возникшего противостояния между Грецией и Турцией (обе страны – члены НАТО с 1952 года), натовское руководство устранилось от правового разрешения конфликта и тем самым потворствовало насильственному разделению Кипра, сохраняющемуся до сегодняшнего дня.

Еще одним примером отступления НАТО от декларируемых принципов стала прямая военная агрессия этого военно-политического блока против суверенной Югославии весной 1999 года. Война НАТО против Югославии была начата вопреки позиции ООН и его Совета Безопасности.

С учетом того, что Организация Объединенных Наций призвана, прежде всего, обеспечивать своей деятельностью права граждан вне зависимости от их этнической, конфессиональной принадлежности и политической ориентации, мы можем констатировать, что действия НАТО направлены не на соблюдение гражданских прав в их широком толковании, а на продвижение политических интересов базовых государств этого военно-политического блока и главным образом США. Следовательно, ожидать, что НАТО будет учитывать общегражданские интересы в странах, которые вступают в нее в качестве «третьей линии» на правах политических сателлитов вряд ли возможно. Например, в Эстонии и Латвии, недавно ставших членами НАТО, грубо попираются человеческие права значительной части русскокультурных граждан, которые действующей этнократической властью подвергнуты юридическим и политическим лишениям.

Что касается непосредственно Украины, то ее политическое балансирование между НАТО и не-НАТО чревато неблагоприятными последствиями не только для политической стабильности, но, самое угрожающее, – для социальной безопасности ее граждан. Понятно, что бесконечно долго Украина не может находиться в состоянии политического транзита между двумя геополитическими векторами, выраженными в настоящий момент ОДКБ и НАТО, и ей предстоит в ближайшее историческое время сделать свой политический выбор. De-facto речь может идти о двух вариантах выбора: ОДКБ, ЕЭП и российский союз, с одной стороны, и НАТО и евроатлантическое сообщество, с другой. Рассмотрим эти варианты от противного.

Вступление Украины в НАТО будет означать переход существующего гражданского конфликта из состояния скрытого противостояния и мировоззренческой борьбы элит в фазу открытого социального противодействия и идеологической войны. НАТО на Украине позиционируется радикальными адептами идеологии украинства, для которых этнический, точнее, субэтнический компонент (в т.ч. язык) является определяющим в формировании нового общества и нации. Само НАТО также реально выступает на стороне этнорадикалов, занимающих маргинальное поле в структуре гражданского общества. – Общества, строящегося с учетом этнокультурных признаков, но на основе общегражданских ценностей. К уже приведенным примерам позиций НАТО в югославской провинции Косово, в Латвии и Эстонии, бывших российских территориях, можно добавить и Украину, где социальные программы НАТО направлены на сотрудничество с этнически ограниченными организациями – украинскими и крымско-татарскими.

Поистине курьезный факт вспоминается в этой связи. Правда, он не имеет прямого отношения к деятельности НАТО на Украине, но, безусловно, связан с общими принципами, которыми руководствуются западные, в данном случае американские, политические институты. 1 марта 2007 года украинский телевизионный канал новостей «24» сообщил, со ссылкой на информагентство УНИАН, что Международный республиканский институт США (структура Республиканской партии) присудил городскому голове Одессы Эдуарду Гурвицу звание «Герой демократии». Если Гурвиц – «герой демократии», тогда Буш – «выдающийся мыслитель современности». Неужели господам из республиканского института непонятно, что своими нелепыми наградами они, прежде всего, унижают самих награждаемых, а потом и политические силы, которые они представляют? Дальше без комментариев.

В отличие от НАТО, ОДКБ ориентируется на общегражданские ценности и видит в качестве партнера государство, выражающее социальные интересы гражданского общества. Как известно, ОДКБ было образовано в пределах территории бывшего Советского Союза с участием семи бывших советских союзных республик. Необходимо отметить, что и в традициях СССР, и в традициях его геополитического предшественника – Российской Империи этническая и конфессиональная (для российской традиции) толерантность занимала одно из основных мест. Эти традиции не знали этнических сегрегаций и резерваций, они позволяли представителям различных этнических групп, в т.ч. немногочисленных, занимать самые высокие государственные посты, входить в состав социальной, научной и культурной также, элиты общества – российского и советского. В период образования и развития СССР целая когорта представителей немногочисленной этнической группы советского общества – грузин – выдвинула целый ряд деятелей масштаба высшего государственного руководства, включая И. Джугашвили (Сталина), который был авторитарным главой государства.

Применительно к Украине, в рамках этой традиции сформировался украинский язык, Т. Шевченко на этом языке издавал свои книги в столице Империи Санкт-Петербурге, в двадцатые годы ХХ века под патронатом московского интернационального правительства была проведена компания украинизации, многомиллионными тиражами издавались книги украинских авторов на украинском языке и т.п. Все это говорит о том, что кроме немногочисленной социальной прослойки этнорадикалов, которые видят единственный способ самовыражения в этнической изоляции и экстремистской оппозиции и к более широкому национальному образованию, и к общей социально-национальной истории, все остальные граждане в состоянии получить в рамках отмеченной традиции полное удовлетворение своих этнокультурных и конфессиональных потребностей.

Таким образом, ОДКБ в состоянии обеспечить для поликультурного и полиэтнического украинского общества условия паритетного и добрососедского развития. В этом смысле ОДКБ является безусловным гарантом именно гражданской безопасности в украинском социуме, позволяющим обществу двигаться и развиваться на основе общегражданских ценностей, сохраняя и приумножая разнообразие многочисленных этнических компонентов Украины – русинского, галицийского, волынского, буковинского, слобожанского, малороссийского, донского, новороссийского, крымскотатарского, запорожского и других.

В этом контексте ОДКБ обеспечивает и региональную самостоятельности Крыма, формализованную его автономным статусом; убирает угрозу «косовского сценария», который стал возможным только при евро-атлантической поддержке.

Консолидирующая и стабилизирующая функции Евразийского экономического союза

Евразийский экономический союз, по сути дела, представляет находящийся в стадии реализации проект, направленный на формирование и углубление многостороннего экономического сотрудничества Республики Беларусь, Республики Казахстан, Российской Федерации и Украины. Начальной формой его реализации можно рассматривать модель единого экономического пространства, которое имеет уже определённые формы артикуляции. Потому в дальнейшем будем говорить именно об этой модели, подразумевая перспективное формирование ЕврАзЭС.

Как указано в Соглашении о формировании единого экономического пространства, принятом на основании Заявлений Президентов Республики Беларусь, Республики Казахстан, Российской Федерации и Украины от 23 февраля 2003 года, «под Единым экономическим пространством Стороны понимают экономическое пространство, объединяющее таможенные территории Сторон, на котором функционируют механизмы регулирования экономик, основанные на единых принципах, обеспечивающих свободное движение товаров, услуг, капитала и рабочей силы и проводится единая внешнеторговая и согласованная, в той мере и в том объеме, в каких это необходимо для обеспечения равноправной конкуренции и поддержания макроэкономической стабильности, налоговая, денежно-кредитная и валютно-финансовая политика» [См. 5].

Само Соглашение было подписано 19 сентября 2003 года в Ялте в одном подлинном экземпляре на русском языке. Подлинный экземпляр хранится в архиве Республики Казахстан, которая направит каждому государству, подписавшему настоящее Соглашение, его заверенную копию. Документ подписан президентами Республики Беларусь – Александром Лукашенко, Российской Федерации – Владимиром Путиным, Республики Казахстан – Нурсултаном Назарбаевым, Украины – Леонидом Кучмой. Само место подписания Соглашения и место его хранения говорят об изначальной паритетности создаваемого социально-экономического образования.

Не стану касаться текущих противоречивых политических заявлений и действий, предпринимаемых некоторыми участниками Соглашения, относительно будущего устройства и форм функционирования ЕЭП, а хотел бы остановиться на характеристике объективных выгод, которые Украина смогла бы получить от полноценного участия в создаваемой социально-экономической структуре. Анализируя этот пласт социального развития, мы неизбежно приходим к необходимости рассмотреть особенности всего спектра движения Украины в постсоветский период. И для этого есть своя мотивация, т.к. Единое экономическое пространство предполагает в конечном итоге социальную интеграцию бывших территорий Советского Союза на основе практически значимых экономических механизмов. Безусловно, что центральное место в интеграционном процессе занимает Российская Федерация, которая сохраняет, а сейчас и упрочивает функцию матричного образования российского социокультурного пространства и политического центра российской цивилизации. Именно поэтому есть смысл определять место Украины в складывающемся экономическом пространстве, с четко выраженной социальной направленностью, исходя из ее отношений с Российской Федерацией.

Образование современного украинского государства не явилось следствием системных изменений в обществе, требующих автономного и суверенного развития. Фактически Украина не достигла независимости, а получила ее в результате развала СССР. Этот факт вполне очевиден. Но гораздо интереснее другое. Реструктуризация Советского Союза, а, следовательно, и образование всех новых государств на его территории, была следствием проигранной «холодной» войны, которую в течение сорока с лишним лет вели США и СССР. Эпитет «холодная» в этом случае можно безболезненно убрать, так как это была настоящая война технологий (политических, экономических, социальных), отличающаяся от традиционных войн лишь формой проведения. Многочисленные встречи руководителя СССР (впоследствии Президента) М. Горбачева с Президентом США Р. Рейганом были фактически процессом капитуляции. Проигравшая и победившая стороны искали формы послевоенного устройства. Именно тогда СССР стал «сдавать» «социалистический лагерь». Следующим этапом стало «расползание» СССР. Это в действительности. А что нам дала действующая десять лет назад и существующая сейчас политическая технология? Она говорит о процессе суверенизации республик бывшего СССР. Так возникла иллюзия № 1 (я не хотел бы называть это ложью) о независимой Украине и свободной демократической России.

Следствием иллюзии № 1 является то, что всяческими средствами и способами ретушируется статус Российской Федерации как побежденной державы (а именно она является приемником СССР). Но в еще большей степени побежденной (если вообще уместен такой оборот) оказалась Украина, которая лишилась доступа к важнейшим энергетическим ресурсам, развитым технологиям, утратила свое место в сложившейся системе коммуникаций и, что самое главное, потеряла возможность пользоваться современной системой информации. Без всего этого Украина не просто оказалась изгоем Союза (эта участь постигла всех), но попала на задворки Европы. Единственный способ для нее остаться хотя бы на европейском дворе (о доме и речи быть не может) это удержать немногочисленные коммуникационные нити на своей территории. Вот почему Украина так судорожно цепляется за газопровод, проложенный по ее территории из Федерации в Европу.

Стоит оговориться, что статус побежденной державы для Российской Федерации и в определенной степени для Украины не сводится к традиционному положению, когда страна-победительница непосредственно вторгается в захваченную территорию и произвольно устраивает там административный режим. Сейчас и в данном случае все обстоит принципиально по-другому. Во-первых, Федерация сохранила статус ядерной державы, что позволяет ей держать дистанцию от США и НАТО. В связи с этим надо отдать должное правительству Ельцина, которое смогло выдержать давление американской администрации по этой проблеме. Обладание ядерным оружием позволяет России не только контролировать, в общих чертах, социальные процессы на своей территории, но и оказывать содействие в этом правительствам стран так называемого «ближнего зарубежья».

Во-вторых, как отмечает известный экономист и социолог Дж. Гэлбрейт, в современном мире сильным государствам невыгодно захватывать чужие территории. Ибо присвоение территорий влечет за собой необходимость обязательного административного присутствия в новых землях с целью организации производства. В условиях информационного общества это можно делать посредством капитала и информации, извлекая гораздо большие прибыли, нежели ранее в обществах обусловленного (феодального, рабовладельческого) типа. В этом принципиальное отличие постиндустриального периода социально-исторического развития от предшествующей сельскохозяйственной эпохи. Тогда захват новых земель, с характерными для них природными процессами (как основной слагаемой вещественного элемента производства) и проживающими там людьми (личностным элементом), давал неоспоримую выгоду. Она состояла в расширении производства и увеличении количества и разнообразия производимой продукции. В последнем случае ценность представляет владение непосредственными элементами производства. В первом случае без капитала и информации они не в состоянии функционировать должным образом.

Поэтому, собственно говоря, ни США, ни НАТО не стремятся непосредственно «внедриться» в наши территории и прямыми административными методами эксплуатировать украинский и российский народ. Те же цели намного эффективнее достигаются использованием современных информационных технологий. Но этот же феномен современной истории открывает для нас новые возможности: поднявшись до информационно-технологического уровня развитых стран мы в состоянии будем продуктивно с ними сотрудничать и избавиться от статуса зависимых обществ. Кстати, такое положение будет выгодно и нашим потенциальным партнерам, как минимум Европейскому Союзу, потому что информационно обеспеченная сторона сотрудничества открывает большие возможности для всех участников. – В информационном обществе от сильного и достойного партнера можно взять намного больше, чем от технологически отсталой страны, находящейся в роли «вечного просителя».

Однако с информацией у нас дела обстоят, мягко говоря, не совсем благополучно. Исходя из определения информации как системы разнообразных знаний, позволяющих формировать ( информировать) различные технологические процессы и современное общество в целом, она если не заменяет сырье, труд, капитал, то обеспечивает их надлежащее функционирование. Без информации их использование малопродуктивно, а то и вовсе невозможно. Так вот, в современном мире лишь несколько стран в полной мере пользуются «информационными благами». Это страны Европейского Союза, североамериканские государства (США и Канада), Япония и, возможно, еще три-четыре государства – Австралия, Новая Зеландия, Южная Корея… Информационные общества, как отмечает американский социолог Э. Тоффлер, стремятся сотрудничать друг с другом, но не со странами «второго мира», где качество использования информации очень низкое. Украина в «обойму» информационных обществ явно не входит, хотя бы по тем причинам, что средний доход на человека в украинском обществе меньше 1 доллара США (категория беднейших стран), а средняя заработная плата преподавателей и научных работников 50 долларов США в месяц (для сравнения: в Эквадоре 300).

А где же Российская Федерация? Сразу скажу, что здесь дела обстоят не намного лучше. Но все-таки лучше. И лучше, за счет не только энергоресурсов, но и сохранившихся от СССР, а в некоторых случаях и развиваемых современных технологий. Важнейшими из них являются космические и военные технологии. Это позволяет Федерации эпизодически прорываться в информационное сообщество. Сможет ли она там закрепиться зависит во многом от способности нынешнего Президента В. Путина и его соратников реорганизовать систему государственного и социального управления в стране. Но как бы там ни было, Россия официальный партнер информационного сообщества, т. е. она в числе тех, с кем сотрудничают. Хотя пока это сотрудничество со страной, имеющей статус побежденного государства.

Таким образом, единственным способом пробиться Украине в мировое информационное пространство может быть только унификация еще сохранившихся в стране экономических, социальных и политических технологий с подобного рода российскими технологиями. В качестве аргумента сошлюсь еще раз на Э. Тоффлера, который отмечал, что процесс «глобализации» бизнеса и финансов, необходимый для развивающейся экономики информационных обществ, постоянно ломает национальные «суверенитеты», так бережно охраняемые новыми националистами. Он также подчеркивает, что миру высоких технологий трудно понять мотивации ультра-националистов, их самодовольный патриотизм производит смешное впечатление.

В чем же проблема? Проблема как раз в иллюзии № 1. Совсем иначе будет строиться технология политических связей между двумя побежденными государствами, которые возникли из третьего побежденного государства, нежели эти связи будут опосредованы иллюзией независимости. В то же время и сама иллюзия № 1 является в значительной степени результатом политической технологии очень (и даже очень) низкого качества, которая применяется до сих пор и в Российской Федерации и на Украине.

В определенном смысле продолжением иллюзии № 1 является ложь, которая активно распространяется рядом средств массовой информации о том, что Россия и Украина отдельные и различные цивилизационно-культурные образования. Назовем это иллюзией № 2. Такие утверждения иллюзорны исходя хотя бы из того, что Российская Федерация (и народ, и правительство) никогда не рассматривала Украину как чужеродную территорию. То же самое можно сказать и об Украине.

В большей степени эта иллюзия применима к современной России, где в последнее время широко распространяется максима об Украине, как другой стране и об украинцах, как иностранцах. Достаточно в связи с этим вспомнить многочисленные высказывания российских официальных лиц по поводу решения Украины вступить в НАТО, которые дистанцировали Россию от Украины и … от своих собственных интересов. Хотя на самом деле Украина не может не рассматриваться и представляться как часть, наряду с Российской Федерацией, Белоруссией и другими республиками бывшего СССР, единого культурно-цивилизационного пространства.

Опасность этой иллюзии состоит в том, что она порождает не только двойные стандарты – говорим одно, а подразумеваем другое, но и вводит в заблуждение общественность, которая постепенно начинает верить официальным утверждениям. Тогда уверения о том, что Украина (и Крым в том числе) никуда от нас не денутся, могут оказаться не просто самообманом, но и почвой для новых этно-социальных катаклизмов.

Совершенно очевидно, что избавившись от этой иллюзии технология взаимных связей между Россией и Украиной будет более продуктивной и качественной, нежели она есть теперь. Это вовсе не означает, что я призываю к радикальному изменению сложившегося статус-кво, – изменения, если они возможны, должны быть эволюционными и демократическими. Просто есть разные формы отношений членов семьи после развода. В одном случае семья сохраняет чувство родства, а в другом строит внутри себя баррикады. К сожалению, действующая у нас иллюзия № 2 ведет именно ко второму варианту.

С другой стороны, с иллюзией № 2 соседствует иллюзия № 3, которая активно внедряется официальной Украиной во главе с президентом Ющенко (за исключением, может быть сейчас, Кабинета министров и большинства в Верховном Совете). Эта иллюзия основывается на том, что якобы существуют принципиальные различия между русскими и украинцами, хотя в действительности таких различий нет.

Начнем с того, что история, особенно до середины XIII века, да и в дальнейшем, у русских и украинцев общая. Попытки закрепить за Древней Русью синонимомичное название «Киевская Русь», мягко говоря, не совсем убедительны. Фактически в Древней Руси IX-XIII вв. было две столицы – Новгород и Киев. Причем Великий князь вместе с боярами полгода жил в Новгороде, а полгода в Киеве. Кстати, когда тьмутараканский князь Мстислав в 1026 г. предпринял попытку захватить Киев и великокняжеский престол, воспользовавшись тем, что Великий князь Ярослав находился в Новгороде, ему это не удалось. Один Киев без Новгорода в Древней Руси это еще не Великое княжение. Потому Ярослав, заручившись поддержкой новгородского Вече, заставил Мстислава отступить, отдав ему на княжение Чернигов. Таким образом, если уж и использовать синоним Древней Руси по принципу столичности, то ее следует именовать Новгородско-Киевская Русь.

Еще один пример, подтверждающий иллюзорность уверений о различиях украинцев и русских. Многие ли знают о том, где в XIII-XIV вв. была Украина? В тот период Украиной называли современное Подмосковье. И лишь впоследствии, когда центр русского государства обосновался в Москве территориально-географическое название Украина переместилась на южные и юго-восточные земли, которые находились под властью соседних государств, т. е. были оккупированы. В период освободительной войны под предводительством Богдана Хмельницкого в XVII веке этнонима «украинцы» еще не существовало, а сам гетман и все население нынешней Украины считали себя русскими. Да и еще в начале ХХ века эта территория официально именовалась Малороссия.

Вообще на эту тему можно привести массу интересных сведений и по этнонимам «украинцы» и «россияне», и по кличкам «кацапы» и «хохлы», и по процессу этно-маргинализации в Западной Украине, и по источникам великодержавной идеологии в императорской России. Но все они говорят об одном: русские и украинцы принципиально не различимы, их отличия только на суб-этническом уровне в рамках одного этно-культурного образования, можно сказать – в рамках одного супер-этноса.

Следовательно и в данном случае иллюзия № 3 является результатом недоброкачественной технологии. Качество политической технологии установления связей между Украиной и Российской Федерацией будет зависеть от искоренения иллюзии № 3.

Иллюзия № 4 так же, как и первая, характерна и для Российской Федерации, и для Украины. Она выражается мнением, что приближение к странам Запада позволит решить чуть ли не все социально-экономические проблемы. Тем самым рациональное стремление к западным стандартам экономических, социальных и политических технологий (наиболее качественным в современном мире) подменяется фетишем «приближение к западным ценностям». Такая иллюзия прикрывает (если не сказать «захлопывает») столь необходимые для нас коренные преобразования в экономической сфере и в сфере социального управления.

Технология, производящая эту иллюзию, приводит к тому, что Федерация и Украина становятся «конкурентами» за место рядом с развитыми информационными обществами, вместо того, чтобы совместно добиваться внедрения новых технологий. Если Российская Федерация «прописывается» в НАТО в качестве делового партнера, по принципу «НАТО + Россия», то Украина следом стремится «втиснуться» в НАТО в качестве постоянного члена, уже по принципу «НАТО (в т. ч. Украина) + Россия».

Нам всем давно пора понять, а политикам прежде всего, что Европа не горит желанием «распахивать двери» перед технологически отсталой Украиной и не вмещающейся в европейский дом Россией. С Европой можно строить взаимовыгодные отношения, будучи технологически развитой страной. Единственным вариантом (не вдаваясь в детальную аргументацию) в этом плане могут быть отношения: СНГ (Российская Федерация, Украина, Белоруссия, Казахстан и другие республики бывшего СССР), с одной стороны, и Европейский Союз, с другой. При этом новое государственное образование, не хотелось бы называть его СНГ, должно строить свои внутренние связи на основе унификации всех структурно-функциональных элементов единой социальной системы в соответствии с мировыми технологическими стандартами. Тогда мы для Европы, с учетом все нарастающей обеспокоенности мировой общественности по поводу американской экспансии, будем не просто приемлемым, а желанным партнером для сотрудничества.

В общем, четвертая иллюзия будет исчезать по мере совершенствования наших технологий в социальной, политической и экономической сферах общественной жизни, продвижения интеграционных процессов и осуществления на этой базе сотрудничества с информационными обществами.

Поэтому полномасштабное включение Украины в организационные структуры Единого экономического пространства позволит не только избавиться от стоящих за обозначенными иллюзиями социальных негоразд, но и начать выстраивать общее будущее с Российской Федерацией, Белоруссией и Казахстаном. Это общее будущее имеет все признаки социальной ценности, которая принимается и поддерживается абсолютным большинством граждан, как в целом русскокультурных, так и придерживающихся в частности украинской этнокультурной традиции.

ЕЭП также как и ОДКБ гарантирует гражданскую безопасность тем, что оно на основе
а) экономической кооперации,
б) обмена квалификационными (рабочими), организационными и материальными ресурсами,
в) «регулирования деятельности естественных монополий (в сфере железнодорожного транспорта, магистральных телекоммуникаций, транспортировки электроэнергии, нефти, газа и других сферах), единой конкурентной политики и обеспечение недискриминационного доступа и равного уровня тарифов на услуги субъектов естественных монополий» в состоянии реально оказывать позитивное воздействие на повышение жизненного уровня граждан.

Для Крыма Евразийский союз представляет особую ценность в том, что он получает возможности обретения того статуса, который имел в составе Российской Империи и Советского Союза – теперь уже евразийской здравицы, центра виноделия и культурно-туристической «мекки».

Особо хотелось бы отметить тот факт, что и ОДКБ, и ЕЭП создаются в исторических границах российского социокультурного пространства и российской цивилизации, которые определяют общие социально-психологические, ментальные и мировоззренческие установки абсолютного большинства людей. Не учитывать этот факт, по меньшей мере, неразумно, в большей степени социально опасно для нынешнего и будущих поколений.

При всей внешней несхожести внутренних вызовов для Крыма – мифологемы «коренного крымско-татарского народа» и культурно-политической апатии большинства населения – они имеют глубокую природную детерминацию. – Миф о «коренном народе» имел бы весьма ограниченное применение, если бы крымская общественность и политикум проявили способность его критического и адекватного реальным историческим фактам осмысления.

Одним из элементарных проявлений культурно-политической безграмотности большинства крымской общественности, СМИ и политиков является восприятие ими крымско-татарской организации, выступающей одним из основных производителей мифа о «коренном народе». Само существование этой организации строится на производимом мифе «коренного народа», порождающего миф некоего «представительного органа», находящегося вне правового поля государства, в котором этот орган находится. В данном случае, на Украине. Речь идёт о «меджлисе» и «курултае крымско-татарского народа».

Этот производитель этнических мифов, действующий нелегально в правовом пространстве государства, не только имеет возможность вести все виды деятельности – политическую, экономическую, культурную, общественную, – но de-facto рассматривается как социальный партнёр государственных органов. Здесь доходит до абсурдов, которые могут проистекать только от полного невежества – политического, научно-исторического и правового. Весной 2011 г. сначала председатель Совета министров АР Крым В. Джарты заявил о готовности вести переговоры с «меджлисом» на предмет освобождения захваченных крымскими татарами земельных участков, а затем заместитель председателя Совмина Г. Псарёв вообще объявил о том, что правительственный орган Крыма будет рассматривать списки претендентов на землю, заверенные «печатью» «меджлиса». Поразительная юридическая безграмотность украинского государственного чиновника, считающего, что нелегальная организация, каковой есть «меджлис», не имеющая официальной регистрации в соответствии с украинскими законами может иметь ещё и «печать»! В СМИ такая неосведомлённость проявляется в том, что «меджлис» и «курултай» пишутся без кавычек, да и ещё в ряде случаев с заглавной буквы.

Блеф на истории, или исторический блеф

С упорством, достойным лучшего применения руководители политизированных и, как правило, нелегальных организаций крымских татар пытаются убедить не только крымское и украинское сообщества, но и мировую общественность в исключительных правах крымско-татарского этноса на Крым, его историю, настоящее и будущее. Нам хотят внушить, что только крымские татары являются коренным народом Крыма. При этом, ничтоже сумняшеся, своими историческими предками они называют и киммерийцев, и тавров, и скифов, и готов, и даже понтийских греков, хотя прямые потомки последних – крымские греки – живут до сих пор в Крыму.

С таким подходом современные турки могли бы объявлять себя потомками и византийцев, и античных пергамцев (создателей исторического Пергамского царства в северо-западной части Малой Азии), и тех же древних греков. Но туркам, видимо, хватает морального такта и культурной корректности избегать соблазнов таких утверждений. А вот некоторым нашим крымско-татарским деятелям от этно-политики неймется!

Хотя статус пришлости современных крымских татар на полуострове Таврида особо доказывать нет необходимости. Достаточно посмотреть непредубежденным взглядом на историю того же Крымского ханства, возникшего на базе Крымского улуса Золотой Орды в 1443 году. Ни за свой микроскопический, и не только по историческим меркам, период независимого существования (32 года), ни тем более во времена вассальной зависимости от Османской Империи (Оттоманской Порты) ни в каких исторических документах, имеющих отношение к официальной идеологии этого квази-государства, мы ничего не найдем, что выводило бы корни самого ханства и его правящей элиты, в т.ч. ханов, из исторических эпох, предшествовавших первому появлению татар в Крыму в первой трети XIII века. Скорее наоборот, ханская идеология безапелляционно связывала и институты власти, и само крымско-татарское общество с традициями и историей Чингизидов и самого Великого Монгола. Вот этот никем не могущий быть опровергнутым исторический факт – отсутствие каких-либо исторических связей между Крымским ханством (тем более Крымским улусом Золотой Орды) и существовавшими начиная с первой половины I тысячелетия до н.э. на территории Тавриды культурами и цивилизациями киммерийцев, тавров, скифов, греков, готов, русичей (русских) – указывает на полную абсурдность каких-либо посягательств крымских татар на статус «коренной нации».

Для любого здравомыслящего человека является совершенно очевидным, что территория расселения еще не означает возникновение исключительных прав на все историческое прошлое этой территории. Иначе, ныне живущие в Германии выходцы из той же Турции или Афганистана будут через некоторое время говорить о своих баварских, швабских, померанских, саксонских и прусских предках.

Вот такой аспект манипуляции историческими фактами. Весь смысл которого сводится к одному – противопоставить крымских татар России и российской истории, вывести их за контекст Русского Мира.

Русский Мир, российская культура и цивилизация создавались представителями многих этнических образований. Несмотря на явное преобладание русских (великорусов, югорусов и белорусов) в пределах российского геополитического пространства, – около 190 из приблизительно 260 миллионов, – несмотря на их доминирующую роль в освоении и развитии этого пространства, все-таки они не могут отдельно претендовать на авторство в деле создания российской культуры и формирования российской цивилизации. Наряду с русскими на этом историческом поприще трудились не только автохтонные этносы российского социокультурного пространства – абхазы, азербайджанцы, армяне, башкиры, грузины, казахи, киргизы, латыши, литовцы, молдаване, осетины, таджики, татары, туркмены, узбеки, чуваши, эстонцы, – но и представители иноземных этнических групп – греки, евреи, итальянцы, немцы, поляки, французы, датчане и многие другие.

Этнический состав крымского населения не менее сложен, нежели украинского и в целом населения российского социокультурного пространства. Пожалуй, на этом сходство исчерпывается. Если на Украине основная этнополитическая проблема выражается необходимостью воссоединения русских (включая украинцев) западной и восточной частей территории, то в Крыму такой проблемы не существует, потому что здесь русская идентификация в целом состоялась. Достаточно посмотреть на состав Русской общины Крыма, в котором украинских фамилий едва ли не большинство, чтобы в этом убедиться. Для Крыма, как территориального сегмента Русского Мира, характерна другая проблема: социокультурное воссоединение русской и тюркской частей.

Тюркская компонента российского социокультурного пространства в Крыму выражена, главным образом, крымско-татарским этническим сообществом.

Крымские татары в антропологическом плане достаточно неоднородны и являют собой своеобразный расовый симбиоз, т. к. включают в свое сообщество представителей европеоидной, монголоидной и также кавказской рас. Тем не менее, все они идентифицируют себя как крымские татары, благодаря выработке на протяжении нескольких столетий общих культурных стандартов. Этот социальный феномен еще раз демонстрирует, что в основе этногенеза и дальнейшего существования этноса лежит культурный императив. Социальные параметры культуры выражаются:
• общим мировоззрением,
• особым менталитетом, обеспечивающим самоидентификацию на уровне большой социальной группы (нации, суперэтноса, цивилизации),
• геоприродной спецификой территории деятельности, влияющей на формирование способов взаимодействия людей,
• и единым доступным языком, как необходимым средством социальной коммуникации и управления, хранения и обмена информацией, передачи социальных знаний.

Таким образом, этногенез есть следствие развития определенных культурных форм и раньше становления этих форм невозможно говорить о существовании этнического образования или, тем более, нации.

В этногенезе крымских татар определяющими были религиозный аспект мировоззрения и геоприродная специфика территории деятельности. С учетом этого, предыстория крымско-татарского этногенеза начиналась в XIV веке, когда формировалась господствующая общая религия Ислам и обозначалась территория совместной деятельности. Но никак не раньше. А если раньше, то мы должны вести речь о другом этногенезе, другой этнической группе, с иными социальными параметрами культуры. Все остальное приходило позже и в целом этническое оформление завершилось только в первой четверти ХХ века. Хотя, крымско-татарский язык и до сегодняшнего дня нельзя считать полностью сформировавшимся. Достаточно сказать, что в начале ХХ века крымские татары и ногайцы рассматривались как две самостоятельные этнические группы и только в двадцатых годах прошлого века степняки (ногаи), главным образом вследствие принятия в 1928 г. общего крымско-татарского языка, стали представляться в качестве одной их подгрупп крымских татар, наряду с южнобережной (ялы-бойлю) и предгорной (татлар, таты).

Следовательно заключительная фаза этногенеза крымских татар пришлась на начало ХХ века. Главным действующим лицом этой фазы стал выдающийся крымско-татарский просветитель Исмаил Гаспринский. Собственно говоря, благодаря усилиям Гаспринского и его сподвижников сформировалось этническое самосознание крымских татар. Характерно, что этот процесс осуществлялся де-факто в пределах российского социокультурного пространства и не мог не испытывать на себе влияние его ценностей. Но, даже не это главное. Сам Гаспринский рассматривал этнокультурное развитие не только крымских татар, но и всех российских тюрок в границах Русского Мира, в качестве неотъемлемого компонента российскокультурной среды. Он говорил о славяно-тюркском единстве в границах Российской Империи.

Статистические манипуляции в качестве «аргумента» мифа

Манипулирование статистическими цифрами с каждым годом все более становится похожим на своеобразное хобби «меджлисовских» вождей. Несколько лет манипулированием статистикой относительно нынешней численности крымских татар занимался М. Джемилев, теперь к нему подключился Р. Чубаров. Сначала последний в интервью газете «День» 30 сентября этого года заявил, что в Крым готовы вернуться 120 тысяч татар, а спустя пять дней его поправил сам М. Джемилев, приписав ещё 30 тысяч, заявив 5 октября в Киеве на встрече с иностранными дипломатами, что на очереди в Крым стоят аж 150 тысяч татар. При этом численность крымских татар, проживающих сейчас в Крыму, М. Джемилев определяет в 280 тысяч человек.

За последние восемь с лишним лет это уже третья акция политического блефа на почве демографии, которую используют «меджлисовцы». Каждая из них имеет свои особенности, но в целом и, главное, по сути, они похожи и воспроизводятся по принципу «эта песня хороша, начинай сначала». Каждую из этих акций мне довелось освещать (именно освещать, в силу их туманности и даже мрака) – в 2003 г. в газете «Крымская правда» (от 20 июня), в 2008 г. на сайте Фонда стратегической культуры «Одна Родина» (http://www.odnarodyna.ru/articles/6/160.html) и в Интернет-газете «Крымское эхо» (http://www.kr-eho.info/index.php). Теперь вот в 2011 г. они снова побуждают меня реагировать. Хочу заметить, что интервал повторяемости «меджлисовских» фокусов со статистикой на тему демографии укорачивается – если между первой и второй он равнялся пяти годам, то между второй и третьей всего трём с хвостиком. При таких темпах, я на эту тему книгу смогу написать.

***
Итак, обо всём по порядку.

Еще в 2003 году в преддверии очередной годовщины выселения татар из Крыма в интервью газете «Известия», опубликованном 19 мая, руководитель нелегальной организации, носящей название «меджлис крымско-татарского народа», Мустафа Джемилев привел, якобы, статистические данные относительно численности татарского этноса в Крыму.

Сначала цифры. Будем оперировать, с одной стороны, данными, которые даются Джемилевым, а, с другой стороны, реальными цифрами, имеющими не только научное и логическое, но и историческое обоснование.

Версия М. Джемилева Отвечая на вопрос корреспондента, «сколько в Крыму крымских татар и сколько за его пределами?», он называет такие цифры: «По официальной статистике, 248 тысяч, но мы полагаем, что около 260».

Сделаем паузу.

Реальные цифры, полученные в результате украинской переписи 2001 г. Население Крыма (включая Севастополь) – 2410,7 тысяч. Из них: русские – 1450,4 или 60,1% и украинцы – 576,6 (23,9%); татары – 245,9 (10,2%).

Какую статистику г-н Джемилев считает официальной можно только догадываться, но приплюсовал он, даже в этой позиции, к своей этнической группе больше двух тысяч человек. Потом, уже от себя непосредственно, добавил еще двенадцать тысяч. При этом утаив, кто это «мы полагаем». «Мы полагаем» – это сидя на лавочке или за «фужером чая»?

Ладно, приняли во внимание. Пойдем дальше.

Версия М. Джемилева«Сколько (татар – ред.) за пределами Крыма, точных данных нет. По нашим оценкам, в бывшем СССР их от 150 до 200 тысяч, преимущественно в Узбекистане». Таким образом получается, что по версии Джемилева всего на территории бывшего Советского Союза проживает в настоящее время от 410 до 460 тысяч крымских татар. Запомним эти данные.

Реальные цифрыПо данным всесоюзной переписи 1989 года на территории СССР насчитывалось 271 715 крымских татар.
Следовательно, по версии Джемилева, либо за двенадцать лет численность крымских татар увеличилась аж на 140 – 190 тысяч человек, либо данные переписи неверны. Но тогда надо признать неверными в сторону уменьшения данные этой переписи по всем этническим группам Советского Союза и всего населения в целом. Никто из действительных ученых, исследующих демографические процессы в нашей стране, этого не сделал и даже не поставил под сомнение результаты переписи населения 1989 г.

И еще один курьезный момент из этого интервью.

Версия М. Джемилева. «По нашим оценкам, в первые два года погибли около 46 процентов крымских татар».
Реальные цифры В докладной записке Народного комиссара внутренних дел Союза ССР Л. Берии в адрес Государственного Комитета Обороны (Сталину И.В.) и СНК СССР (Молотову В.М.) сообщалось: «Сегодня, 20 мая, закончена операция по выселению крымских татар. Выселено и погружено в эшелоны 180.014 человек. Эшелоны отправлены к местам нового расселения – в Узбекскую ССР. Во время операции по выселению изъято оружия: минометов – 49, пулеметов – 622, автоматов – 724, винтовок – 9.888 и боепатронов – 326.887. Происшествий во время операции не было».

По результатам исследования крымского историка А. Мальгина, опубликованным им в книге «Крымский узел» (2000 г.) «всего из Крыма весной 1944 года было принудительно переселено 194 303 лица крымско-татарской национальности». Будем исходить из этой цифры, потому что 20 мая 1944 г. Л. Берия мог еще не располагать точными и окончательными цифрами перемещенных лиц.

Получается, если поверить М. Джемилеву, что за два года погибло 89 380 крымских татар, а всего их стало в 1946 году 104 920.

Теперь сравним цифру 105 тысяч (округлим 104 920) крымских татар в 1946 году и 460 тысяч в 2003 году. Выходит, что естественный прирост у них составляет около 7% в год. В то время как в период «демографического взрыва» в Китае (самой многочисленной стране в мире) естественный прирост населения составлял всего 2,6% в год. По версии М. Джемилева, крымские татары увеличили свою численность с середины ХХ века по настоящее время, т. е. за 50 с лишним лет, почти что в пять раз. Татарское население за это время росло быстрее, чем китайское.

Теперь можно делать выводы из манипулирования данными М. Джемилевым.

Либо стремительный рост численности крымских татар во второй половине ХХ века (у русских в этот период естественный прирост составлял лишь 0,8% в год) говорит об условиях особо благоприятного развития для этой этнической группы в СССР. Тогда стенания о «жестокости советского режима» (завуалировано или определенно умышленно отождествляемого с русскими), раздающиеся со стороны некоторых татарских и других некорректно действующих политиков, являются чистой воды фальсификацией.

Либо хитрость состоит в том, чтобы на период депортации показать массовую гибель людей с целью добиться сострадания (фактически играя на самой сокровенной для человека проблеме жизни-смерти); а в настоящее время внедрить значительную численность своей этнической группы с задачей получить под эту численность инвестиции, материально-финансовую и иную помощь для якобы потенциально стремящихся вернуться в Крым татар.

* * *

Прошло пять лет со дня публикации интервью М. Джемилева в газете «Известия». И он вновь возвращается к этой теме. На этот раз в интервью украинскому журналу «Профиль» он заявил, что сейчас татары «составляют 13% населения полуострова». Несложный подсчет показывает, что при общей численности крымчан (включая Севастополь) ок. 2 млн. 400 тысяч человек, крымские татары составляют по определению Джемилева порядка 310 тысяч.

Далее М. Джемилев отмечает, «при этом нужно учитывать, что около 100 тысяч крымских татар пока еще за пределами Крыма – в Средней Азии и России. Они тоже будут возвращаться». И вновь, как пять лет назад Мустафа Джемилев выводит нас на цифру в 410 тысяч крымских татар, которые на сегодняшний день должны проживать в Крыму. Соглашусь, что на этот раз цифры несколько скорректированы и уже нет замаха на 460 тысяч. Возможно, что руководителем «меджлиса» были учтены замечания, сделанные по поводу его статистических допущений, в т.ч. и автором этих строк. Однако тенденция манипуляции цифрами по-прежнему сохраняется. И, главное, также остаются открытыми все возникшие пять лет тому назад вопросы по поводу демографического взрыва среди крымских татар в местах вынужденного переселения.

* * *

Таким образом, если в 2003 году общая численность крымских татар на просторах СНГ М. Джемилевым оценивалась в 460 тысяч, в 2008 г. она была несколько скорректирована им в 410 тысяч, то в 2011 году его вновь «понесло» и теперь по его «статистике» получается уже 430 тысяч.

Отсюда тот же вывод, что и в 2008 г.: манипулирование цифрами численности крымских татар вождём «меджлиса» продолжаются, как и без ответа по-прежнему остаются вопросы относительно объяснения феномена демографического взрыва в среде крымско-татарского населения в Советском Союзе, что следует из версий М. Джемилева, в любой из их редакций – 2003 г., 2008 г. или 2011 г.

Все эти цифровые блуждания М. Джемилева – 460-410-430 тысяч, – кроме всего прочего, говорят о полном пренебрежении к общественности (о научной общественности я уже и не говорю!) и его, и его окружения, либо об их маниакальных издержках, так как ничем иным такие цифровые фокусы объяснить невозможно. Догадываются ли иностранные дипломаты о «демографических открытиях» М. Джемилева или большинство из них являются его партнёрами по политическому блефу в игре под кодовым названием «крымские татары – коренной народ Крыма»?! Судя по составу участников встречи 5 октября 2011 г. в Киеве нелегальной организации «меджлис» с главами дипломатических миссий некоторых государств и международных организаций (евро-атлантической ориентации), аккредитованных на Украине, политическое шулерство для большинства из них является нормой поведения, потому они готовы продвигать любые демографические «открытия» деятелей «меджлиса».

Очень хотелось бы получить ответ, что думает международная среда, пусть и в таком ангажированном виде, в каком она предстала на отмеченной встрече, по поводу «открытого» М. Джемилевым «демографического взрыва» крымских татар, произошедшего во времена Советского Союза в период их вынужденного переселения в Среднюю Азию. Пусть выскажутся только по поводу демостатистики Джемилева и ничего больше!

* * *

В заключение еще несколько реальных, а не допускаемых статистических цифр. По данным Главного управления статистики в АР Крым, за 2006 г. в Крым прибыло 1 758 мигрантов из числа крымских татар и 5 824 из числа просто татар. Как мне пояснили в статистическом управлении, этническая принадлежность фиксируется по заявлению самого мигранта. Поэтому не исключено, что под видом крымских татар в Крым едут и узбеки, и таджики, и чеченцы (которых так активно поддерживает «меджлис»). Просто эти граждане, плохо понимающие, зачем крымским татарам эпитет «крымские», его забывают приставить к обозначаемой ими самими национальности. А едут в Крым потому, что тут до сего дня для отдельного этноса, т.е. для крымских татар, существует целый комплекс социальных привилегий. Да и ценную крымскую землю под шум о коренном народе они с успехом захватывают и перепродают. Так что дело французского короля Генриха IV, который ради социальных выгод неоднократно менял конфессиональную принадлежность и, в конце концов, остановился на католичестве, произнеся знаменитую фразу «Париж стоит мессы!», живет и в наши дни! Может быть с тем усовершенствованием, что теперь меняют не только конфессиональную, но и этническую принадлежность.

По сведениям того же статистического управления Крыма отмеченная этническая тенденция сохраняется и в последующие за 2006-м годы.

Не на этих ли татар, которых мигрирует в Крым в 3,3 раза больше чем крымских татар, рассчитывает Джемилев в своем проекте заселения Крыма?

Преодоление мифологемы «коренного народа»

Не только внешне, политически оказался расколот Русский Мир. Трещины пролегли и внутри его политических фрагментов. Например, рассмотренная ранее ситуация на Украине относится именно к этому случаю. То же самое, мы можем сказать, произошло в Крыму. Только здесь «разбег» прошел не между субэтническими структурами русской нации, а между русской и тюркской (крымско-татарской) компонентами Русского Мира.

Несмотря на различия в уровнях раскола Русского Мира, на формальные отличия межфрагментального и внутрифрагментального разобщения, есть один общий признак, который отмечает и саму природу раскола. Таким признаком, провоцирующим раскол Русского Мира, являются социальные интересы и политические установки этнических элит, которые позиционируют себя вне российского социокультурного пространства, отвергают ценности российской цивилизации и пытаются убедить в необходимости следовать этим постулатам свои этнические группы.

В Крыму основная угроза Русскому Миру и тюркской (крымско-татарской) его составляющей исходит от «меджлиса», организации созданной татарской этнической элитой. Почему термин «меджлис» взят в скобках? Дело в том, что эта организация сознательно поставила себя вне существующего на Украине законодательства и вне крымского правового пространства. Она категорически отказывается регистрировать свою деятельность в установленном законом порядке, требует предоставления себе особого статуса, на каковой не может претендовать ни одна общественная организация. По этим причинам она является нелегальной и находящейся в скобках применительно к социально-политическому процессу в нашем обществе.

Крымские татары, как этническая группа, позиционируют себя а) в границах Крыма и б) как специфическое, по сравнению с другими татарами, сообщество. Из этого следует, что крымские татары дистанцируются и своеобразно обособляются не только от татар, как значительной российской этнической группы, но и в целом от тюрок, в т. ч. от турок**. Логика такого позиционирования ведет крымских татар в структуру Русского Мира, где они гарантированно получают свою собственную нишу, наряду с другими российскими татарами (казанскими, астраханскими, сибирскими). Эта ниша позволяет крымским татарам успешно развивать и сохранять свои этнокультурные черты, соблюдать этносоциальную дифференциацию, но при этом активно интегрируя культурные достижения Русского Мира.

Однако «меджлис» взял на себя инициативу и право изолировать крымских татар не только от Русского Мира, но и от татар, проживающих на территории Украины. Более того, эта организация спровоцировала и религиозную дистанцию среди татарского мусульманского сообщества, сформировав духовное управление мусульман Крыма (ДУМК), которое действует в параллельном независимом режиме от духовного управления мусульман Украины (ДУМУ). В настоящее время «меджлисом» было предложено крымским татарам, при существующем позиционировании, рассматривать себя в качестве компонента украинского социума, выступая как союзник украинства. Перспективы такого симбиоза выглядят не совсем безоблачными, потому что для обеих сторон это сотрудничество конъюнктурно-прагматическое, вызванное фиктивными установками на противопоставление самих себя российским социокультурным позициям в Крыму.

К тому же, что может быть самое важное, крымские татары по определению не вписываются в социум, который стремится сформировать украинство. Дело в том, что основополагающим принципом украинства является политическое единство государственного устройства без учета региональной специфики, т. е. без этнокультурного и социально-экономического самоопределения регионов. Подобный вектор развития государства а) ведет к политическому доминированию центра, что обусловливает внедрение тоталитарных методов и форм социального управления и б) формирует политический диктат в сферах культуры, науки, образования и экономики (посредством бюрократической монополизации и коррупции). Эта оценка вовсе не является всего лишь предположением, она имеет свои обоснования. Еще в 1991 году в рамках министерства образования и науки Украины был разработан учебный курс для ВУЗов «Научный национализм», который призван «научно» обосновать принципы украинства и внедрить их в учебный процесс на всей территории страны. Многие из тех, кто готовил этот учебный курс, сейчас фактически проводят его через государственные образовательные учреждения и международные фонды, финансируемые, главным образом, американскими структурами. Так что из крымских татар только активисты «меджлиса» могут вписаться в политику украинства и стать его атрибутом, для начала заговорив на украинском языке.

Как известно, язык является одним из коренных атрибутов идентификации личности с определенной социальной группой, с конкретным сообществом. Причем не обязательно, чтобы средством подобного рода идентификации выступал родной язык. Родной язык может выступать средством самоидентификации с малыми или меньшими социальными группами, а второй родной язык, приобретенный вследствие включения в окружающую социокультурную среду, становится атрибутом необходимого и существенного для социального развития субъектов деятельности (личностей и групп) позиционирования. Социальное позиционирование осуществляется в процессах социальной коммуникации и управления, хранения и обмена информацией, передачи социальных знаний, которые (т. е. процессы) как раз и обеспечиваются функционированием языка. В полном объеме отмеченные процессы разворачиваются в рамках больших социальных групп, в обществе, способном обеспечить должный, адекватный возможностям субъектов деятельности уровень их самореализации и развития. Так же как и для Украины, для Крыма основным и единым языком позиционирования в структуре общества (украинского и крымского, соответственно) является русский язык.

По результатам социологического опроса крымчан, проведенного по теме «Гражданская инициатива и состояние межконфессиональных отношений в Крыму» (А.С. Филатов, 2004), на русском языке разговаривают дома 85,3% респондентов, на работе – 92,3%, с друзьями – 88,7%. Более чем красноречивые цифры, свидетельствующие о включенности крымского населения в целом в социокультурное пространство Русского Мира!

Понятно, что этнические русские в Крыму, вследствие специфики региональной социокультурной среды, имеют свои отличия от русских, проживающих на «матричной» территории Русского Мира – в Российской Федерации, либо в других частях – на Украине, в Киргизии, Казахстане и т. п. Однако из этого вовсе не следует, что эти отличия являются принципиальными, свидетельствующими о некой обособленности крымских русских. Русские в Крыму отличаются от русских, проживающих в других регионах Русского Мира не более чем русские Татарстана от русских, например, Карелии. Отличия крымских русских определяются тем, что они «держат каркас» Русского Мира в Крыму, обеспечивая аутентичное культурное развитие в структуре российской цивилизации нерусским этническим группам – армянам, болгарам, грекам, евреям, караимам, крымским татарам, крымчакам, немцам и др.

Что касается культурной аутентичности этнических групп, входящих в структуру Русского Мира, то именно в нем они и могут рассчитывать на ее сохранение и укрепление, даже развитие, если такой термин можно применить к аутентичности, как соответствии подлинности, чему-то действительному. Это относится и к крымским татарам, которые как этнос смогли состояться в условиях российского социокультурного пространства. А вот те татары, которые выехали из Крыма в Турцию потеряли свою этническую идентичность, превратившись в турок, которые носят эпитет «крымские» как напоминание о былом могуществе Османской Империи и, вполне возможно, в связи с имеющимися в турецком обществе надеждами на реванш за поражение в Крыму. То, что крымские татары не исключение из правил толерантности и социальной поддержки, характерных для российской цивилизации, говорят многие другие исторические факты того же порядка: становление в ХХ веке казахского и киргизского этносов, сохранение и развитие культурных качеств северных этносов, развитие, опять же, украинского языка, носители которого в Польше фактически были ассимилированы и т. п.

Как уже отмечалось, оформленные черты этногенеза крымских татар были обозначены в первой трети ХХ века во многом благодаря усилиям И. Гаспринского. И этот исторический факт, и предшествующий ему процесс этнического становления происходили в границах Русского Мира. Этногенез крымских татар может рассматриваться как развитие структурного элемента российского социокультурного пространства, в качестве формирования компоненты российской цивилизации.

Исходя из того, что этнические признаки возникают на базе культурных особенностей (в широком смысле определения категории культуры, – как материальной, так и духовной) конкретного социального сообщества, мы не вправе рассматривать существование этнического образования ранее, нежели была создана для него культурная платформа. Напомню, что краеугольными кирпичиками такой платформы должны быть общее мировоззрение, ментальная самоидентификация, интеграционные способы социального взаимодействия в социально-экономической и духовной сферах и единый литературный язык. Как минимум до конца XVIII века и как максимум до начала ХХ века у крымских татар этот комплекс отсутствовал, и потому мы можем говорить, в лучшем случае, об их этногенезе в этот исторический период времени.

В период улусного существования в рамках Золотой Орды население Крыма не обладало особым мировоззрением и региональной самоидентификацией, не говоря уже об отдельном для крымчан языке. Это была эпоха «улусного мировоззрения» и «улусной самоидентификации», которая продлилась и после распада Золотой Орды в первой половине XV века. Образовавшееся на территории Крымского полуострова, Приднепровья и Приазовья Крымское ханство и просуществовало недолго, и идентифицировалось в качестве прямого наследника падшей Золотой Орды. С 1475 года на территории Крыма и в Северном Причерноморье устанавливается господство Османской Империи. Крымское ханство, фактически, обращается в прежде знакомое улусное состояние, только теперь несколько изменяются формальные признаки – оно становится санджаком турецкого султана.

Турецкое владычество в Крыму продолжалось три столетия. Это время породило на крымской земле этнокультурные процессы очень похожие на те, которые произошли в этот же период на Балканах. Турецкое господство сопровождалось мощной культурной и идеологической агрессией, которая привела к возникновению таких субэтнических образований как боснийцы и албанские косовары в Сербии, болгарские тюрки. В Крыму под влиянием турецкой идеологической доктрины пантюркизма (выступавшей в XV-XVIII вв. в форме реального османизма) сформировались этнокультурные сообщества, использовавшие этнонимы «татар» и «тюрк». В определенной степени идео-культурно близкой к ним стало крымское население между Первой и Второй грядами Крымских гор, которое использовало этнонимы «таты» и «татлар». Есть основания предполагать, что именно из этих частей крымского населения формировались основные волны переселений в Турцию (первая эмиграция – в начале XIX века, вторая – в 1860-1862 гг. и третья – в 1877-1878 гг.). Более уверенно можно считать, что все переселенцы преимущественно самоидентифицировались как турки. Недаром все отмеченные волны эмиграции из Крыма непосредственно связаны с этапами исторического отступления Турции под напором Российской Империи. Начало XIX века – после поражение Османской Империи в борьбе за Крым и Северное Причерноморье, 1860-1862 гг. – вследствие неудачи в Крымской войне и 1877-1878 гг. – проигранная османской армией русско-турецкая война.

Таким образом, из Крыма на протяжении всего XIX века уезжала та часть населения, которая самоидентифицировалась не в качестве крымско-татарского этноса, а как турки, проживающие на территории Крыма. В это же время, параллельно волнам турецкой, по сути, эмиграции из Крыма проходит процесс этногенеза крымских татар. Это очень важный факт, который свидетельствует о том, что крымско-татарский этногенез разворачивается в своей решающей стадии с конца XVIII века и происходит по существу не просто в границах Русского Мира, но по социокультурной парадигме российской цивилизации.

Исходя из отмеченных признаков и данных характеристик, та часть современных крымских татар, которая организована главным образом «меджлисом» на антироссийских позициях, стремится на самом деле к искоренению и в себе самих и во всем этносе тех родовых признаков, которые закладывались в процессе этногенеза. Прежде всего, это свойство роднит «меджлисовцев» и украинство, этим объясняется их политический союз, направленный не на созидание, а на разрушение исторических форм цивилизационного бытия. Агрессивный и в определенной степени мазохистский характер такого союза проявляет себя и в отторжении языка, на котором они в своем большинстве общаются между собой и в поддержке внешнеполитических акций и интересов иных цивилизационных структур, как, к примеру, войны, развязанной США и Великобританией в Ираке.

Гражданская апатия и социальная индифферентность

Социально-политическая активность крымчан во многом определяется стереотипом сознания имперской нации, который предполагает не только вовлечением, не только на ментальном уровне, в общеимперский проект и ориентацию в социальном поведении на директивы и установки имперского центра. Для большинства крымчан имперским центром по-прежнему остаётся Москва, а Российская Федерация рассматривается, хотя и как суррогат, Большой землёй с характерными имперскими признаками. Отсюда основная мотивация социальной активности и мобилизации проистекает для крымчан не из сферы интересов провинции, региона, а от императива Большого Отечества, каковым воспринимается Россия и её нынешнее политическое выражение – Российская Федерация. Именно этим объясняется специфика крымского ирредентизма, который украинские этнонационалисты пытаются представить в виде крымского сепаратизма.

Крымский ирредентизм и украинский сепаратизм

В основу анализа оценочных тенденций общественного сознания в Крыму положены результаты социологического исследования, которые были мной проведены в 2008-2010 гг. в режиме полевого социологического опроса симферопольцев и жителей сельских пригородов.
С учетом того, что население Симферополя и пригородов коррелируется по основным параметрам социальной структуры (половозрастные и этнические признаки, профессионально-образовательный статус) с населением всего Крыма, а также на основе имеющихся данных об идентичности социальных позиций в столичном регионе и в целом в Крыму, мы в состоянии экстраполировать полученные результаты на характеристику социальных позиций всех крымчан. Объем выборки составил 400 респондентов. Выборочная совокупность произведена в соответствии с половозрастными параметрами, этнической принадлежностью, социальным и образовательным статусом населения исследуемого региона. Ошибка выборки не превысила 4,8%.

Исходя из того, что основные переменные, характеризующие общественную жизнь крымчан, достаточно устойчиво выражаются однотипными признаками и индикаторами на протяжении практически всех наших исследований последних лет, они сохраняют свою актуальность и пригодность для нынешнего анализа ситуации.

Отмечу, что указанное исследование проводилось по широкому спектру проблем общественной жизни в Крыму – уровню жизни, состоянию гражданского общества, доверию к политикам, межконфессиональным отношениям, деятельности государства в целом и его органов, степени доверия социальным институтам, источникам социального беспокойства, этнической самоидентификации, уровню конфликтогенности, внешнеполитической ориентации и др. В настоящей статье анализируются социальные переменные, характеризующие сферу этнокультурных и этнополитических отношений. При этом основной акцент делается на производстве определенных моделей социального (этнополитического, прежде всего) поведения, исходя из обработки признаков и индикаторов, фиксирующих социальные оценки людей. Такие модели могут применяться не только к данному исследованию, но и к социологическим исследованиям иных форматов, при условии включения в них соответствующих переменных. Другими словами, речь идет о том, что модели этнокультурных и этнополитических ориентаций и установок мы можем создавать на основе анализа признаков и индикаторов переменных, которые формально, внешне не имеют этнической выраженности и сформулированные на их основе вопросы даже могут не содержать этнических терминов.

В вопросе «Каким вы хотели бы видеть статус Крыма?», выражена переменная, показывающая предпочтения крымчан в выборе форм и способов социального устройства и организации своего сообщества. Полученные результаты позволили провести такое ранжирование:

автономная республика в составе Российской Федерации – 37% автономная республика в составе Украины – 32.1% независимая республика в союзе с Россией, Белоруссией и Украиной (если последняя присоединится) – 10.5% область в составе Украины 8.3% национальная крымско-татарская автономия в составе Украины –4.8% самостоятельное крымско-татарское государство – 4.3% свой вариант ответа 2.4% вилайет в составе Турции – 0.5% Прежде всего, следует отметить, что абсолютное большинство крымчан (79.6%, первые три признака) выступают либо за сохранение (32.1%), либо за углубление и повышение нынешнего статуса (47.5%). Дополнительный анализ социальной проблемы, выраженной в данном вопросе, позволяет сделать следующие выводы. Потенциальным контингентом таких индикаторов, как а) «область в составе Украины», б) «национальная крымско-татарская автономия в составе Украины» и «самостоятельное крымско-татарское государство», в) «автономная республика в составе Российской Федерации» и «независимая республика в союзе с Россией, Белоруссией и Украиной (если последняя присоединится)» могут быть, соответственно, этнические группы а) украинцев, б) крымских татар и в) русских. Исходя из этой характеристики, мы отмечаем, что этнокультурный фактор доминирует среди 44% этнических украинцев, 65-66% этнических крымских татар и 77-78% этнических русских. Иными словами, этнические русские в Крыму обладают на сегодняшний день самым сильным этнокультурным импульсом, направленным на изменение существующего административного статуса Крыма. При этом данный импульс направлен, прежде всего, в сторону воссоединения с Российской Федерацией (он присущ для более чем 60 процентов этнических русских). Таким образом, индекс ирредентизма среди крымских русских размещается на уровне 7 баллов по десятибалльной шкале. Следовательно, в области таких настроений крымское общество приближается к ситуации 90-х годов, если пока еще не первой половины, то конца 1998 г. – времени утверждения ныне действующей крымской Конституции. Индекс сепаратизма по такой же шкале среди русских в Крыму не превышает двух баллов. Самый высокий индекс сепаратизма у крымских татар – он составляет более 3 баллов. Чуть выше этого уровня находится у крымских татар индекс ирредентизма, если понимать, в данном случае, под ним устремления к созданию татарской этнической автономии и возвращение в Турцию. Не только в данном, но и в любом другом анализе ситуаций, связанных с определением региональной идентичности, выборе регионального статуса или принятием форм политического и государственного устройства регионов, необходимо разводить понятия ирредентизма и сепаратизма, т.к. они выражают принципиально различные социальные явления. Ирредентизм, как социальное настроение, предполагает устремления к воссоединению, реинтеграции ранее социально-политически и культурно-экономически единых территорий. Сепаратизм означает стремления к отделению от существующего государственно-политического образования и создание своего собственного. Крымское население (4/5 этнических русских, 3/5 этнических украинцев и 1/3 крымских татар) в подавляющем большинстве выступают за восстановление разрушаемого с начала 90-х гг. прошлого столетия единого социально-культурного и политико-экономического пространства. В численном выражении это более миллиона этнических русских, около 300 тысяч этнических украинцев и около 90 тысяч крымских татар. К этой же категории граждан относится еще около 100 тысяч представителей других этнических групп. В сумме мы получаем один миллион 500 тысяч жителей Крыма из двух миллионов. А это 75% крымского населения. Основные носители идеи ирредентизма в Крыму этнические русские и украинцы по отношении к украинскому государству все еще сохраняют достаточно лояльное отношение. Это проявляется в том, что до сегодняшнего дня они придерживаются формулы образования союзного государства в составе Российской Федерации, Белоруссии и Украины, ну и конечно, Крыма. Хотя, численность крымчан, возлагающих надежды на объединение Украины в целом с российской матрицей, неуклонно (но, пока, не катастрофически) сокращается. Все больше делают ставку в этом процессе на юго-восточные и центральные регионы Украины, считая, что от Галиции, как искаженного европейской культурной агрессией этнокультурного осколка, целесообразнее всего вообще отказаться. Как уже отмечалось, сепаратизм в Крыму выражен главным образом крымско-татарской этнической группой. Но и здесь он охватывает ок. 30% крымских татар. В численном выражении это порядка 85 тысяч человек. Еще в районе 250 тысяч приверженцев сепаратизма мы можем обнаружить среди этнических русских (хотя в процентном отношении среди русской этнической группы сепаратистов менее 20%) и в пределах 50 тысяч среди этнических украинцев (приблизительно 10%). Общее количество крымских сепаратистов составляет 350-400 тысяч человек, то есть в четыре раза меньше, чем ирредентистов. Таким образом, говорить о доминировании сепаратистских настроений среди крымчан нет никаких оснований. И, скорее всего, украинствующие политики и идеологи украинства, которые усиленно муссируют мифологемы о крымском сепаратизме, делают это с провокационными целями, объединяя ирредентизм и сепаратизм. Более того, именно крымчане-ирредентисты видят в упомянутых украинских политиках главных сепаратистов, стремящихся отторгнуть и отколоть югорусский (украинский) фрагмент российского социокультурного и цивилизационного пространства (Русского Мира). В следующем, отобранном для этой статье вопросе – «С какой социальной группой вы себя хотели бы идентифицировать (отождествлять)?» – фиксируется не только приоритет региональной крымской самоидентификации, но и этнокультурные ориентиры основных этнических групп в Крыму. Приоритетность этнической самоидентификации среди крымских русских составляет 32%, крымских татар – ок. 80%, крымских украинцев – 28%. Оценка признаков самоидентификации с позиции социокультурной и в определенной степени государственной ориентации обнаруживает доминирование пророссийских настроений среди крымчан. Кумулятивный процент сторонников пророссийской ориентации составляет 50.5% – сумма признаков «крымчане», «русские», «советский народ», «россияне». К проукраинской ориентации могут быть отнесены 24.7% респондентов, отметивших признаки «граждане Украины», «украинцы». Хотя в последнем случае признак «граждане Украины» может включать в себя не только проукраински настроенных крымчан, но и тех, кто сохраняет российскую социокультурную традицию, но по причине политического конформизма признающих в первую очередь статус украинского гражданства. С учетом этого замечания, количество пророссийски ориентированных граждан в Крыму составляет абсолютное большинство населения. Вопрос – «Какая политическая идеология для вас наиболее близка?» – рассматриваемый в статье, сформирован, чтобы получить индикаторы к переменной о мировоззренческой ориентации крымчан. В результате проведенного опроса были получены такие данные: демократическая – 37% коммунистическая – 18.3% либеральная – 11.4% социалистическая – 9.7% русского национализма – 6.7% крымско-татарского национализма – 5.8% свой вариант ответа – 2.5% украинского национализма – 2.2% фашистская – 0.6% нацистская – 0% не ответили – 5.8% Полученные индикаторы, кроме всего прочего, позволяют определить степень этнической мобилизации и этно-национализма или этнического радикализма. Выделяя признаки «русского национализма», «крымско-татарского национализма» и «украинского национализма» в этом вопросе и проведя дальнейшее обследование, мы имеем основания сделать примечания, что допустимое количество приверженцев этно-национальных политических идеологий среди отмеченных крымских этнических групп будет составлять около 10% в среде крымских русских, 39-40% в среде крымских татар и более 11.5% в среде крымских украинцев. Численно группа русских этно-радикалов в Крыму может составлять 110-120 тысяч человек, крымско-татарских – 100-110 тыс., украинских – 50-55 тыс. Отмеченные количественные пропорции групп этно-радикалов объясняют сложившийся к настоящему времени политический паритет между крымско-татарскими радикальными организациями (типа «меджлис» и «Адалет») и официальными государственными институтами в Крыму, использующими (как правило, в корыстных целях) потенциал русского этно-радикализма. Однако необходимо подчеркнуть, что численное равенство между русскими и крымско-татарскими этно-радикалами сохраняется лишь благодаря латентной и умеренной форм этнических конфликтов. Если этнический конфликт в Крыму перейдет в острую и открытую фазу своего проявления, то численное соотношение резко изменится. И не только вследствие того, что каждая из этно-радикальных групп пополнится за счет новых агентов, прозелитов из числа соответствующих этнических сообществ, но потому, что украинская этно-радикальная группы в ситуации политического обострения вынуждена будет определиться. Вследствие таких изменений, значительно возрастет группа русских этно-радикалов, которые больше получат агентов не только потому, что этнические русские в Крыму составляют 60 процентов (в отличие от крымских татар, которых в объеме крымского население несколько больше 10%); но и от того, что украинские этно-радикалы в подавляющем большинстве будут оппонировать именно этно-радикальной группе крымских татар и при обострении ситуации, несмотря на позиции украинствующих политиков в Крыму, все-таки поддержат русскую этно-мобилизацию. Такие заключения возникают при рассмотрении переменной, связанной с определением степени конфликтогенности в Крыму. Предложенные в соответствующем вопросе признаки отмечают, что из всех имеющихся сторон этнических конфликтов, конфликт между русскими и украинцами в Крыму является наименее допустимым и находится в рамках статистической погрешности, т.е. в поле социального ожидания населения близок к нулю. При этом самая высокая степень допустимости (из всех форм конфликтов) отведена именно конфликтам с крымскими татарами, где другими сторонами конфликта выступают русские и славяне, практически с равными процентами ожидания – 30.1% и 28.9%, соответственно. Эти цифры однозначно говорят о том, что в случае межэтнического противостояния и острого конфликта в Крыму крымские татары останутся в явном меньшинстве, уступая по численности русско-украинским этно-радикалам в два-три раза, как минимум. Хотелось бы особо заметить, что приводимые данные опроса вовсе не следует рассматривать в качестве предсказания этнических столкновений или, тем более, их провоцирования. В данном исследовании основной акцент делается на анализ ситуации, который не всегда может быть приятным слуху, равно как и анализ того или иного медицинского заболевания. Какие формы социальных конфликтов наиболее вероятны в Крыму, по-вашему мнению? (допускалась возможность отметить необходимое количество вариантов) между русскими и крымскими татарами – 30.1% между славянами и крымскими татарами – 28.9% между населением и государственными структурами – 16.9% никакие конфликты не ожидаются, с моей точки зрения – 12.2% между Российской Федерацией и Украиной – 11.4% между крымской властью и центральной украинской властью – 5% между различными экономическими группами – 3.9% между правительственными органами и оппозицией – 3.3% между русскими и украинцами – 2.5% другие формы – 0.3% затруднились ответить – 0.6% Еще более показательной в этом плане является оценка населением возможных форм межконфессионального конфликта в Крыму. Здесь наши респонденты, фактически, видят одну вероятностную форму конфликта, который, с учетом крымской специфики, имеет четкий этнический контекст, который также указывает на выдвинутое ранее предположение, что в случае острого этнического конфликта в Крыму, крымские татары останутся без реальных союзников из числа других этнических групп. Между какими конфессиональными группами будет проходить конфликт? (из числа тех, кто считает возможным религиозный конфликт) между православными и мусульманами – 91% между верующими Русской Православной Церкви и Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата – 3.7% между представителями традиционных религий (Христианство, Ислам, Иудаизм и др.) и нетрадиционных верований – 1.6% между верующими Украинской Православной Церкви Московского Патриархата и Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата – 1.6% свой вариант ответа – 0.5% между православными и приверженцами нетрадиционных верований (иеговисты, кришнаиты, сайентологи и т. п.) – 0.5% между православными и иудеями – 0% между мусульманами и иудеями – 0% отказались отвечать – 1.1% Следует также отметить, что вероятность социального конфликта в Крыму значительно выше, с точки зрения граждан, нежели религиозного. По нашим данным только 12% респондентов исключают возможность социального, в т.ч. этно-социального, конфликта. В то время как религиозный конфликт в Крыму исключают более сорока процентов крымчан. Может ли в Крыму в ближайшее время произойти острый религиозный (конфессиональный) конфликт? да – 52.2% нет – 42.8% затруднились ответить – 5% Пропорции в вероятностной оценке двух форм конфликта – социального и конфессионального – проявляются и при изучении социальной переменной о параметрах, степени и способах социальной мобилизации. Готовность лично включиться в разрешение конфликтных ситуаций показывает, что именно социальный конфликт провоцирует более высокую степень включенности людей, нежели конфессиональный. Если начнется социальный конфликт, будете ли вы лично в нем участвовать? да – 29.7% нет – 62.8% затруднились ответить – 7.5% Если начнется межконфессиональный конфликт, будете ли вы лично в нем участвовать? (из числа тех, кто считает возможным религиозный конфликт) да – 8% нет – 33% затруднились ответить – 8.5% отказались отвечать – 50.5% Несколько лет тому назад мной была выдвинута гипотеза о сохранении традиционной этно-конфессиональной ориентации православных верующих на Украине, несмотря на ряд модернизаций, связанных, в частности, с образованием Украинской Православной Церкви, вместо украинского экзархата Русской Православной Церкви. Толчком к исследованию этой ситуации и рождению гипотезы стали данные, предоставляемые некоторыми украинскими социологическими службами. Так, ряд социологических опросов, проведенных в 2003-2004 гг. по Украине Фондом «Демократические инициативы» совместно с компанией «Тейлор Нельсон Софрез Украина» и Центром социальных и политических исследований «СОЦИС», показывал в позиции конфессиональной принадлежности, что значительная часть украинских респондентов (до 30% по некоторым данным) относила себя к категории православных (!) верующих вне конфессии! При этом среди православных конфессий обозначались Украинская Православная Церковь Московского Патриархата, УПЦ Киевского патриархата и Украинская автокефальная православная Церковь. Анализ данных по отмеченной проблематике от Фонда «Демократические инициативы» позволил сформировать социологическую гипотезу о том, что внеконфессиональная ориентация означает ни что иное, как приверженность к традиционной для Украины Русской Православной Церкви. А отсутствие этого признака в вопросе есть свидетельство некорректной интерпретации понятия религиозной идентификации и ограниченного (неполного) выстраивания признаков по переменной в вопросе о конфессиональной принадлежности. Исходя из такой гипотезы, в крымском опросе мной в число признаков религиозной конфессии, наряду с Украинской Православной Церковью Московского Патриархата, УПЦ Киевского патриархата была включена Русская Православная Церковь. Украинская автокефальная православная Церковь в структуру признаков не включалась, т.к. другие методы социологического исследования показывали, что в Крым ее приверженцы фактически отсутствуют. Эту методику я использую регулярно, на протяжении последних трех лет и она неизменно дает коррелируемые, одной направленности результаты, что, в числе прочего, доказывает ее валидность (действительность, пригодность) и верифицируемость. В настоящем опросе были получены такие ответы на вопрос «К какой религиозной конфессии вы себя относите?»: Русская Православная Церковь – 36.7%, или 43% от всех верующих Украинская Православная Церковь Московского патриархата – 17.2%, или 20% от всех верующих Мусульманство (Ислам) суннитского направления – 10.8%, или 12.7% от всех верующих Украинская Православная Церковь Киевского Патриархата – 10%, или 11.7% от всех верующих атеист – 9.4% ни к какой – 4.7% свой вариант ответа – 3.3% Мусульманство (Ислам) шиитского направления – 3.1% Иудаизм – 1.7% Церковь Свидетелей Иеговы – 1.4% Римская Католическая Церковь – 0.6% Униатская Церковь – 0.3% ; Протестантские Церкви – 0.3% Буддизм – 0% отказались отвечать – 0.6% Даже в определении конфессиональной принадлежности крымчане остаются верны позиции ирредентизма и в этом смысле имперской идее. – Они ориентируются в своём большинстве на традиционное Русское Православие. В заключение хотел бы привести данные, свидетельствующие об исключительной распространенности, а в некоторых случаях и доминировании русскокультурного фактора в социальном пространстве Крыма. Причем, что немаловажно, этот фактор за последние годы нисколько не уменьшается, а, как минимум, сохраняет свои позиции и имеет все шансы выступать в качестве базовой доминанты крымской региональной идентичности. По этой причине любые попытки официального Киева украинизировать крымский регион будут встречать глубинное социально-психологическое неприятие и отторгать Крым от Украины – в ментальном, психологическом, культурном, политическом, социальном планах. [b] На каком языке вы разговариваете дома? на русском – 86.1% на украинском – 2.5% (13.2% – от своей этнической группы) на татарском – 9.7% (66% – от своей этнической группы) на другом – 1.7 (34% – от своей этнической группы) На каком языке вы разговариваете на работе? на русском – 91.1% на украинском – 1.1% на татарском – 2.8% на другом – 3.9% не ответили – 1.1% На каком языке вы разговариваете с друзьями? на русском – 85% на украинском – 2.2% на татарском – 10.3% на другом – 2.5% Какой язык вы считаете родным? русский – 73.1% украинский – 6.7% (35.4% – от своей этнической группы) татарский – 13.3% (90.5% – от своей этнической группы) другой – 1.4% (28% – от своей этнической группы) не ответили – 5.6% Владеете ли вы украинским языком? владею свободно – 32.2% понимаю, но не разговариваю – 33.3% не владею – 33.1% другое – 0.8% не ответили – 0.6% Как вы владеете языком своей национальности? свободно – 96.1% начинаю осваивать – 0.8% понимаю, но не разговариваю – 1.9% не владею – 0.6% другое – 0.6% Владеете ли вы русским языком? владею свободно – 96.6% (больше, чем язык своей национальности) могу объясняться – 2.6% не владею – 0.5% другое – 0.3% Какому языку СМИ (пресса, радио, телевидение) вы отдаете предпочтение? русскому – 83.1% украинскому – 4.7% (25% – допустимо, что от своей этнической группы) татарскому – 9.2% (62.6% – допустимо, что от своей этнической группы) другому – 3.1% На каком языке вы хотели бы учиться сами или чтобы учили ваших детей? на русском – 80.0% на украинском – 3.1% (16.4% – допустимо, что от своей этнической группы) на татарском – 10.6% (72.1% – допустимо, что от своей этнической группы) на другом – 6.4% Проблема гражданской активности Понятное дело, что гражданская активность может быть при наличии гражданского общества, а последнее, в свою очередь, становится результатом гражданской активности. Чтобы наглядно представить как обстоят с этими проблемами дела в Крыму, сошлюсь на результаты социологического исследования, проведённого мной весной 2007 года [См. 6]. Могу с уверенностью утверждать, что за последние четыре с половиной года в этом плане ничего принципиально не изменилось. Более того, с учётом того, каким образом назначаются последние крымские премьеры (В. Джарты и А. Могилёв), можно сказать гражданская апатия не только населения в целом, но и массы крымского политикума достигла наивысшей точки падения. Иначе как можно объяснить полное безразличие крымчан к фактическому назначению председателя Совета министров из Киева, вместо назначения его сессией Верховного Совета Автономной республики Крым. Так вот, по результатам социологического опроса 2007 г. весьма значителен процент крымчан (43,3%), которые не знают, что такое гражданское общество, и дают ему неверные определения. Если к этому прибавить еще 7,5% (определяющих гражданское общество как альтернативу государству), то мы получим достаточно серьезный показатель неосведомленности людей в сущности и природе гражданского общества. Некорректным, по сути, является определение «все, что находится вне контроля государства», которое отметили 7% респондентов. В итоге мы получаем лишь около 27% граждан, которые в достаточной степени осведомлены в сущности гражданского общества: «особая форма общественной жизни, наряду с политической и экономической» (19,2%) и «отношения людей без политического интереса» (7,7%). Не совсем благополучно обстоят дела в крымском обществе, по мнению населения, в сфере строительства гражданского общества. 29,6% респондентов считают, что его просто нет, а 34,3% склонны видеть, что оно находится в стадии формирования. Совершенно пессимистично смотрят на эту проблему 4,3% опрошенных, которые отметили вариант: «не было и никогда не будет». Лишь 15,3% сказали, что гражданское общество в Крыму есть. При этом свой вариант ответа предложили 2,6% и затруднились ответить 3,8%. По сути, эти данные сопоставимы с результатами социологического исследования 2005 года. Тогда 45,3% респондентов считали, что гражданского общества в практике не существует, а 34,3% склонны были видеть, что оно находится в стадии формирования. 6% опрошенных в 2005 году отметили вариант ответа: «не было и никогда не будет». А 6,7% сказали, что гражданское общество в Крыму есть. Свой вариант ответа предложили 2,3% и затруднились ответить 7,3%. Определённое улучшение состояния с отношением к гражданскому обществу в 2007 г. по сравнению с 2005 г. объясняется определённой социальной мобилизацией крымчан, вызванной т.н. «оранжевой революцией». При сохраняющемся скептицизме в отношении формирования гражданского общества лишь менее трети крымчан (30%) считают для себя необходимым принимать участие в деятельности общественных организаций. А 59% не видят такой необходимости для себя, предпочитая находится в состоянии благостного ожидания. ============================ [b] В плане практических рекомендаций по противодействию внешних угроз и преодоления внутренних вызовов, как мне видится, необходимо разработать проект по созданию на Украине и в Крыму сетевой системы научно-просветительских центров по информированию общественности о знаменательных датах, событиях, явлениях русской истории и культуры, общих для современных Российской Федерации, Крыма и Украины. В процессе формирования такой структуры опираться следует на столицы и крупные города юго-восточной и центральной Украины, где имеется высокий интеллектуальный потенциал русскокультурной среды. Фактически здесь речь идёт о Новороссии, которая, наконец, должна осознать свою миссию и в современной Украине и в Русском Мире. По направлениям прогнозируемой деятельности НПЦ находятся в контексте общегосударственной политики поддержки и работы с российскими соотечественниками, функционирования различных фондов и советов русской культуры и истории. Там можно искать ресурсы для реализации проекта. К тому же свою поддержку могли бы оказать и крупные российские монополии, типа Газпрома. Каналами информирования общественности и формами деятельности НПЦ могут стать: публикации в СМИ, общественные и депутатские слушания, конференции, симпозиумы, семинары, Круглые столы научно-экспертного сообщества, просветительские беседы, лекции, информации в учебных заведениях, трудовых коллективах, территориальных сообществах, научно-методические и образовательные секции, кружки и занятия с учителями, студентами, школьниками, творческой самодеятельностью. Именно Крым в силу своей социокультурной традиции и мировоззренческой ориентации на ценности Русского Мира может стать базовым регионом на Украине.