Соотечественники: двадцать лет без дома

Так живут люди

История бывшего военного городка Ногинск-2 и его обитателей – небольшая, но горькая страница в летописи советско-российской военной бесквартирности. И такая же страница в перечне мытарств соотечественников, вернувшихся в Россию после крушения СССР.

Мокрый и пустой бывший стройбатовский плац в пяти километрах от подмосковного Ногинска. И четыре четырехэтажных коробки-казармы вокруг него. Они разные: одна коробка недостроена и брошена более 20 лет назад. Две – к счастью, отремонтированы и имеют благоустроенный вид. И одна – жилая, но совсем уж убого-"трущобная", с фанерой вместо многих стекол. Ее жители и бьют во все колокола, умоляя и требуя дать им давным-давно обещанные человеческие условия.

Если военными в полном смысле слова жителей Ногинска-2 назвать нельзя – но они имеют прямое отношение к Министерству обороны РФ – то соотечественниками их как раз можно назвать, в самом прямом и классическом смысле. Скажем, три семьи – Абросимовы, Ляпоровы и Колесниченко -  приехали из Узбекистана в начале 1990-х годов. Всех их выдавил молодой узбекский национализм.

Л. И. Ляпорова и Л. Е. Абросимова

Юрий Федорович Колесниченко, 59 лет – ташкентец, его дед укрылся там от сталинских репрессий. По словам Юрия Федоровича, дед был замнаркома стекольной промышленности. По счастью, имел друзей в НКВД, которые в один прекрасный день и предупредили: дуй-ка сегодня же из Москвы, да как можно дальше и глуше, а то ночью арестуем. В самую глушь замнаркома не полез, выбрал Ташкент, что было тоже неосторожно – однако обошлось, семья пустила корни. А про 1990-е годы Колесниченко рассказывает так: "Старики узбекские плакали, так не хотели, чтобы мы уезжали. Но молодые националисты решили все".

Ровесница Колесниченко, Любовь Евгеньевна Абросимова, из города Карши. Ее семья – русская, выросшая в Узбекистане. После распада империи стало так: "Я в планово-экономическом отделе руководила. Чуть уборщице скажешь, мол, здесь подмети. Она мне: "Ты кто здесь такая? Ты мое место занимаешь, здесь я должна сидеть!" Это отличительная черта молодых национальных революций: объяснить уборщице, что она не сможет управлять государством, упорно не получается.

Сегодня уже удивительно слышать, что были времена, когда человек мог куда-то приехать молодым специалистом по распределению,  и остаться там жить. А вот 70-летняя Людмила Ивановна Ляпорова, родом из Новосибирска, когда-то молодым инженером-химиком приехала в узбекский город Червак, да там и осталась, выйдя замуж, хотя тоже за русского. Красивые места – горы, озеро. Ну, а потом… "Нам местные аксакалы так сказали: "Вы сюда тихо приехали — вот так же тихо и уезжайте. Если из-за вас исламисты плотину на озере взорвут, тут Ташкент снесет, не то, что наш городишко".

И вот, таких без малого 900 семей в 1992-93 годах встретились в Ногинске-2. Главы всех этих семей были строителями, и всех их завербовал местный стройбат: воинская часть 55153.

Советская военно-строительная индустрия и ее российские остатки – система закрытая и запутанная. К моменту прибытия новых жильцов, солдат-срочников здесь уже не было, их распустили, а казармы было предложено заселять новоприбывшим, но не надевая военную форму, а оформляясь на правах гражданских служащих Российской армии. Обещали российское гражданство, благоустроенное жилье, хорошую зарплату.

Как водится, из обещанного мало что выполнили, скупясь даже на то, для чего требовалось только штамп поставить. Гражданство РФ, действительно, дали. Прописку оформили только в 1998 году, с мрачноватой печатью в паспорте "зарегистрирован в в/ч 55153", тогда же старики начали получать пенсию. Все это приходилось выбивать борьбой и судом. А работы было мало, заработков еще меньше, по полгода сидели без зарплаты. Наконец, стройбат реконструировал одну казарму под 48-квартирный жилой дом.

Заодно ряды строителей быстро таяли: все, у кого были хоть какие-то "стартовые  капиталы", давным-давно разъехались. Но оставались бедные: Колесниченко ташкентскую квартиру и дачу был вынужден продать за жалкие гроши, которых хватило на два месяца прожитья на новом месте. А Ляпоровым и Абросимовым свои квартиры в узбекской провинции пришлось просто бросить.

В 2001 году расформировали стройбат, а его командир возглавил "хозрасчетный участок ХРУ-1900". Но жильцы говорят, что были там только бухгалтер и секретарша, и ничего полезного этот строитель чудотворный не построил. За одним важным исключением: жильцы дошли до Валентины Матвиенко, которая тогда еще была вице-премьером РФ – и она помогла: отремонтировали-таки вторую казарму. Но и тогда квартир хватило не всем. Чиновники наказали самых непокорных, тех, кто больше всего бился и судился, отодвинув их в конец очереди.

А в прошлом году обанкротился ХРУ, командир сделал ручкой и укатил. И жильцы третьей, полуразрушенной казармы остались между небом и землей. Их ютится там 41 человек, включая 11 детей.

Условия такие: из удобств – только электричество, причем, проводку тянули сами жильцы. Делали на совесть, пожаров не бывает, но напряжение слабенькое, пищу готовят по нескольку часов. Самодельный водопровод подключен к пожарному гидранту – вода какая-то ржавая, некондиционная, что естественно. А главное – зимой эта система замерзает. На этаже – бывшая солдатская умывальня с этими жуткими раковинами. Но сейчас декабрь теплый, европейский, и вода есть. "В морозы тут такие торосы ледяные, — рассказывает Людмила Ивановна. – Вокруг труб на метр намерзает льда. Ездим за водой – в деревню, на полигон. В деревне нам уж сказали: вы у нас всю воду из колодцев вычерпали, больше не ездите сюда".

Для отопления у всех обогреватели. А Любови Евгеньевне зять сварил самодельный радиатор и котел к нему – маленький, в него воду ковшиком наливают. Зато вовсю течет крыша. Ее пытались чинить, покупали рубероид, но не вышло ничего, не по карману оказалась затея. "Дырки сверлим, чтобы хоть в один угол все текло", — говорит Любовь Евгеньевна. Действительно, один из углов безобразно и безнадежно отсырел.

Сырость абсолютная. У Любови Евгеньевны зять с семьей снимает квартиру в Ногинске – однокомнатную на четверых. На большее денег нет, и другого выхода нет: двое детей от сырости болели. У Людмилы Ивановны оба сына работают, но приличную мебель в ее квартире не поставишь, она тут же размокнет и рассохнется. Вся мебель – остатки советского быта, обои новые, но самые дешевые, их переклеивают по два-три раза в год. Плесень образуется самая натуральная. И продувается все: щели в потолке заделывают строительной пеной, но дефекты слишком глубоки.

Другое крыло здания пустует. Там видны следы ремонта, который было затеял ХРУ. Внутренние стены из шлакоблоков шатаются от толчка ладони, а некоторые из них уже и рухнули. Оказывается, рядом и по сей день проводятся воинские учения, какие-то стрельбы. От некоторых таких "салютов" и падают ветхие перекрытия.

Так живут люди, и срок их проживания приближается к 20 годам. На сегодняшний день ситуация такова: ремонт делать некому, да корпус и запрещено ремонтировать без отселения жильцов, а отселять их, естественно, тоже некуда. После многолетних тяжб, в ходе которых военное и муниципальное ведомство благополучно футболили жалобщиков друг к другу, Московский окружной военный суд, наконец, признал, что дом и его жильцы относятся к Министерству обороны, чей жилищный департамент должен предоставить им квартиры в Ногинске. Но пока они получают только письма, в которых говорится, что свободного жилья в Ногинске нет, и что департамент ведет мониторинг жилья.

На что можно реально надеяться, бедолаги уже не знают.