Вечная игра "в классики", или феномен старого спектакля

Только человек, который родился в России, знает, что такое "чеховское настроение"

Когда ни с того ни с сего вдруг захочется чего-то необъяснимого – "то ли осетинки, то ли революции". От подобного душевного дискомфорта есть один очень хороший рецепт – нет, не водка и даже не хорошая компания, а – пойти в театр. Не обязательно на Чехова, но обязательно на старую добрую классику.

На рубеже зимы и весны я почувствовала, что надо немедленно идти в театр. Свой выбор я остановила на Театре Сатиры: А.Н. Островский, "Бешеные деньги", в постановке А.Миронова – это вполне соответствовало непреодолимому воплю души. На месте Сатиры мог оказаться любой другой добротный московский театр – МХАТ, к примеру, или Малый, в репертуаре которого тоже есть "Бешеные деньги" Островского, – но в тот вечер мне попались билеты в Сатиру на "Бешеные" и притом не за "бешеные" – словом, так получилось.

Это была не премьера и даже не юбилейный спектакль, а самый рядовой вечер театрального сезона. Сам спектакль идет с 1982 года, и я ожидала увидеть полупустой зал. Но, на удивление, зал оказался почти что полон. Даже не на половину.

Удивительная вещь – почему сегодняшний зритель снова повалил на… можно сказать, антикварные спектакли? Ищет забвения? Ищет ответы на вечные вопросы? Ищет встречи со старыми добрыми знакомыми? Можно предположить, что он на пару часов пытается погрузиться в разумную, добрую, вечную и знакомую с детства русскую классику, чтоб по цене билета получить свою иллюзию стабильности. Кто знает?

Ясно только одно, что к традиционной классике сегодня зрители снова потянулись, а от адаптированной под современность наоборот. Пример тому – короткая жизнь классических пьес, поставленных на авангардный лад. Они быстро снимают кассу, а потом благополучно забываются, но перед тем, как их забудут, они становятся синонимом дурного вкуса. Не так давно было модно эпатировать публику дешевым осовремениванием классических историй, смешивая лексику и стили – причем не только в России и не только в театре. Хиты оказались однодневками. А выжили те, кого не подвел вкус и чутье, кто сумел сохранить в постановке некую печать времени, историзм, – к подобным вещам в народе совсем иной пиетет. У нас это постановки Плучека, Эфроса, Ефремова, Гончарова, большинство спектаклей Малого театра, то есть те вещи, где в самой форме спектакля удалось сохранить две на первый взгляд противоречивые вещи: дух времени, когда та или иная пьеса была написана и диалог с сегодняшним зрителем. Тот диалог, не будь которого, зритель пойдет скорее в музей, а не в театр. Допустим, он пришел на "Ромео и Джульетту" и не знает содержания пьесы – это одно, когда же оно ему давно и хорошо знакомо, то он ждет от постановки иного качества – диалога – с актерами, с режиссером, с художественным решением знакомой идеи. И он либо принимает это, либо отвергает.

Постановка Андреем Мироновым "Бешеных денег" Островского тоже, как показывает время, оказалась в ряду долгожителей. Спектакль вышел в свет в начале 80-х, когда в моде были либо полунамеки, либо откровенный эпатаж, но Миронов, видимо в силу какой-то особой прозорливости, сумел не пойти на поводу всеобщего увлечения, а нашел свой путь. Зато спектакль и через 20 лет собирает почти что полный зал.

"Бешеные деньги", как вы помните, это история избалованной красотки, которая создана пускать на ветер чужие состояния. Но – семья разорена, и вдовушка-мать спешит пристроить смазливую дочь под надежное крылышко, пока еще есть спрос на ее скоропортящиеся прелести. Но завидной партии все нет и нет. Ироничный Телятев к флирту готов, но не более, старый циник Глумов тоже не прочь, но… И тут в сети попадает "сибирский медведь", неотесанный миллионер новой формации Савва Васильков. Он хоть и миллионер, хоть и не скупердяй, а деньги считать умеет, потому что усвоил одно правило – деньги идут к деньгам, когда с ними обращаются по-умному. На краткий миг он теряет голову – он полюбил... Его же попросту использовали. И тогда он решает преподать столичной аристократии собственный урок чести. А иначе и быть не может – такие как он, всегда оказываются сверху, потому что привыкли действовать, зарабатывать, а не охотиться за легкой добычей. И они выигрывают. Всегда. Канва пьесы такова, что характеры героев можно трактовать в логике, актуальной для любого времени, причем, не посягая на главное – уважение к первоисточнику. В то же время вполне допустимо смещение индивидуальности персонажа с ту или иную сторону – как бы внутренняя адаптация его к духу сегодняшнего дня.

Миронов ставил спектакль во времена расцвета партноменклатурной бюрократии, сегодня – время олигархов. И главный герой Савва Васильков в трактовке Андрея Зенина предстает не влюбленным провинциалом, а человеком, знающим себе цену. Главная героиня Лидия в исполнении Натальи Карпуниной уже лишена романтического флера неприступной крепости, которую пытаются покорить многочисленные рыцари. Это циничная, холодная и расчетливая мелкая хищница из разряда куниц, которых можно сотнями встретить в дорогих столичных магазинах. Они, как правило, заняты любимым делом – примеряют шубки из себе подобных – благо и те и другие сегодня востребованы временем. По-иному выглядит и мужской "треугольник" – Васильков, Телятев, Глумов: когда роль ироничного Телятева играл народный любимец Михаил Державин, то зритель шел на него, а не на спектакль, к тому же возникало ощущение, что, Лидия окружена пожилыми ловеласами. Теперь Телятева играет Игорь Лагутин – актер более жесткой харизмы (он известен еще как исполнитель роли Пастухова в телесериале "Кодекс чести"), и возникает более тонкий рисунок мужского соперничества. Телятев (Лагутин) – остроумный мот, но не дурак, к тому же в нем чувствуется порода и достоинство, циник, но не оголтелый, не такой, как прожженный во всех отношениях Глумов. Так, сегодня классическая драма вокруг извечного вопроса: "Почему нет денег?" – стала более жесткой и непримиримой, даже в чем-то кровавой.

Секрет добротной классики в том и состоит, что в ней каждый может найти свое, близкое ему звучание. Скажем, пьеса написана так, что речь в ней идет про дела давно минувших дней, но в то же время заложено нечто, способное и сегодня преломиться и заиграть неожиданными гранями. Особенно, если речь идет о хорошо знакомой истории. Если, как сказал один знакомый режиссер, во все звенья постановки были бы забиты гвозди, то такая форма быстро бы умерла. Для жизни спектаклю подобно человеку нужен воздух. Миронов как великий актер это почувствовал. Островский как гениальный драматург дал ему такую возможность. Ведь другие режиссерские работы Миронова, будь то "Прощай, конферансье!" Горина или полуанекдот "Феномены" – давно уже свое отыграли.

Так в чем же феномен добротных классических спектаклей, которые нужны и сегодня как двадцать… даже как сто лет назад? Наверное, в том, что они живут во времени как бы сами по себе. Являясь самоценным культурным и историческим явлением, они дышат с нами одним и тем же воздухом.

В тот вечер, при выходе из театра Сатиры зрителей встречали какие-то люди. Со скучными лицами рекрутов они раздавали якобы бесплатные билеты (по два в одни руки) в театр Романа Виктюка на эротическое шоу. Не берусь оценивать степень бескорыстия жеста "дающих", но многие из "берущих", повертев билеты в руках, отправляли их прямиком в урну.