Вне тусовки. Максим Кантор
Мне бы хотелось видеть не двойной стандарт, не желание заменить одних коррупционеров другими
Эти два персонажа с картины, два философа - Карл Кантор (отец) и его друг Александр Зиновьев, зримо и незримо всегда рядом с Максимом. Фото: Владимир Снегирев
Поразительно, но речь об одном и том же человеке, имя которому Максим Кантор.
Он неудобный. Потому что всегда идет наперекор. Не по течению, не благодаря, а вопреки. Читать его статьи и книги - большой труд, потому что он ставит самые острые вопросы бытия и мучительно ищет ответы на них, заставляя и вас сомневаться, думать, спорить и с ним, и с самим собой.
Я слышал, что после долгого перерыва вы собираетесь порадовать своих почитателей новой книгой? И, говорят, она может стать событием на книжном рынке, хотя бы по формальным признакам - роман в трех томах. О чем эта эпопея?
Максим Кантор: Не знаю, будет ли это событием. Для рынка трехтомник скорее минус, чем плюс. Действительно, первая часть романа "Красный свет" уже отдана в издательство, и, я думаю, месяца через три-четыре появится в магазинах. Роман действительно большой. Если говорить коротко и хвастливо, он об истории ХХ века, включая революции и войны. Там три линии. Одна из них русская, основная, еще есть линия немецкая, написанная от лица немца, третья линия - английская.
Мне хотелось, чтобы читатель увидел несколько правд о той большой войне, которая практически без перерывов продолжалась с 1914 по 1945 гг. Насколько это получилось, мне трудно судить.
Кроме прочего, когда я работал над этой книгой, мне казалось очень важным произвести некую операцию по структурированию мозгов, по приданию осмысленности той свободолюбивой терминологии, которая так популярна у нас сегодня. Мы все время употребляем слова, за которыми нет ни исторического, ни фактографического смысла. Мы говорим "свобода", "либерализм", "демократия", "война", "колониализм", однако зачастую мало понимаем истинное значение этих терминов. Мне показалось, что существенно написать такую вещь.
И к каким же основным выводам вы приходите в этом масштабном исследовании?
Максим Кантор: Тогда мне придется пересказывать весь роман, а это будет профанацией. Я отвечу с другого конца. Вот сейчас часто слышишь вопрос: какие у оппозиции есть рецепты для оздоровления общества? У меня желание ответить очень резко: главным препятствием созидательного развития является оголтелое, пещерное невежество. Мы с вами не знаем свою историю. Когда вы приезжаете во Францию, то в любой деревне видите стелу с выбитыми именами погибших в Первой и во Второй мировой войнах, в Алжирской войне. И они живут с этой памятью. Не зная свою историю или находясь в плену у каких-то ошибочных фактов и мифов, вы не сможете верно оценивать настоящее и планировать будущее. Что было с твоей страной, был красный террор или белый или имели место они оба? Начались ли они одновременно? Сколько людей погибло с каждой стороны?
Да, сталинизм был ужасен, тоталитаризм плох, а коммунизм есть, возможно, фальшивая утопия, но, оценивая свое недавнее прошлое, надо опираться на твердые знания, а не на догадки или эмоции. В ходе репрессий и во время коллективизации погибло много людей - скажите, пожалуйста, сколько? Назовите их имена. Пора обнародовать точный мартиролог жертв тоталитарной власти. А не гадать, кто прав - Солженицын, который говорит о 67 миллионах, или его оппоненты, настаивающие на цифре в три миллиона.
Но, может быть, уже достаточно посыпать голову пеплом и считать эти миллионы? Разница, конечно, велика - шестьдесят или три, но так ли уж это существенно для сегодняшнего поколения? Меняет ли это что-либо в массовом сознании?
Максим Кантор: А если бы врач больному сказал: "Вообще-то, все равно, что с тобой - скарлатина или сифилис. Ты, главное, делай утреннюю гимнастику". Помните, у Оруэлла лозунги про тоталитаризм: "Война - это мир", "Свобода - это рабство", "Невежество - это сила". Лозунг "Невежество - это сила" продолжает сохранять свою актуальность. Когда правозащитник, ведомый благородным порывом, идет бороться со злом, не зная толком, что именно произошло вчера и позавчера, он неизбежно делается игрушкой в руках еще одной такой же злой силы. Канализировать его усилия, направить его на любую неправду легко, поскольку он не вооружен знанием. Он превращается в абсолютно наркозависимого, пьяного человека. Ведь это же позор: коммунизм закончился почти четверть века назад, а мы до сих пор не знаем, сколько людей погибло в лагерях.
Ну, хорошо, завтра нам скажут, что погибло - совершенно точно - три миллиона. Что изменится в нашем сознании? Жизнь станет другой? Россия станет другой?
Максим Кантор: Да, это именно так.
Каким образом?
Максим Кантор: Отвечаю. Если мы с вами узнаем, что погибло не 66,7 миллиона, как пишет Солженицын, а три миллиона, как показывают архивы, то это уже не позволит говорить о геноциде советского народа. Геноцида не было. Коммунисты геноцид не устраивали. Если же верить Солженицыну, картина получается совершенно другой, вот оттуда и утверждения некоторых историков, в том числе и наших, российских, что Гитлер нес освобождение от коммунизма.
Вот вы сейчас удивленно поднимаете брови, а между тем такой вывод стал уже довольно распространенной точкой зрения. Это вложенная, имплицированная идеология, что гитлеризм лучше, чем советская власть и что он нес освобождение России.
Если вы о Суворове и его фантазиях, то ведь в приличных компаниях не принято полемизировать с такими...
Максим Кантор: Я говорю про Карла Поппера, имею в виду его концепцию открытого общества и теорию тоталитаризма. Суворов, Латынина и им подобные - всего лишь вульгарные излагатели этой теории. Миф о том, что Сталин является инициатором Второй мировой войны, возник не сейчас. И что Гитлер - это детище Сталина, придумал не Суворов. Он только вульгарным образом изложил этот миф для российского обывателя.
Этот историко-философский обман не так безобиден, как вы думаете. Нам сказали, что Россия есть часть европейской цивилизации, а цивилизация в мире якобы одна. И это тоже обман. Не может огромная страна считаться придатком маленького пространства. У нас с Европой все устроено по-разному - история другая, география, население не такое, принцип общежития иной, земля не так родит. И то, что делается в России, нельзя подверстывать под расклад Запада. Процесс, который пошел после 1991 года под лозунгом вхождения в европейскую цивилизацию, является абсолютной противоположностью реформам 1861 года. Население еще раз закрепостили.
Разве? Но ведь именно теперь люди получили возможность свободно передвигаться по миру.
Максим Кантор: Когда я говорю о крепостничестве, то имею в виду корпорации, которые играют роль тех же самых феодальных усадеб. Эти корпорации сильнее, чем государство. У нас возникло и пестуется не гражданское, а корпоративное сознание. Ты не гражданин своей страны, а гражданин своей корпорации. Это и есть закрепощение.
Возвращаясь к вашей трилогии... Вы не боитесь, что современный читатель, привыкший или, лучше сказать, приученный к другим форматам, скажем, а-ля Гришковец, не захочет подвергать себя такому серьезному и трудному чтению? Ведь, если берешь в руки вашу книгу, то надо быть готовым к тому, что там глубокие размышления, философия, длинные диалоги... То, что, собственно, было характерно для классической русской литературы.
Максим Кантор: Вы, наверное, тоже слышали расхожее выражение: "Слишком много букв". Это первое, что говорит интернетный читатель, когда видит перед собой текст длиннее одной страницы. У людей уже сформировалось клиповое сознание, они скоро флажками станут махать для передачи информации, а книги читать совсем откажутся. Современный молодой человек прочел двадцать повестей Акунина, пятьдесят книг Донцовой, сто детективов Марининой, а вот "Войны и мира" и "Тихого Дона" не осилил. Клиповому сознанию безразлично, сколько людей было убито - шестьдесят шесть миллионов или три. И что вообще происходило со страной всего полвека назад.
Как вы думаете, отчего российская словесность за эти двадцать лет - и каких лет! - не родила писателей масштаба Шолохова или Булгакова? Ведь понятно, что те, кого сегодня осыпают литературными премиями, никак не тянут на то, чтобы встать в один ряд с классиками.
Максим Кантор: Вспомните, когда мы с вами росли, глагол "продаться" имел совершенно определенный смысл. Когда мы говорили про какого-то человека, что он продался, то это определяло отношение к нему, было как клеймо. Мы такого человека и в гости бы не позвали. Не обязательно даже, что он был стукачом или каким-то предателем, все понимали, о чем идет речь. Это означало, что корысть, выгоду он ставил выше моральных принципов. В нормальном обществе это ставило крест на человеке. Но когда появилось представление о рынке, как о благе, в том числе о рынке искусства, как о благе, глагол "продаться" утратил свое отрицательное значение. Люди стали говорить: раз продается, значит, покупают, значит, это имеет спрос. А если не продается, это плохо.
В культуре же именно не продавшийся означает хороший. Это неправда, что рынок есть панацея прогресса. Искусство выживает не благодаря рынку, а вопреки ему. Подлинные произведения - те, которые преодолевают рынок, которые идут наперекор рыночным отношениям. Рынок может использовать искусство, рынок поглощает искусство, рынок наживается на искусстве. Это совсем другое. Но рынок не создает вечных произведений, он создает Акунина и Пелевина.
Даже во времена брежневского застоя рождались шедевры - в мастерских художников, за писательскими столами. Люди состоялись именно потому, что сидели в своих мастерских, работали, у них было время думать. Именно этот абсолютно нерыночный застой помог состояться тому капиталу, который в годы перестройки был так востребован всеми - тогда, вспомните, стали издавать произведения Гроссмана, Рыбакова, Довлатова, Дудинцева... Их не рынок создал, это разные умницы создали, совестливые и глубокие люди. Но когда шлюз открыли и этот вал схлынул, то довольно быстро все иссякло. И воды стало по колено.
Должен вам сказать, что вы странный человек. Вроде бы известный художник, но не носите бороды, не ходите в сапогах, не пьете водку. Состоявшийся писатель, но не участвуете в тусовках, не мелькаете на телеэкране. Вид у вас вполне благопристойный, я бы даже сказал, буржуазный. При этом от ваших полотен и рисунков идет жар и веет тревогой, а ваши книги вызывают яростные споры. Вы сами-то задумывались, отчего вы такой?
Максим Кантор: Этот вопрос мне задавали много раз на выставках в связи с моими картинами. "Вы такой уравновешенный, воспитанный, образованный, иностранные языки знаете, философов цитируете. А картины ваши такие бешеные". Я обычно отшучивался: "А вы бы предпочли, чтобы было наоборот? Чтобы я вошел, ругаясь матом, наступил вам на ногу, плюнул на паркет, а рисовал бы цветочки-лютики"? Художник, который ту ярость и то востребованное отличие от обывателя перенес из картины в свой облик, сам стал картиной. Только карикатурной. Если вы посмотрите работы так называемых авангардистов, они на девяносто девять процентов очень вялые, ни о чем. Зато облик такого художника красноречив: борода, драный свитер, описанные брюки. Все должны издалека видеть: вот он пришел - глашатай нового искусства. Это опять-таки сделал рынок и, естественно, сделал сознательно. Потому что рынку нужен товар, а не качество товара. Продают художника, а совсем не его произведения. Продают не "Сикстинскую мадонну", не "Ночной дозор", не "Блудного сына", продают бренд, который тем и хорош, что под эти описанные штаны, клочковатую бороду и мат можно штамповать какое угодно количество цветочков.
Скажите, Максим, вы были участником акции на Болотной площади?
Максим Кантор: Я не могу назвать это участием. Участник - это тот, кто готовил транспаранты, шел в колонне демонстрантов, выкрикивал лозунги, реагировал на выступавших. У меня было предубеждение против этого, но из чистого любопытства два раза приходил - на Болотную и на проспект Сахарова. Кстати, и в 1991 году, когда было августовское противостояние у Белого дома, я приходил туда. И в октябре 1993 года был под стенами Моссовета, когда там с балкона выступал Гайдар.
Можно сравнить защитников Белого дома с сегодняшними оппозиционерами?
Максим Кантор: Я хорошо помню лица в 91-м, они были прекрасными. Хотя меня тогда не покидало ощущение большого спектакля. Я не могу это ни подтвердить, ни объяснить, но такое ощущение было. Спустя несколько дней весь тот спектакль я уже оценил воочию. Я был уверен, что его инициировал Горбачев. Он так всех развел, одним говорил одно, другим другое и смотрел, что в итоге выйдет. Но лица, повторяю, были светлые.
В октябре 93-го мы стояли на Тверской у Моссовета и все скандировали вслед за Гайдаром: "Фашизм не пройдет"! Я тоже скандировал. Однако к этому времени я уже стал другим. У меня накопился запас знаний о мире, о том, как развал Советского Союза способствует обогащению западных элит, о том, как даже мой маленький антисоветский протест способствует усилению финансового могущества Запада. Именно так - мой бескорыстно честный, искренний протест вливается в совершенно бездушную финансовую систему западного рынка, капитализируется, продается, перепродается, становится частью общего процесса, который скорее служит развалу моей страны, чем ее очищению и освобождению. Я вдруг подумал - это было абсолютно трезвое и вместе с тем растерянное мальчишеское ошеломление - а с чем я, собственно, борюсь? Со сталинизмом, которого уже нет, или со своей страной, которая все еще есть? Это рассуждение меня сбило с толку.
Фашизм не пройдет? Я был образованный молодой человек, знал про фашизм, читал разные книжки, у меня отец, дяди и другие члены семьи сражались с фашизмом, начиная с 36-го года, с Испании. Но при чем здесь противостояние клана Ельцина и его противников в 93-м? Что-то было не так. И тогда, на Тверской, испытав это ошеломление, я повернулся спиной к Моссовету и ушел.
То, что произошло тогда, было уже даже не спектаклем, а хорошо организованной провокацией с целью окончательно разгромить и похоронить все связанное с социализмом, уничтожить народно-социалистическое хозяйство. Вы мне скажете: а как же - Баркашов, Макашов и другие экстремисты? Ведь это их имели в виду, когда скандировали "фашизм не пройдет". Да ладно вам... Сколько там было ее, этой мрази? Горстка. Не с ними боролись.
Что же касается митингов сегодняшней оппозиции, то я точно так же и сейчас скажу: лица на площадях прекрасные. Люди хотят понять: почему мы плохо живем. Однако многие, большинство, не могут и не желают получить развернутое, глубокое, исчерпывающее объяснение - почему? "Слишком много букв". Хотят, чтобы в одном слове ответ содержался. А так не бывает. Думать надо. Историю свою знать. Иначе опять будет как в 93-м, когда циничные хитрецы, используя гнев народа, растерянность народа, обнищание народа, с лозунгом про фашизм всех обвели вокруг пальца.
Сейчас тоже идут на митинг с благородными глазами и светлыми порывами, идут якобы против несправедливости, однако давайте посмотрим, кто они, эти люди? Они получают деньги от олигархов. Они либо прямо служат им, либо трудятся в афилированных структурах. Там стояли люди с лозунгами "Хотим справедливого честного суда". При этом справедливый и честный суд в это же самое время шел в Лондоне, где сошлись Абрамович и Березовский, но людей не интересовали его результаты. Казалось бы, человек, протестующий против коррупции или несправедливости, должен выйти на площадь и сказать: мы требуем, чтобы показания Королевского суда в Лондоне были рассмотрены Верховным судом Российской Федерации. Ведь там, в Лондоне, в ходе разбирательства, вскрылись такие криминальные сюжеты, связанные с тем, как оба фигуранта обирали Россию. Увы...
Я вправе спросить: а почему этого не случилось? Не потому ли, что очень многие из митингующих находятся на хорошо оплачиваемой работе, они могут выступить против верховной власти России, но никогда не выступят против работодателя. Они сами есть часть той коррупции, против которой якобы выступают.
Подождите, Максим, вы что же, вообще лишаете наших граждан права на протест?
Максим Кантор: Напротив, я зову их на протест, я очень надеюсь, что они способны протестовать. Но только мне бы хотелось увидеть не двойной стандарт, не желание заменить одних коррупционеров другими. Эти манифестанты выступают не против олигархии и всех связанных с ней пороков, от которых страдает наше общество, а за олигархию. Удальцова же, который будто бы близок к левым идеям, под шумок просто слили. Как грязную воду из бадьи. Сделали из всего этого балаган. Ну, как я могу симпатизировать балагану? И как я могу сейчас не вспомнить Гайдара в 93-м году и его лозунг про "фашизм не пройдет". Гайдар, возможно, сам не понимал тогда, что говорит, не сознавал реальных механизмов происходившего. А реальная цель была у финансового мира, у капитала. Смешно подозревать, что капитала не существует на свете. На свете только капитал и существует. Все остальное - фикция, это нас с вами нет. А капитал есть.
Я надеюсь, вы не сторонник теории заговора и манипуляции массами со стороны неких таинственных структур?
Максим Кантор: Если нет теории заговора, то это не означает, что нет логики развития капитализма. Это не теория заговора. Это обыкновенное историческое развитие. Если тигр ест зайца, это не теория заговора. Так мир устроен.
И то, что вслед за разделом социалистической собственности следующий шаг будет заключаться в попытках раздела страны, это тоже абсолютно ясно. Ясно каждому, кто хорошо знает историю и логику исторического развития. Уже происходят процессы, связанные с демонтажем России. Что способно помешать этому? Появление крупных государственных лидеров, мудрой государственной программы.
Ясно также, что этот разрушительный процесс катализируется "болотными демонстрациями".
В ваших рассуждениях по поводу протестов есть, конечно, определенная логика. Но далеко не со всем могу согласиться. Я лично знаю много людей, которые участвовали в акциях и при этом не являлись и не являются обслугой олигархов. Вполне приличные граждане - у кого-то собственный маленький бизнес, кто-то вообще на госслужбе. Они хотят, чтобы их дети росли в честной и благополучной стране.
Максим Кантор: Разве я что-то имею против этого? То, что у людей появилась осмысленность бытия, что они выстрадали свою свободу и дорожат ею - это нормальное чувство. Они хотели бы, чтобы их дети владели землей, на которой живут. То, что сейчас в России рождаются граждане, которым не принадлежит ни полушки, и они от рождения знают, что их будущее целиком в руках кучки миллиардеров, это, по-моему, одно из самых страшных преступлений совершенных за все время существования нашего государства.
Мне показалось, вы постоянно обращаете внимание на то, что обществу, наряду с умными и честными лидерами, обязательно нужны мудрые философы, духовные поводыри...
Максим Кантор: Я имею в виду людей, которые ведут себя как Лютер, как Толстой, как Солженицын. После развенчания культа личности и краха тоталитаризма не только у нас, но и по всему миру стало принято любить тех, кто не знает, как надо. Помните, Галич пел: "Бойся того, кто скажет: я знаю, как надо". Однако это еще опаснее - любить тех, кто не знает, как надо. Стало казаться, что если человек говорит определенно и твердо, то в этом есть опасность грядущего насилия. Лучше пусть он мямлит. Дела-то все равно делаются. Лидерство, так или иначе, все равно образуется. Просто в эти лидеры и в эти говоруны выбиваются мямли и дурни, которые ничего не говорят и ничего не могут сказать внятного. Общая беда философии, искусства, социологии состоит в релятивизме. Постмодернизм - это, в сущности, и есть релятивизм. Все относительно. А постоянное соглашательство привело и к соглашательству с большим злом. Ведь это зло, исходящее от олигархов и нежелание знать точно, что они там наворовали, оно все из того же источника: ну, не надо мне про это рассказывать. Мы же не про это, мы вообще про свободу. Главное, чтобы в принципе было хорошо и свободно.
Когда я говорю о необходимости иметь духовного лидера, то имею в виду человека, который, являясь сам морально безупречным, будет иметь смелость и право говорить с точки зрения высокой морали. Это очень важно, чтобы появился Толстой, чтобы появился Солженицын.
Иной раз кажется, что вы намеренно эпатируете публику своими чересчур резкими заявлениями. Например, недавно написали, что программа либеральной экономики в точности повторяет программу Гитлера...
Максим Кантор: Это было сказано по поводу концепции национального либерализма, сформулированной Ходорковским. А национального либерализма не бывает, как и национального социализма. Это нонсенс. Социализм - он для всех. А еще, как вы знаете, был национал-социализм. Гитлер - и в этом была его сила - вставал на плечи своих предшественников. Он говорил: мы не отталкиваем вас, социалистов, мы берем ваш электорат. Но мы укрупняем задачу, мы делаем себя национал-социалистами. Все эти блага мы будем распределять только среди арийцев. Социализм, это когда равенство. Либерализм, это когда свобода каждого. Иначе, это национал-либерализм.
Многие хотят с вами дружить, иметь дело. Я слышал, что из высоких инстанций вам посылают позитивные сигналы. А с другой стороны Березовский зовет вас поучаствовать в его проектах. Вы читаете лекции в одном из самых престижных западных университетов, вхожи в дома крупных политиков, деятелей культуры. И при этом вы всегда вне каких-то группировок или объединений. Это осознанная позиция или отражение каких-то внутренних комплексов?
Максим Кантор: Я очень не люблю, даже боюсь, характерной для России вещи: создания такого кружочка, где тебя якобы понимают и величают значительным мыслителем, где вырабатывается свой маленький словарик, и этим маленьким словариком описывают большой мир. Это часть корпоративной морали, которая сейчас возобладала.
Более-менее, я признаю какие-то университетские рейтинги, потому что они основаны на запасе знаний. Либо ты знаешь, либо не знаешь. В этом смысле университетская жизнь не создает тусовки. Она оперирует объективными знаниями.