Возможен ли гуманитарный компромисс?

Языковой законопроект коалиции делает этот вопрос особо актуальным

Проект депутатов, а не президента

Новый конфликт на Украине, такой же громкий, как рожденный подписанием Харьковских соглашений, - не за горами. Партия регионов подает законопроект «О языках». Конкретно говорить об этом документе имеет смысл, только когда появится его официальный текст. Однако по поступающей информации, он не будет принципиально отличаться от базового законопроекта о языках, который был разработан во времена Антикризисной коалиции Евгением Кушнаревым и подан им совместно с Василием Волгой и Леонидом Грачом. Как и тогда, предполагается, что документ будет зарегистрирован от имени представителей всех коалиционных партий. Так, известно, что от Блока Литвина, скорее всего, подпись под ним поставит Сергей Гриневецкий, хотя лидер БЛ негативно высказывался о самой идее нового документа о статусе языков (весьма вероятно, такую точку зрения имеют немало его коллег).

Обращает на себя внимание то, что законопроект будет внесен как инициатива отдельных депутатов, в лучшем случае одобренная советом коалиции. Это не законопроект Кабинета Министров Николая Азарова или президента Виктора Януковича.

Подобная подача имеет ряд преимуществ. Базовый документ о языках надо принимать поскорее, а если бы он был президентской инициативой, то его проект, несомненно, следовало бы пропустить через Общественный гуманитарный совет при главе государства. В лучшем случае такая технология привела бы к тому, что документ был бы подан, скорее всего, только на осенней сессии парламента. А в худшем - с целью достижения максимального согласия в Гуманитарном совете (хотя консенсуса, уверен, все равно бы не вышло) самые принципиальные позиции могли бы подвергнуться корректировке.

Но то, что президент дистанцирован от языкового законопроекта, создает и сложность. Если документ будет принят Радой, естественно, зазвучат призывы к главе государства применить вето. До сих пор по другим поводам подобное не действовало

Однако некорректно сравнивать, например, закон о ратификации Харьковских соглашений с документом, о котором идет речь. Ибо те соглашения подписал лично Янукович, и ветирование ратификации выглядело бы абсурдно. С законом о языках дело другое. Да, в данном случае нельзя предвидеть полное вето, то есть несогласие президента с законом в принципе. Но нельзя априори исключить несогласие главы государства с отдельными пунктами документа во имя так называемого гуманитарного компромисса, важной составляющей которого является компромисс языковой.

Языковой законопроект коалиции делает этот вопрос особо актуальным

Разумеется, автор этих строк может ошибаться, приписывая Януковичу в данном случае излишнюю уступчивость. И вообще явно преждевременно рассуждать на тему, подпишет ли президент закон, даже проект которого еще не опубликован. Однако весьма своевременно рассуждать, каким может быть реальный «гуманитарный компромисс», тем более что это понятие сейчас бытует в экспертном сообществе, в том числе и близком к президенту.

Сам президент и его ближайшие подчиненные предпочитают оперировать другими терминами, но также в духе идеи компромисса. Доказательством важности понятия «гуманитарный компромисс» лично для Януковича стали создание им Общественного гуманитарного совета и, главное, состав этой структуры, достаточно компромиссный по своей природе.

Тем не менее в изначально задуманном виде этот совет не получился на все 100%. Поэт Роман Лубкивский отказался входить в него из-за присутствия в составе совета академика Петра Толочко: «Такие, как Толочко, скомпрометированы раз и навсегда, ему руки нельзя подавать. Его надо воспринимать, что есть такой недруг Украины, украинской идеи и народа, но сотрудничать с ним - конечно, нет».

Больше подобных скандалов в совете не было, и, возможно, в будущем он примет толковые и подлинно компромиссные решения. Однако в том слое общества, который принято называть «интеллектуальной элитой», таких, как Лубкивский, заметно больше, чем в совете. И казус с его невхождением очень показателен. Камнем преткновения стала фигура видного ученого, который, будучи депутатом Верховной Рады в 1999 г., немало сделал для противодействия принятию закона о ратификации Европейской хартии в широком виде. Но если академик Толочко не компромиссная фигура, то что же тогда компромисс?

К законному двуязычию

На взгляд автора этих строк, предлагаемый закон о языках (сужу по дошедшим до меня фрагментам текста и высказываниям политиков, близких к его разработке) как раз и является компромиссом. Ведь «регионалы» не воплощают в нем идею общегосударственного двуязычия. Однако закон делает возможным двуязычие или даже многоязычие в регионах значительного распространения иных, кроме украинского, языков.

Ясно, что противоположная сторона не воспримет проект как компромисс и заявит, что этот документ увековечит русификацию юго-востока, а в заметной степени и центра. Главный тезис противников: декларируемое двуязычие обернется фактическим одноязычием в тех местностях, где украинский распространен меньше русского.

Вполне возможно, что базовый законопроект о языках действительно требует определенного совершенствования в части прав украиноязычных граждан. В духе европейской практики оно могло бы заключаться в следующем.

1. Государство, признавая проблемы с развитием украинского языка в прошлом, принимает меры по материальной поддержке украиноязычной культуры. В базовом языковом законе достаточно задекларировать такую поддержку, тогда как ее конкретизация - дело других документов.

2. Проблема дубляжа кинофильмов не относится полностью к компетенции прокатчиков. Закрепляется требование, что любой фильм, выпущенный в стране в массовый прокат, должен иметь определенное количество украиноязычных фильмокопий. Подобная норма, например, существует в испанской провинции Каталония (но, должен отметить, в остальной Европе вмешательство власти в кинопрокат не принято).

3. Принимаются меры по созданию условий для общения украиноязычных граждан с чиновниками на украинском языке на всей территории страны. В то же время бесспорно, что превращение этих условий в реальные гарантии - дело длительного времени. Так, Канада, последовательно осуществляя двуязычие на всей своей территории, ввела детальный перечень должностей на федеральной службе, которые требуют двуязычия, однако привести реальность в соответствие с этим требованием ей не удалось и поныне, спустя три с лишним десятилетия после введения такой нормы (впрочем, прогресс несомненный). Канадцы, думается, могли бы сразу формально обеспечить двуязычие. Но, очевидно, знание языка не может быть главным профессиональным достоинством для занятия постов в сфере здравоохранения, коммунального хозяйства и многих других. Из этого следует исходить и на Украине.

В условиях, когда русский язык не является государственным, не до конца ясна конституционность требований к госчиновникам знать его. А такое знание, похоже, законопроект будет предполагать. Но здесь видится два пути решения проблемы.

С одной стороны, нельзя механически отождествлять права чиновников и рядовых граждан. Чиновникам полагается соответствовать определенным квалификационным требованиям, существование которых никоим образом не является ущемлением прав. Ведь смешно говорить о языковой дискриминации, если, скажем, на работу в украинское посольство в Вашингтоне или Лондоне берут лишь людей, владеющих английским. Ясно, что в данном случае речь как раз идет о квалификационном требовании. Так почему нельзя устанавливать похожее требование и для чиновников, работающих в русскоязычных регионах? Тем более что де-факто оно почти никого не ущемляет, поскольку там русский знают все.

Однако с учетом канадского опыта, показывающего реальные возможности достижения двуязычия для чиновников, и негосударственного статуса русского языка на Украине здесь возможно и другое решение, к конституционности которого подкопаться невозможно. Например, практическое двуязычие обеспечивается не требованием для каждого чиновника знать два языка, а наличием достаточного числа двуязычных чиновников. При этом двуязычие стимулируется надбавками к зарплате.

Так, в частности, поступают в ряде двуязычных провинций Испании в сфере правосудия (формально судебную систему в стране полностью контролирует центральная власть, но провинциальное руководство в действительности имеет немалое влияние). В итоге граждане, которые хотят, чтобы их судебное дело было рассмотрено на родном языке, без проблем удовлетворяют это желание благодаря достаточному количеству двуязычных судей. Уверен, что будь на Украине подобные доплаты, двуязычными оказалось бы и большинство судей Львовщины и Тернопольщины.

Согласен, что уровень украинского языка у госчиновников надо поднимать, в том числе и материальным стимулированием. По существующему законодательству они и так должны владеть госязыком. И проблема здесь вряд ли решится без конституционного двуязычия, ибо именно оно создало бы предпосылки, чтобы за знание двух языков доплачивали (но требовали при этом реального, а не декларативного знания).

«Мы не запрещаем говорить по-русски»

Таковы разумные и дополнительно компромиссные предложения для компромиссного закона. Однако, будем честными, оппозиция в парламенте и за его пределами, безусловно, с ними не согласится. Ибо ее главной целью является вытеснение русского языка под видом создания «целостного языково-культурного пространства (что это такое, «2000» подробно писали: «Программа развития Украины», № 16 (507), 23-29.04.10, B2). И компромиссом в ее понимании является только одно: такая упаковка идеи этого пространства, которая бы как можно лучше прикрыла суть идеи, чтобы общество проглотило ее реализацию.

Вот Ирина Фарион предлагает, с точки зрения многих находящихся с ней в одном лагере, плохую упаковку. Недавно она заявила, что надо посадить в тюрьму 5 млн. украинцев-дегенератов, которые считают русский язык своим родным. Главный редактор газеты «Обзор» Юрий Свирко откликнулся на эту идею в своем блоге на «УП» записью с характерным заголовком: «Коли вже посадять Ірину Фаріон? Хоча б кудись...»

В этой статье много правильных мыслей, например: «Замість того, щоб боротися ЗА українську мову, фаріони ведуть запеклу боротьбу ПРОТИ російської». Правда, трудно согласиться с основным выводом автора: «Свобода» робить усе заради консолідації електорату Януковича». А трудно потому, что на поверку и его высказывания порой принципиально не отличаются от слов Фарион.

Полутора месяцами ранее он разместил другую запись: «Украина для тебе». Енакомыслящие и деукраинизация на марше». Возмутило автора то, что перед Киевской гимназией им. Пушкина он увидел «бигборд с огромной надписью: «С днем рождения, дорогая гимназия!» Под надписью - малюсенькими буквочками перевод на украинский. И ведь скоро даже перевода не будет! И ничего за такую русскую рекламу никому не будет... И все это лишь цветочки. Ягодки впереди. На марше - деукраинизация. Отмена перевода русских синхронов на УТ-1, публичная озабоченность госмужей проблемами дубляжа в кино и на ТВ, предложения ввести русский язык в судах и на экзаменах...»

А завершает запись «совет тем, кто с енакомыслящими собрался бороться. Играйте с ними по их правилам. В шахматы - шахматными досками или бейсбольной битой. В шашки - дымовые или с саблями. В домино - костями с переломами».

Опубликовано 24 апреля. Через пару дней как раз по предложенным Свирко правилам и вела дискуссию оппозиция в Верховной Раде. И возмутившее его высказывание Фарион можно воспринять тоже как следование подобному совету. Непонятно только, почему автор, озабоченный консолидацией электората Януковича, не думает, что эту консолидацию создает его возмущение такими элементарными правами русскоязычных, как выступления в судах на русском языке, сдача на нем экзаменов. И - страшное дело - возможность говорить несколько секунд своим голосом на УТ-1².

Надо включить немного воображения, попытаться понять логику оппонента, и тогда становится ясно, почему Свирко думает, что в отличие от Фарион не консолидирует электорат Януковича. Конечно, не потому что он фигура менее известная. Просто потому, что он никого посадить за язык не предлагает. «Никого не сажать за русский язык в быту, но нигде этот язык официально не применять». Вот что он и его единомышленники, видимо, считают формулой настоящего компромисса. Недаром они так любят говорить: «Но никому же не запрещается говорить на русском».

Хартия: доказательства недоказуемого

Больше всего непримиримость позиций оппонентов проявляется в дискуссии по поводу Европейской хартии региональных языков, хотя ратифицирована она Украиной очень ограниченно.

Они заявляют: «Хартия на самом деле не имеет отношения к русскому языку, так как призвана защищать только редкие и исчезающие языки».

Им в ответ можно сказать: «Хартия переведена правильно. И независимо от тонкостей перевода, она защищает многие широко распространенные, зачастую имеющие государственный статус в своих странах языки - итальянский в Швейцарии, шведский в Финляндии, каталонский в Испании, венгерский в Сербии, Венгрии, Румынии и т. д. Более того, нет прецедента, чтобы в среде ратифицировавших хартию государств язык, не имеющий госстатуса, но распространенный в таком же масштабе, как русский на Украине, не включался в ратификационный закон».

Оппоненты никогда не признАют, что хартия - плохой документ, потому что он их не устраивает, а будут гнуть свое: «Хартия - для редких и исчезающих... она неправильно переведена» и т. д. Вот уже и вице-премьер Семиноженко заговорил о новом переводе. А какой в этом смысл, кроме траты государственных денег? Оппоненты не согласятся с любым вариантом верно переведенного текста, и дискуссия рискует завершиться взаимными обвинениями: «Да вы просто лжете!» - «Ні, це ви брешете!»

При подобном характере диалога гуманитарный компромисс вроде бы не достижим. Отмечу: он не достижим не абсолютно, а лишь если дискуссия ограничена рамками гуманитарных вопросов. Иначе обстоит дело, если она охватывает более широкий контекст.

Согласие с третьей Украиной

На самом деле вопрос о языковых и прочих гуманитарных приоритетах - один из тех, которые волнуют украинцев. Да, эти приоритеты различаются для запада и востока страны. Тем не менее правомерно говорить не о двух Украинах, а о трех - третья находится и на западе, и на востоке. Это граждане, для которых языково-культурные вопросы особо не важны. А на первом плане для них другое - например, уровень жизни, степень коррупции, чтобы власть не вырубала парки под апартаменты и дороги и т. д.

Величина третьей Украины - дело спорное. Можно максимизировать ее исходя из признания приоритетности языковых проблем в соцопросах. Можно, напротив, минимизировать, основываясь на результатах выборов. Можно пытаться пояснить разницу между минимумом и максимумом, опираясь на гипотезу главы КМИС Валерия Хмелько: хотя гуманитарные проблемы называют главными не так много граждан и на западе, и на востоке, эти проблемы тем не менее везде играют заметную роль, выступая на подсознательном уровне как маркер «свой - чужой». Но факт остается фактом: результаты у главных политических сил на выборах в каждом регионе с каждым разом меняются.

Подобные изменения могут показаться незначительными, однако они очень существенны для стран, имеющих межнациональные проблемы и этнические партии. Так, можно буквально до десятой доли процента спрогнозировать, сколько наберет на выборах в Румынии венгерская партия или албанские партии - в Македонии. На Украине настолько точно прогнозировать невозможно. Фактически все ведущие участники украинских выборов в последние годы строили кампанию из расчета, что в своей Украине они автоматически выигрывают (надо только не посылать избирателю очень разочаровывающих сигналов), но ключ к победе дает успех в третьей Украине. Именно поэтому и побеждали Ющенко в 2004-м, Янукович - в 2010-м.

А нынешний очень высокий рейтинг «регионалов» и президента, который определяют им социологи после Харьковских соглашений, показывает, что большинство в обществе может спокойно принять решение языкового вопроса, предлагаемое ПР. Правда, это большинство будут составлять и те, кто осознанно поддерживает такой закон, и те, кто безразличен к его содержанию, но поддерживает политику власти в целом.

Можно ли назвать такую ситуацию гуманитарным компромиссом? Безусловно, да. Но нельзя не обратить внимание, что в данном случае основу компромисса составляет не широкий сознательный консенсус, а негласный пакт равнодушных с заинтересованными. То есть наполовину такой компромисс будет рожден пребыванием языковых проблем на периферии интересов части избирателей.

В такой ситуации судьба гуманитарного компромисса оказывается увязанной с популярностью нынешней власти. Если утрата ею популярности приведет к поражению на выборах, то велика вероятность того, что оппозиция сможет реализовать свою языковую политику, опираясь на такую же критическую массу равнодушных. Главным для нее будет сделать все быстро, пока есть кредит доверия, которым автоматически пользуется на Украине любая новая власть. Вспомним, что в начале 2005-го популярность Ющенко и «оранжевой» команды была никак не меньше, чем сегодня у Януковича и ПР.

Фантастика ли это?

Более надежным стал бы компромисс, который привлек не только инертную массу, но хотя бы часть активных слоев общества с другой стороны, то есть видных оппонентов языковой инициативы «регионалов» из числа как политиков, так и гуманитарной элиты. Но при этом без принципиальных уступок им в языковой сфере.

Такая идея выглядит фантастикой. Но, как известно, фантасты иногда предвидят будущее. В данном случае полезно вспомнить о совсем недавнем прошлом. Вот Микола Жулинский лет 15 назад на страницах журнала «Сучаснiсть» рассуждал, что русский язык мог бы иметь статус не государственного, а регионального. А еще раньше, едва забрезжил распад Советского Союза, Вячеслав Черновол выдвинул идею федерализации Украины.

Почему же потом Черноволы, Жулинские и их ближайшее окружение никак не развили этих идей? Да потому, что они потом могли поставить перед собой более амбициозные задачи, которых не ставили раньше, опасаясь сопротивления оппонентов. Ну не представлял Вячеслав Черновол, что такая разнородная Украина сможет выйти из СССР вся целиком. Федерализация казалась ему единственно возможной технологией, чтобы увлечь в новое государство русскоязычные регионы УССР. Но 1991-й год продемонстрировал, что Черновол преувеличивал возможности сопротивления. И идея была сдана в архив.

Кто провел денацификацию?

В поисках противоположного опыта, то есть не наращивания, а умерения амбиций обратимся к не нашей, но весьма связанной с нами истории. Так, после Второй мировой войны существовали серьезные опасения, что Германия вновь станет угрожать миру. Они основывались на том, что после Первой мировой, развязанной также этой страной, немецкий милитаризм возродился в еще более опасной форме, а после 1945-го территориальные потери Германии были несравненно больше, чем 1918-го, вдобавок не оформленные мирным договором, что дополнительно провоцировало жажду реванша. Тем не менее опасения оказались напрасными. ФРГ превратилась в обычную западную демократию, и германское объединение в 1990 г. не изменило политики страны.

Неужели к этому привела денацификация? Многие западные историки отмечают, что эта программа была свернута западными державами в начале 1950-х, так как противоречила их задачам в «холодной войне». И с этими доводами трудно спорить. Тем не менее на практике денацификация и, говоря шире, демилитаризация немецкого сознания состоялись. В чем же дело?

На мой взгляд, только в том, что в Первой мировой войне масштаб территориальных потерь Германии выглядел для немцев чрезмерным в сравнении с масштабами военных поражений. Единственной проблемой немецкого тыла были тогда продовольственные трудности. Однако сухопутные боевые действия не затронули территорию Второго рейха, а ущерб от авианалетов был символическим. На этом фоне несложно было раздувать миф, что Германию кинжалом в спину поразил внутренний враг.

Во Второй мировой союзные войска с боями заняли всю территорию Германии, а многие ее города еще до оккупации были разрушены бомбардировками. На таком фоне невозможно было думать о кинжале в спину и лелеять надежды на реванш. На повестке дня стояли совсем иные вопросы. А потом быстрый экономический рост создавал для радикальных и реваншистских настроений куда худшую почву, чем экономический кризис 1929-1933 гг.

Следовательно, денацификацию Германии осуществили прежде всего советские танки и англо-американские бомбардировщики, а затем закрепила удачная экономическая политика. Именно они создали обстоятельства, которые вытеснили из немецкого сознания ностальгию по нацизму и жажду реванша.

Как изменить приоритеты оппонентов?

История с немецкой денацификацией - это иллюстрация хорошо известной ситуации из анекдота: проблемы тесной квартиры и семейных конфликтов снимаются, когда в квартиру вводят козу, а затем выводят ее оттуда. Практически об этом рассуждает и популярный ведущий ток-шоу доктор Комаровский, говоря об «эффекте магнезии в большой политике». Дескать, человеку, у которого болит голова, делают укол магнезии, из-за чего его больше начинает беспокоить боль в уколотой ягодице.

Ключевой вопрос гуманитарного компромисса с ныне непримиримой частью Украины - это вопрос о том, что может послужить такой «козой» или «уколом магнезии». То есть существует ли лежащий вне сугубо гуманитарных дискуссий рычаг, способный изменить приоритетность проблем для людей? И таким образом, заставит их согласиться с предлагаемым языковым законодательством и другими формами гуманитарного компромисса как с меньшим злом, необходимым для предотвращения большего зла.

Например, если бы на юго-востоке возникло некое движение снизу под условным названием «жизнь без оранжевых», участники которого перестали бы потреблять любую продукцию предприятий, за которыми стоят «оранжевые» политики, удовлетворяло бы свои музыкальные потребности без вакарчуков и иных исполнителей, засветившихся с такой своей позицией и т. п. Впрочем, какой политический цвет стоит за каким товаром, известно немногим, поэтому скорее можно прогнозировать акцию «жизнь без Галичины». То есть когда не покупают львовское пиво и прочие галицкие товары, выбирают для отдыха иные места, чем Трускавец и Карпаты (ведь и Украина велика, и «железного занавеса» нет), а в Крыму и прочих курортных местностях не сдают галичанам жилья, предпочитая им китайцев и нигерийцев.

Такая акция имеет все негативные черты введения коллективной ответственности, стрельбы по площадям, а не по целям, культивирования джинна ненависти, которого сложно будет загнать обратно в бутылку. Тем не менее, подлинный гуманитарный компромисс в условиях единой Украины вряд ли возможен усилиями одной власти, без усилий населения юго-востока, которое дало бы потенциальным оппонентам четкий сигнал: быть националистом и навязывать свой язык другим - невыгодно. В любом случае гуманитарный компромисс с реальными идейными оппонентами не может быть безболезненным для них - расставаться с дорогими иллюзиями всегда болезненно.

Впрочем, такой компромисс пока является только невоплощенной возможностью. Остается открытым вопрос, привело бы давление юго-востока снизу к большей сговорчивости оппонентов или же, напротив, к их большей озлобленности. На индивидуальном уровне возможны обе реакции, но какая бы возобладала в массовом масштабе, отнюдь не ясно. Вместе с тем обсуждение Европейской хартии ясно показало и бесплодность рациональных уговоров и увещеваний, и бессмысленность попыток найти взаимопонимание, ограничив диалог лишь гуманитарным полем.

Кстати, вышеописанное давление юго-востока сейчас только абстрактная возможность. Его технологии автор не встречал ни в печати, ни в интернете в отличие от сходных идей, высказанных в противоположном лагере на популярных ресурсах. Например, в комментариях к статьям в «УП» встречались призывы бойкотировать продукцию фирм, принадлежащих депутатам-«тушкам», а автор одной из публикаций писал, что его друзья говорили о бойкоте донецких товаров вообще.

Но конечно всех переплюнул Юрий Андрухович в недавнем интервью радио «Свобода». Из лагеря, где столько времени звучало категорическое неприятие федерализма, вдруг раздался голос в поддержку даже не федерализма, а сепаратизма. «Навіщо такій Україні територіальна цілісність? Я б не боровся за неї як за якусь таку остаточну цінність. На мій погляд, варто було б іще 2005 року повести лінію на відокремлення Донбасу і Криму, й на сьогоднішній день ми б мали стійку проукраїнську більшість - десь відсотків понад 70. А так ми змушені як держава цілком і повністю підлягати волі цієї частини населення, якій ця держава не потрібна, яка її ненавидить, не любить і яка обирає до влади ворогів цієї держави».

Разумеется, вряд ли одесситы и харьковчане согласились бы жить на Украине, о которой мечтает Андрухович. Однако по сравнению с идеей его земляка Тараса Стецькива выселить жителей Донбасса в Россию налицо несомненный прогресс. По сути Андрухович предлагает свою формулу гуманитарного компромисса. Ведь разделение Украины - это тоже гуманитарный компромисс, только превращенный в территориальный.

Разумеется, логично не соглашаться с предложенной им линией раздела. Логично также утверждать, что разделение страны - отнюдь не единственный и не лучший компромисс. Однако гуманитарное ублажение андруховичей во имя «общенационального согласия» было бы не плохим компромиссом, а безоговорочной капитуляцией.