Здесь не стреляют, отсюда выдавливают

Дан приказ ему - на Запад!..

«Наши проблемы в нас! В русских!»

Тимофей КРУГЛОВ,
«Виновны в защите Родины, или Русский»


«А в Латвию возвращаться не собираетесь?» - огорошила меня милейшая Галина Ивановна, инспектор бюро трудоустройства населения. «С какой стати?» - удивилась я. «Ну как же, там культура, цивилизация, ЕС», - мечтательно вздохнула инспекторша, поставив меня в тупик.

…О том, что в Латвии мы не останемся, в моей семье знали давно, с момента получения Латвией независимости. И о перспективах на выезд мы подолгу говорили с друзьями – все 90-е. Особенно много говорил об этом наш друг Валерка Никулин: а хорошо бы по России поездить, посмотреть – повыбирать, куда уезжать. Но как раз Валерка с места так и не тронулся. Впрочем, это и понятно: в Ригу он переехал «последним паровозом» из Ашхабада в 1988-м и снова кидаться в неизвестность сейсмологу по образованию было не с руки. И затеряться бы ему среди остальных таких же – с высшим образованием, но без особой перспективы, но внезапно оказалось, что сейсмология и Латвии нужна. И стал Валерка руководителем агентства среды, геологии и метрологии – ведущим специалистом по изучению землетрясений на территории ЛР, и фиксирует он эти землетрясения штук по триста в год, что на 100% больше, чем, скажем, в Норвегии…

В Россию – только 1 из 4

Пожалуй, история Валерки и его востребованности – одна из самых счастливых, какие только я знаю о русских в Латвии. Есть данные о том, что русских искусственно выживают с рабочих мест. И не берут на государственную службу по причине слабого владения «государственным» языком, а если правду говорить, так просто берегут места для своих – национальных кадров. И, тем не менее, статистика свидетельствует: русских среди безработных Латвии уже меньше (30,8%), чем латышей (53%) – таковы последние данные Государственного агентства занятости. При этом 13,3% не имеющих работы не владеют латышским языком. Впрочем, по данным переписи населения Латвии 2000 года, русских в Латвии проживало 37,5 % (в 1989-м - 42,1 %). И поток уезжающих из Латвии еще не иссяк – об этом красноречиво говорят очереди в Российское посольство в Латвии.

Латвийские русские очень странный народ. Некоторые из нас участвовали в опросе 1991 года, который впоследствии выдали за референдум, и голосовали «за» независимость Латвии от России. Но наступившее отрезвление – такой независимости и врагу не пожелаешь, коли на своей родине стал никем, «негражданином» – быстро остудило горячие головы не только у русских, но даже у латышей, смею вас в этом уверить. Несмотря на это, часть русских, или «русскоязычных», до сих пор живущих в Латвии, почему-то не спешит учить латышский. Не могут? Нет, не хотят.

Почему? Большинство все-таки настроено на отъезд из страны. И 13,3% не владеющих «государственным» языком от имеющегося населения – это очень много – говорит о том, что более 10% жителей страны могут в ближайшей перспективе выехать за пределы Латвии навсегда. Об этом же говорят латвийские политики. К примеру, председатель Национального совета по радио и телевидению Латвии Абрам Иосифович Клецкин в недавнем интервью прямо заявил: «кому не нравится это государство, пусть в нем не живет».

И что прикажете, стоит после этих слов делать вид, что ничего не случилось?
Безусловно, ухоженная маленькая страна – рай для туристов. Правда, рай этот не из дешевых, можете сравнить цены на путевки и убедиться в том, что поездка в Грецию намного выгоднее. А за короткий срок тура, кто сможет увидеть то, с чем каждый день сталкиваются «непилсони» - неграждане? Помню свое интервью с академиком и ведущим телепередачи «Очевидное – невероятное» Сергеем Петровичем Капицей, который, будучи в Латвии на днях российского телевидения году эдак в 1999, сказал: «У вас же здесь не стреляют…». «Да, не стреляют – выдавливают», – возразила я.

Российские русские не могут понять, как болезненно воспринимаешь свое неучастие в выборах, хотя и можешь состоять в партиях и делать им пожертвования. Неграждане не могут служить в правоохранительных органах, работать чиновниками, адвокатами, нотариусами, работниками службы государственных доходов и ЗАГСов. Имеют ограничения в приобретении недвижимости, в подсчете пенсионного стажа, в праве ношения оружия, не могут обучаться в некоторых вузах…

Поэтому и уезжают. Но не всегда в Россию. Тенденция наметилась раньше, в 90-е годы, когда обнаружилось, что в Латвии активно действуют программы для желающих уехать в Канаду и США. Именно в Канаду подались наши друзья Вера и Алексей Ульяновы. С родителями уехал и их сын Шурик – «жених» нашей дочери. В США перебрался друг детства Саша Конев с женой Татьяной и двумя сыновьями. И только школьный приятель Арнольд Геронтиди с семьей смог уехать в Россию – куда-то под Саратов. А некоторые от безысходности поуезжали в Израиль. Мы только успевали провожать отъезжающих, а однажды подсчитали: в России оказались ровно 25% из числа наших знакомых.

Помоги себе сам

Так мы и проболтали все 90-е. Правда, в тот момент реального пути в Россию мы не видели, а о другой стране в нашей семье и не думали. Да и зачем искать лучшей доли там, где язык, как им не владей, все равно уже не станет родным? И родственников в России много – в Москве, Новгороде, Петербурге… И друзей – во Пскове, на Байкале…
Нашим планам в тот момент было не суждено сбыться по вполне понятной причине – на переезд были нужны деньги, квартиры в Риге стоили дешевле даже в сравнении с Псковом или Новгородом.

Однажды затеплилась надежда на помощь со стороны Латвийской ассоциации содействия возрождению России «Корни»: прошел слух, что вот-вот начнет действовать государственная программа для желающих уехать из Латвии. И уже строится компактное поселение не то под Псковом, не то под Новгородом, – об этом много говорил энергичный председатель «Корней» Вячеслав Тихомиров. Однако и эти планы рухнули после моего обследования двух разбитых коровников в глухой деревне между Псковом и Новгородом, где не было даже столбов электросети.

Случайная встреча во Пскове в конце зимы 2004 года с Юлией Никифоровой, бывшей рижанкой, подтвердила худшие опасения – за «Корнями» и их председателем не было ничего, кроме не слишком хорошо систематизированных случайных сведений. «Мы долго верили Тихомирову, – говорила мне Юлия, – мы готовы были заплатить не один взнос за нужную нам информацию, чтобы уехать по-человечески, даже не в город, а в деревню. Но реальных вариантов, кроме заколоченных домов в выморочных деревушках, у «Корней» просто не было. Сколько пустых надежд, потраченных на бесплодные поездки денег – мы были в отчаянии. Наконец, продали квартиру, добавили небольшие сбережения и купили недостроенный дом в дачном поселке под Псковом – сами, без чьей-либо помощи. Разводим саженцы цидонии, правда, они почти никому не нужны. Зато дом расположен удачно, хорошее автобусное сообщение, работу мы с мужем нашли во Пскове, зарплаты небольшие, но позволяют понемногу обустраиваться. Дети здесь стали учиться лучше, и за их будущее мы спокойны».

А для нас как раз в середине 90-х начался период беспокойства. В рижской школе, где училась дочь, началась чехарда со сменой учителей – без свидетельства о знании латышского языка ни один учитель, каким бы специалистом ни был, не имел права на преподавание. Казалось, выхода уже нет – на какое место в жизни маленькой страны могла рассчитывать дочь, кем она будет здесь, где вся активная жизнь буквально сконцентрировалась лишь в одной столице? Потерявшие свое гордое имя, не котирующиеся больше ни в какой стране латвийские вузы. Превращенные в торговые центры славные когда-то предприятия. Быстро, как грибы в дождь, вырастающие все новые торговые площадки – и ни единого промышленного предприятия. Что может ждать детей в такой стране? Участь обслуживающего персонала?

И в 2002 году мы решились – оформили гражданство России через посольство РФ в Латвии. Нашли покупателей на квартиру, которые не спешили ее занять. И, благо были родственники в Петербурге, просто в один прекрасный день, предварительно присмотрев квартиру в России, буквально выдернулись из Латвии. Мы успели в тот момент в предпоследний вагон – купили квартиру и переехали, оставив машину знакомым, решив не терять на оформление документов к ее вывозу ни дня. Вскоре, около 2004 года, перетащили за собой и родителей...

Как оптимизировать раздражение

Нет, мы не всегда чувствуем себя в России как в раю. Это скорее бег с препятствиями. Но бег среди своих, единоплеменников, не так страшен. Многие двери, недоступные на первый взгляд, открываются гораздо легче, чем это может показаться. Были неприятные моменты, которые потом, через некоторое время, вспоминаются как анекдоты. К примеру, однажды во время предварительных еще поездок в Россию при оформлении временной регистрации по месту проживания чиновница ОВИРа вдруг направила нас, нескольких «неграждан ЛР», на анализы на СПИД. И мы пошли – дама под 80, ее внук 13 лет и я. Или – уже при получении внутреннего российского паспорта – другая чиновница вдруг спросила моего супруга: «Почему вы родились в Ташкенте?». А при оформлении ИНН клерк поинтересовался – как мы до сих пор жили без такой важной бумаги... Уверяю вас, все эти вопросы – мелочи по сравнению с тем, что досталось нашим родственникам и друзьям, там, на бывшей родине.

И все-таки, каждое обстоятельство, затрудняющее перемещение в Россию, сплачивало нашу семью. Даже дочь, основательно беспокоившая нас своим поведением в Риге, здесь, в Петербурге, быстро изменилась в лучшую сторону. Почувствовала ничем не ограниченные возможности и долго выбирала вуз по вкусу, прилично сдала экзамены, умудрялась учиться и еще работать по специальности. Задним числом понимаем: переезжать надо было раньше, пока дочь не закончила школу. Все-таки российское среднее образование куда сильнее, чем современное «русское» в Латвии, наполовину ведущееся на латышском языке.

Не все гладко складывалось в поисках работы для меня и мужа. Однако все те, кто прошел школу оторванности от Родины, адаптируются к жизни в новой России легче, чем сами россияне. Нам труднее – чисто по возрасту, поскольку уже перевалили отметку в 35 лет – подыскать по вкусу рабочее место, да еще чтобы, как пишут в объявлениях, «с полным соцпакетом» и неглупым хозяином. Однако опыт берет свое и позволяет легче применяться к имеющимся обстоятельствам. И мы все чаще радуемся жизни и все реже обращаем внимание на те мелочи, что раздражают не вкусивших «независимости» за рубежами России. Нам проще самим сменить перегоревшую лампочку в подъезде, чем беспокоить домоуправа. Или выйти на субботник – и убрать мусор у дома, чем брюзжать.
Здесь мы чувствуем себя гораздо лучше – и мы стали наконец ходить в гости, по театрам и музеям, и это прекрасно. Ведь в Латвии у нас на это не было времени.

Есть и более серьезные вещи. Нам, бывшим «зарубежным соотечественникам», виднее со стороны несуразности российской действительности. Вызывает множество вопросов непродуманность жилищно-коммунальной реформы. И для нас непонятно – как можно жаловаться на высокую квартплату и одновременно копить астрономические долги за нее? Или ездить на дорогой машине – и откручивать электросчетчик назад. Или – почему установка газового счетчика стоит так дорого, что никакими тарифами не окупится.

Мы видим, что большинство работодателей – предпринимателей предпочитают брать на работу тех, кто не имеет постоянной прописки. Потому что житель Петербурга чувствует себя менее зависимым от капризов или приступов скупости «начальства». А на работе мы, хлебнувшие лиха в Латвии, можем составить хорошую конкуренцию выпускникам даже московских вузов. Потому что успели обучиться работать на западный манер – без перекуров и долгой телефонной трепотни.

Мы успели попробовать ту независимость на вкус, и она нам не понравилась, пусть и оплачивалась в евро. Мы даже вложили немного своих сил в ремонт подъезда – и удивляемся, когда соседи не понимают, зачем мы это сделали.
Мы всегда готовы помочь друзьям и соседям словом и делом. Это позволило найти множество новых друзей уже здесь, на новом месте. И стать своими у соседей по подъезду. Впрочем, мы как никто понимаем, что все несуразности российской действительности относятся к разряду «умом Россию не понять».

И двадцать лет спустя

Нас не мучает ностальгия по оставленной за теперешней границей маленькой стране. Но терзает боль за родственников, что не решились тронуться с места. И за друзей, оставшихся по ту сторону латвийской границы, не имеющих реальной возможности уехать. А общемировой кризис, затронувший Латвию больнее других стран ЕС, лишает каких-либо остатков оптимизма.

Племянница Машка, очаровательное большеглазое создание, с трудом подбирает русские слова. И говорит с очаровательным акцентом. Ей пришлось учиться в школе и вузе уже на латышском, а не на своем родном языке. И хотя в семье говорят в основном по-русски, латышский язык наложил свой отпечаток. Наталья, Машина мать, на девочку не нарадуется. Вот только скоро придется отдавать кредит за обучение из расчета 18,5% годовых, а в поселке недалеко от Юрмалы, где они живут, с трудом нашла работу лишь она. Муж Владимир получает только пенсию по инвалидности. О дальнейшем Машином трудоустройстве в самом поселке и думать нечего. Значит, придется ей ехать в Ригу. Или в Норвегию – туда зовут Машины подружки. «Присылайте Машеньку к нам», – сколько раз говорили мы. Увы, с латвийским гражданством Маша может претендовать на работу в России исключительно по квотам трудовой миграции…

Один из моих двоюродных братьев, двадцатичетырехлетний Олежка, уже решился – и уехал в Лондон. Именно так поступает почти вся латвийская молодежь – и граждане Латвии, и принявшие Российское гражданство, уезжая поначалу ради заработка в Англию и Ирландию. Ведь более благополучные страны Евросоюза, будто гаммельнский крысолов, насытившись проблемами с неграми и арабами, в первую очередь уводят из Прибалтики самых молодых «европеоидов». А дома, в Латвии, остаются либо те, кто связан по рукам и ногам семейными обязательствами, либо невостребованные по возрасту и профессии, либо те, кто уже решился на отъезд, но еще колеблется – куда, на восток или запад?

«Мы здесь, в Латвии, будто в резервации, - пишет моя подруга Илона, еврейка по крови, но самая русская из русских по воспитанию и мировоззрению, - общий срез все-таки более-менее культурный. Помню, по молодости меня возмущало даже, если к арбузу не дали тарелки, чтобы семечки складировать. Или кто-то не знал Визбора. Потом мордой в жизнь потыкалась, таких встретила... Вот и сижу в печали: у вас, в России, попаду рядом с алкашами, которые будут хватать топор – спасать Россию, а в Израиле тебя встретят и евреи-марокканцы, и евреи-индонезийцы, ты себе не представляешь, что это такое! Черный адепт вуду, с ножом, не умеющий читать-писать... Вот и выбираю, куда податься».

Не жалуется, а констатирует печальный факт Михаил, бывший коллега по не существующей уже в нынешней Латвии русской газете:

«Особенно не томись, когда я молчу - это не всегда от плохого настроения. Иногда просто нечего сказать, во всяком случае, на мой взгляд. Да и сейчас новостей нет. Впрочем, есть намек на плохую. Похоже, той халтуры, с помощью которой я как-то держался на плаву, скоро тоже не будет. Если это случится, то времена настанут совсем не интересные и придется уезжать к дочери в Германию».

Больно читать эти письма больше всего от того, что и тогда, в 91-м, и сейчас, почти двадцать лет спустя, попавших в ловушку за новыми рубежами России соотечественников, никто в России не ждет. При этом имеющаяся госпрограмма по содействию переселению соотечественников в Россию рассчитана отнюдь не на горожан, каковых среди зарубежных соотечественников большинство. Впрочем, если судьба не будет милостива, они будут рады уехать и в выморочную российскую деревню – от безысходности…

Или все-таки на запад?