«Альтернативы нашей интеграции нет»

Портал RUSSKIE.ORG  публикацию текст выступления кандидата исторических наук, доцента РГГУ, эксперта Российского совета по международным делам Александра Владимировича Гущина на круглом столе «Мир после коронавируса – Евразийская повестка 2030», состоявшегося в рамках Международного проекта в сфере публичной дипломатии «Точки роста», который реализуется с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.

Безусловно «коронакризис» является маркером. Не столько причиной, сколько маркером тех изменений, которые сегодня происходят на евразийском пространстве, да и вообще в мире. Потому что мы говорили и в прошлом году, что экономический кризис, так или иначе, грядет, и он будет сильно отличаться от того кризиса, который был в 2008-ом году, и от его последствий. Но он, как всегда, наступил для многих неожиданно. Несмотря на то, что к нему готовились.

Тем не менее те проблемы, о которых мы сегодня говорим применительно к евразийскому пространству и к нашему видению евразийского пространства, в них по сути ничего нового нет. И «коронакризис» где-то, в каких-то моментах, это подсветил, выступил катализатором нашей мысли. Но системно, по-моему, ничего не изменилось.

Если мы говорим о прогнозе, отвечая на вопрос, относительно того, готовы ли элиты евразийского пространства к технологическому прорыву, то, на мой взгляд, пока не готовы.

Четыре пространства, которые являются стратегической целью несмотря на некоторый прогресс, не просто до сих пор не построены, но в полном смысле слова не построено ни одно их них.

Самые крупные страны союза завязаны на экспорт минерального сырья, за последние годы есть лишь косметические и ситуативные изменения с точки зрения структуры экономики стран ЕАЭС, прежде всего, это касается Казахстана и России, в то время как Беларусь имеет все более диверсифицированный экспорт. Большой урон по процессу евразйиской экономической и социальной интеграции в этом контексте был нанесен выпадением из него Украины с ее большим на момент 2012-2013 гг. промышленным потенциалом.

Прирост ВВП стран ЕАЭС сегодня очень невысок около 1% по итогам 2019 г. - лидеры при этом Армения и Кыргызстан, в то время как локомотивы интеграции отстают и от них. Численность населения также сокращается, только в Казахстане и Кыргызстане идет рост и превышение показателей по сравнению с показателями накануне распада СССР. Проблемой ЕАЭС сегодня также является крен экономики участников союза в сторону внешних рынков, прежде всего Китая и ЕС, а также очевидная нехватка капиталовложений, которая диктует все большую важность развития и функционирования   фондов стратегического развития интеграции. В условиях, когда ресурсы Евразйиского банка довольно ограничены, остро ощущается нехватка инвестиций.

При девальвации определенный эффект замещения был за счет российского рынка, но видно, что внутриотраслевая торговля не достигает высоких показателей, что обуславливает доминирование инерционного сценария развития евразийской интеграции. В период с 2015 по 2019 год торговля товарами внутри ЕАЭС увеличилась. Более того, в 2018 году ЕАЭС получил современный таможенный кодекс. Однако эти относительные успехи были нивелированы сохраняющимися изъятиями и продолжающимися торговыми спорами между государствами-членами, нетарифными ограничениями, а также односторонними контрсанкциями. 

К сожалению, прежде всего именно динамика мировых цен влияет на рост внутренней торговли, а вовсе не эффект ЕАЭС,. По экспорту и импорту товаров для России лидирует ЕС, а ЕАЭС занимает не более 5-6%. Таким образом, одной из ключевых проблем союза является – низкая социально-экономическая связанность его членов, при наблюдаемом ощутимом превалировании в торговле стран ЕАЭС внерегиональных акторов, таких как ЕС и КНР.

В глобальном плане проблемы ЕАЭС заключаются в различном видении союза его членами будущего самого союза, что в частности отчетливо проявилось в позиции относительно перспектив и алгоритмов создания единого рынка нефти и газ, что вылилось в серьезную дискуссию в ходе недавнего заседания Высшего совета ЕАЭС и общее охлаждение российско-белорусских отношений.

Совокупная доля ЕАЭС в мировом ВВП сегодня очень мала и составляет примерно 2,5%. С одной стороны это указывает на то, о чем говорят исследователи либерального направления – на то, что альтернативным полюсом с такими показателям в условиях формирования в мире новой биполярной экономической и военно-политической структуры не стать. Однако, это вовсе не означает, что цель создания ЕАЭС в том, чтобы сугубо повышать конкурентоспособность на внешних рынках, тем более в условиях стратегически ассиметричности интересов ЕС и ЕАЭС и того, что никаких особо конкурентных преимуществ при гипотетическом и маловероятном равноправном партнерстве и соглашении с ЕС не будет,   а в том, чтобы в новых условиях мировой конъюнктуры наращивать товарооборот, уметь насыщать свой рынок, создавать и развивать промышленную кооперацию внутри союза. Безусловно, сегодня надо признать, что постсоветская Евразия находится на периферии трансформационных глобальных тенденций. Прежний особый характер социально-экономической модели региона практически размывается . Возрастает риск разрыва его между конкурируюшими центрами экономического и политического влияния.

Конечно, некоторые элементы качественного развития интеграции могут быть обеспечены и через и без углубления интеграции, но стратегически в условиях предпосылок новой биполярности и все большего превращения евразйиского пространства в пространство конкуренции этого мало.

Пока же приходится констатировать, что в ЕАЭС пока нет парадигмы будущего на основе общей промышленной политики, отсутствует долгий горизонт планирования, и это во многом проблема элит стран членов союза.

Трудно с уверенностью сказать о том, что они будут готовы к той интеграции, о которой говорили мои коллеги. Трудно с уверенностью сказать, что это будет быстро реализовано. Совершенно ясно, что та сырьевая модель развития, которая сегодня господствует на евразийском пространстве (в том числе я имею в виду и Россию, и Казахстан, конечно, как членов ЕАЭС), она имеет очень серьезные ограничения. Если мы говорим о действительно полноценной интеграции и выходе интеграции на новый уровень, на уровень нового технологического плана.

Первое, что нужно делать, это, конечно, упор на производственное развитие, на создание внутрирегиональных циклов и цепочек добавленной стоимости, о чем Петр Сергеевич говорил. И понятно, что это будет встречать, безусловно, противоречие со стороны ядра (ядерного элемента мирового). Но, тем не менее, альтернативы здесь нет. Можно это называть по-разному: реиндустриализацией или новой индустриализацией и так далее.

Но без этого мы, конечно, нашу евразийскую интеграцию не перезапустим. Она будет, так сказать, в вялотекущем режиме существовать какое-то еще время. Постоянно, кстати говоря, постоянно и политическим рискам тоже.

Второй вопрос – это, конечно, вопрос социальный. Здесь я согласен с тем, что сказал господин Евстафьев, но я бы, конечно, так не отрывал социальное от экономического. Потому что в конце господин Евстафьев тоже сказал, что, собственно, в новом экономическом проектировании и есть залог развития Евразийского Союза. То есть социальное и экономическое здесь идут бок о бок. И те же комсомольские стройки, и те же университетские программы, которые были в советское время. Они же имели большое экономическое значение. Они же были не оторваны от реальности и были, зачастую, не для того, чтобы кого-то где-то занять ради формы. Они реально помогали экономическому развитию. А образование было ориентировано на ту структуру рынка труда, которая была тогда. Поэтому для меня вот здесь есть параллель. Хотя согласен, безусловно, с тем, что социальная составляющая очень важна. И мы это видим на примере тех же Соединенных Штатов сегодня, какие процессы происходят. Потому что в корне их лежат не только, так сказать, расовые противоречия, которые многие десятилетия уже были, но и социальные проблемы, проблемы неравенства.

И проблема неравенства, помимо производственности и реиндустриализации, является очень серьезной, важной для евразийского пространства.

Поэтому второй момент, помимо новой производственной политики, создания региональных цепочек, это стремление к преодолению неравенства. Соответственно, нужно менять в определенной степени и экономическую модель развития вообще, как развития всего Союза, так и отдельных национальных государств внутри Союза. Потому что, в конечном итоге, развитие нашей интеграционной группировки, безусловно, так или иначе, связано с развитием наших национальных экономик.

Если говорить о более конкретных вещах, то это, конечно, решение вопроса, связанное с нетарифными ограничениями. Это попытка создания (уже надо было давно это сделать) единого сельскохозяйственного рынка. Это, конечно же, развитие перерабатывающих отраслей, обрабатывающей промышленности, транспортной инфраструктуры. Потому что правильно сказали о том, а как будет выглядеть транспортная инфраструктура, для чего эти дороги…

Да это же не просто дорога, вдоль дороги надо выстраивать целую систему инфраструктурных проектов. Тогда это действительно будет серьезная транспортная инфраструктура, которая будет выполнять не просто смысл перегона транзита, а носить смысл, безусловно, и внутреннего развития.

Еще это вопрос технических регламентов.

То, что касается молодежи. Являясь представителем сферы образования, я наблюдаю, что молодежь мало знает, честно говоря, о нашем союзе вообще. Даже студенты-международники четвертого-пятого курсов, которые напрямую не занимаются евразийским пространством, Евразийским Союзом, у нас, по крайней мере, затрудняются с ответом на вопрос о том, что такое современная евразийская интеграция. Да слышали, да интеграционная группировка, но реального осознания, что это, к сожалению, нет.

И здесь мы вплотную подходим к вопросу гуманитарной интеграции. А дальше это вопросы идентичности, о чем вот коллеги и господин Дермант много и очень хорошо пишет об этом. Потому что мы видим, что пока, к сожалению, элиты многих стран не готовы к решению вопросов, связанных с гуманитарной интеграцией. И последнее выступление президента Казахстана отчасти тоже свидетельствовало об этом.

В целом, говоря о собственном видение проблемы развития нашей интеграции, я бы определил ее так.

Первое – это производственная кооперация развития обрабатывающих отраслей и выход на новый технологический уклад. Поэтому нужна консолидация и общее понимание элиты того, как это решать. Это создание единых рынков, это создание внутрирегиональных цепочек добавленной стоимости. Это выход на полноценную гуманитарную интеграцию в нашем Евразийском союзе.

Конечно, современные процессы, которые происходят в мире, во многом могут нам в чем-то и помочь. То, что, на первый взгляд, мы видим серьезную деструкцию в США. И неизвестно, как это будет развиваться. Мы видим, что надежды на институты, о которых мы часто говорили, применительно к США, что институты выправят многое, любой кризис – это уже, на самом деле, не настолько однозначно, и неоднозначность этого, так скажем, увеличивается.

Поэтому в условиях, когда кризис переходит из периферии в ядро мирсистемы – на Запад, альтернативы нашей интеграции нет. И понимать будущее нашей страны только сугубо в меркантилистском национальном ключе, что мы замыкаемся в национальных рамках, а не в ключе регионализации, было бы, мне кажется, очень серьезной ошибкой.

По-моему, как стоял вопрос о создании межрегиональной группировки, эффективной для России, и через это транслирование своего мирового значения в разных смыслах этого слова, так и стоит. И, собственно, «коронакризис» сегодня только подтвердил это. К сожалению, пока в рамках Евразийского Союза даже на техническом уровне борьбы с эпидемией мы пока не смогли быстро сформировать общий поведенческий вектор. Чем скорее мы это научимся делать, тем лучше будет для нас. И от этого зависит, в том числе, наше национальное развитие.

Для реализации задач евразийской интеграции на современном этапе нужно формирование нового союзного мышления. Россия в состоянии обеспечить развитие евразийской интеграции и укрепление своей позиции регионального лидера посредством создания стимулов для своих союзников как в области безопасности, сохраняя свое значение как ее гаранта, так и в области экономики. Для этого важно трансформировать свою экономическую систему и экономическую политику в сторону суверенизации и построения смешанной экономики, на основе принципов многоукладности, расширения государственного кредитования промышленности, развития потенциала внутренних инвестиций, стимулирования развития высокотехнологичных производств и внутрирегиональных цепочек добавленной стоимости, союзного импортозамещения и согласованного выхода на рынки третьих стран. При этом важно приоритетное внимание к таким сферам как цифровизация и развитие возобновляемых источников энергии, которые давно следует перестать воспринимать не как вызов для ТЭК, а начать воспринимать как широкое поле потенциальных возможностей.

Все это может стать шагами к созданию своего варианта интегрального, синтетического социально-экономического строя с усилением элементов национального и союзного стратегического планирования, который позволит не просто обеспечить укрепление региональной интеграции и обеспечить интенсификацию социокультурного взаимодействия, но и даст возможность не опоздать к моменту перехода на новый технологический уклад и не оказаться в качестве сырьевой периферии в процессе нового витка НТР и структурной технологической перестройки, происходящей в современном мире.